Леа Сейду в "Красавице и Чудовище"

Премьера кино

Очередная версия классической сказки про аленький цветочек, во французском варианте Шарля Перро известная как "Красавица и Чудовище" (La belle et la bete), снята Кристофом Ганом, имеющим репутацию скорее умельца нагнать страху, чем сказочника,— но в порядочных сказках сила истинной любви обычно проверяется на каких-нибудь ужасах, в данном случае не очень напугавших ЛИДИЮ МАСЛОВУ.

Со времен довольно бестолкового "Братства волка" (Le pacte des loups) 2001 года Кристоф Ган не очень поумнел и не особенно эволюционировал как художник, хотя если уж говорить о художествах, то их ему рисуют компьютерные мастера, а самая занятная и осмысленная из его работ — "Сайлент-Хилл", так и вовсе экранизация компьютерной игры. "Красавица и Чудовище" по химическому составу точно такая же чистая, стопроцентная синтетика, и, когда любуешься бесконечно сменяющимися роскошными нарядами героини Леа Сейду, кажется, что все остальные звуки в фильме должно заглушать эротичное нейлоновое шуршание ее необъятных юбок. Кроме портных на "отлично" поработали куаферы, накручивавшие красавице локоны, на должном уровне представлена и ювелирка: всякие броши, бусы и хрустальные флакончики с волшебными зельями, хотя все это имеет вид не столько старинный, сколько, наоборот, свежайшего новодела.

Кое-какие древности и покрытые патиной времени реликвии в картине, впрочем, тоже имеются — например, Андре Дюссолье, играющий папу любительницы аленьких цветков. Сначала он выразительно ест курицу, потом, заварив кашу с неосмотрительно сорванной не в том саду розой, преимущественно лежит в кровати, сказавшись больным и предоставив лапочке дочке и другим более прытким родственникам разруливать последствия его веселого путешествия за подарками. Иногда к папе заходит прилечь и Красавица, уставшая мотаться между домом и поместьем заколдованного в чудище принца; воспользовавшись тем, что девушку сморил сон, ее братья-шалопаи снимают с нее волшебный артефакт для перемещений (увесистую брошь с голубиное яйцо) и сами отправляются позлить Чудовище и прислуживающих ему каменных великанов. Великаны громко топают и стучат кулаками по земле, расшвыривая непрошеных гостей, а вот само Чудовище своим видом вызывает лишь град насмешек у легкомысленных молодых людей, которых можно понять: на это раз компьютерные имиджмейкеры решили придать монстру безобидный облик большеголового представителя семейства кошачьих, смахивающего на Кота в сапогах с иллюстраций детских книжек или, возможно, на кота Бегемота, вдруг решившего напустить на себя некую чайльд-гарольдовскую серьезность и торжественность. В общем, зверь получился довольно импозантный, одетый в прекрасные камзолы, и к тому же сказочно богатый, так что даже непонятно, отчего Красавица поначалу кочевряжится и гордо лепечет какую-то нонконформистскую чушь: "Думаешь купить меня своим богатством, животное?" В человеческом обличье Чудовище превращается в Венсана Касселя, при виде которого юные и неопытные создания с шаблонными представлениями о мужской красоте, могут, пожалуй, немного и покривиться, но это скорее проблема юных созданий, чем милейшего экс-супруга Моники Беллуччи. Он не то чтобы спасает картину Кристофа Гана, но наводит хоть на какие-то мысли о психологических аспектах превращения человека в зверя — эту тему режиссер начинал мусолить еще в "Братстве волка", но в силу своей не слишком сосредоточенной натуры отвлекся на всякие сопутствующие аттракциончики. Они, надо признать, иногда получаются у Кристофа Гана вполне симпатичными — например, в "Красавице и Чудовище" очень радует переживающая за героиню и старающаяся ее морально поддержать трогательная стайка лупоглазых лемуров, в которых заколдовали бывших охотничьих собак. Эти диснеевские существа окончательно превращают "Красавицу и Чудовище" в кино для самых маленьких, где сексуальный подтекст популярной сказки спрятан очень глубоко за расшитым жемчугом корсажем Леа Сейду.