"Дионис. Опьянение и экстаз" в Дрездене

Выставка культ

В Государственных музейных собраниях Дрездена проходит выставка "Дионис. Опьянение и экстаз". За превращениями древнегреческого бога в искусстве от античности до ХХ века наблюдал ВАСИЛИЙ ЛЕПСКИХ.

У нас бы такую выставку окружили тройным кордоном да еще небось проверяли бы паспорта, чтобы ни в коем случае не растлить несовершеннолетних пропагандой алкоголизма и прочей невоздержанности. Разнузданности там действительно хватает — куда деваться, если речь о боге виноделия. Пьяные сатиры похотливо тянутся к нимфам и менадам и на стенках греческих ваз, и в ренессансных бронзах, и на листах Пикассо. На стенке римского саркофага сатир совокупляется с козой, а в скульптурной группе Андреа Бриоско (наверняка кабинетная радость какого-нибудь веселого кардинала времен папы Льва Х) — с козлоногой сатирессой. И вакханки, вакханки, вакханки разной степени зазывности: изогнувшийся в экстазе мраморный торс из дрезденского собрания, плясуньи вазописи, голая спящая красавица Гюстава Курбе, ядреные девицы Ловиса Коринта, напоминающие персонал борделя fin de siecle.

Впрочем, это все-таки не выставка на тему "вакханалия в мировом искусстве". И организована она исключительно трезво, если не сказать педантично. Все аккуратно распределено по тематическим разделам: иконография Диониса-Вакха, опьянение, любовь, триумф, экстаз. В отдельный раздел вынесена разнообразная графика (включая гравюры Мантеньи и Дюрера), но это только потому, что ее пришлось скопом изолировать в подходящем по освещенности зале. Экстаз, напоминают нам,— это не только и не столько алкогольный угар, сколько сложный мистериальный культ и возвышенное творческое безумие: афинские драматурги свои трагедии писали для праздника Диониса. Любовь — не только свальный грех: начиная с эпохи Возрождения, свадьбу Вакха и Ариадны изображали как аллегорию в высшей степени благонравных вещей. Например, осени — в составе популярного цикла на тему четырех времен года, они же времена человеческой жизни. Или вовсе даже нормативной супружеской любви — как на расписной доске итальянского ренессансного "кессоне", сундука для приданого невесты. Даже сцены опьянения, мол, в европейском искусстве XVI-XVII веков могли появляться с дидактической целью напомнить о тщете и мимолетности земных наслаждений.

Среди этих метаморфоз становится особенно заметно, как меняется от случая к случаю сам образ бога вина. У Караваджо — лукавый эфеб, у Яна ван Далена — раздухарившийся бюргер. У Гвидо Рени — вообще жирный писающий младенец, присосавшийся к склянке с вином. Нет, понятно, что господствующий образ — юный и до женоподобия пригожий бог, голый и не всегда твердо стоящий на ногах, но оказывается, что и это не извечный способ его изображать. В архаическую эпоху была и другая ипостась Диониса: строгий муж в хитоне с важной длинной бородой. В самом, казалось бы, легкомысленном и безмятежном из олимпийских божеств всегда была известная загадочность. Несколько канонических версий мифа о его происхождении, смутные ритуалы, темное дно, просматривавшееся за ними. Для греков это был на самом деле пришлый бог, не родной, пришедший то ли из Фракии, то ли из Малой Азии. И таким он на самом деле всегда для них, если начистоту, оставался — если не чужестранным, то странным. Разрушающим привычный уклад и косные узы социального порядка, обещающим не просто сладостное забвение, а выход из себя и катарсис. То ли дарителем радости, то ли высвободителем того, что для бытового спокойствия высвобождать, может, и не стоило бы. Все эти сложные коннотации вряд ли были для европейцев XV-XVIII веков так уж очевидны, но вооруженный достижениями классической филологии символизм именно их поднял на знамя.

Кстати, о символизме. На выходе с выставки посетителю положено предлагать не только разнообразную сувенирку, но и книги — музеи суетятся, подверстывая под свои выставочные темы самый пестрый книжный ассортимент: не только каталоги и монографии, но даже иногда и беллетристика. С "Дионисом", кажется, задача проще простого. Ну, изыскивать издание "Деяний Диониса" Нонна Панополитанского, может, и не обязательно, но "Вакханок" Еврипида можно. А уж с тем чтобы найти "Рождение трагедии из духа музыки" Ницше, в немецком музее и вовсе не должно быть сложностей.

Еврипид в музейном магазине действительно есть. А вот Ницше нет. Вместо него — вы удивитесь — стоит немецкий перевод книги "Дионис и прадионисийство" Вячеслава Иванова. Поэт, филолог, философ, теург, на чьей легендарной "Башне" побывал весь наш Серебряный век, закончил свою докторскую диссертацию в 1921 году, но подступался к теме "эллинской религии страдающего бога" как минимум с 1900-х. Прежде всего как ученый, однако посреди безукоризненных по своей филологической эрудиции академичных пассажей у него все время проскальзывает тоска по дионисийству как великому и целительному состоянию человеческого духа и человеческой культуры. Он не был в этом одинок, дионисийство сто лет назад было большой интеллектуальной модой, которую так или иначе разделяли композиторы и отцы современной психологии, поэты и политические идеологи. Всем хотелось, чтобы ужасные противоречия, изъевшие и человеческую натуру, и политический порядок, волшебным образом разрешились. Чтобы человечество познало высокий экстаз и в порыве самоотречения слилось под звуки истинно дионисийской оды "К радости" Шиллера--Бетховена.

Иванов отдает себе отчет в том, что у греков только "тонкая черта разделяла спасительное и гибельное действия страшной дионисийской стихии". С другой стороны, "быть может, поколения еще испытают то священное безумие, в котором человек учится сознавать себя как "не-я" и сознавать мир как "я"".

Написано это в надежде славы и добра — помимо благодетельных культурных трансформаций ничего особенно разрушительного Иванову за этим священным безумием не виделось. Однако написано в 1917 году. Охвативший миллионы кровавый экстаз со всем надлежащим "древним ужасом" действительно не заставил себя ждать.

Да и потом еще не раз оказывалось, что самозабвенное, хмельное единение масс, уничтожающее всякую индивидуальность,— вовсе не такая уж дивная вещь. Умение читать Эсхила и Горация в подлиннике для этого единения вовсе не требуется, более того, умеющим как раз от объединенных масс почему-то достается в первую очередь. И теперь ода "К радости" объединяет в основном чиновников ЕС, а репутация Диониса как великого утешителя народов оказалась сильно подмоченной. Это больше не таинственный освободитель, а смешной пьяный божок. В самый раз для музейной витрины.