На этой неделе в Москве презентован третий ежегодный прогноз развития мирового и российского ТЭКа, подготовленный Институтом энергетических исследований (ИНЭИ) РАН и Аналитическим центром (АЦ) при правительстве РФ. Своими прогнозами делятся участники творческого коллектива проекта: ТАТЬЯНА МИТРОВА, заведующая отделом ИНЭИ; ЛЕОНИД ГРИГОРЬЕВ, главный советник руководителя АЦ; ВЯЧЕСЛАВ КУЛАГИН, руководитель центра изучения мировых энергетических центров ИНЭИ; АЛЕКСАНДР КУРДИН, руководитель дирекции по стратегическим исследованиям АЦ.

— В чем главное отличие прогноза-2014 от двух предыдущих — 2012 и 2013?

Татьяна Митрова: Прогноз в целом немного более оптимистичный. Связано это и с чуть более позитивным взглядом на мировую экономику, и с некоторыми методологическими уточнениями, которые позволили нам повысить прогноз энергопотребления в развивающихся странах Азии и Африки. В результате мы выходим на больший объем спроса на энергоресурсы, и, соответственно, для России этот сценарий немного более позитивный, в силу того что потребность в наших энергоресурсах на мировых рынках оказывается выше предполагаемой.

Мы также посмотрели, как повлияет на рынок в целом и на Россию в частности выход на мировой рынок новых производителей углеводородов, прежде всего Бразилии, Австралии, Восточной Африки, а также старых производителей — Ирана и Ирака, которые долгое время были в тени. И будет ли в этой связи столь горячо всеми обсуждаемый обвал цен. Мы видим, что по фундаментальным факторам никакого серьезного снижения цен произойти не должно. Более того, обнаружилось очень неожиданное побочное последствие таких изменений: при масштабном выходе на рынок новых производителей сокращается добыча американской сланцевой нефти. Ближний Восток с дешевой нефтью и очень дешевая нефть Бразилии вытесняют американскую сланцевую нефть, поэтому американцы оказываются перед весьма неоднозначным геополитическим выбором — поддерживать выход этих производителей или собственную энергонезависимость.

Второй результат, который оказался для нас неожиданным, связан с перспективами угольного рынка в развивающихся странах Азии, в первую очередь в Китае и Индии. Мы знаем, что эти страны сидят на угле, невзирая на все их усилия, потребление угля в них неуклонно растет, и по большинству прогнозов, будет расти.

При этом мы видим серьезные ограничения по дальнейшему росту добычи дешевого угля, которые не позволят крупнейшим развивающимся экономикам Китая и Индии безгранично наращивать собственное производство. А значит, придется искать альтернативы. Они вынуждены будут гораздо больше импортировать угля и газа, расширять использование возобновляемой и атомной энергетики для удовлетворения своего бурно растущего спроса. И это будет более дорогой вариант развития их национальных экономик, что затормозит темпы роста, и даже часть своих промышленных производств они вынуждены будут переместить в страны Юго-Восточной Азии, в США, в Россию.

Для России такая новая ситуация означает довольно оптимистический сценарий с реиндустриализацией, с ростом промышленности и, главное, с ростом энергетического экспорта, поскольку этим энергетически голодным Китаю и Индии нужны будут и российский уголь, и российский газ.

Ну и, наконец, еще одно отличие от прогноза-2013: в прогнозе-2014 куда более детально рассматривается Россия. В прошлом году смотрели только на то, как влияют на Россию мировые рынки, в этом году исследовали по всем аспектам непосредственно российскую энергетику.

Леонид Григорьев: По экономическому росту прогноз остается умеренно неоптимистическим. Мы исходим из экономического роста, но мы при этом исходим из того, что и в 2020-х, и в 2030-х годах будут мировые кризисы. Они, возможно, будут начинаться в Азии, будут в Латинской Америке. Они могут приобрести (но необязательно) всемирный характер. Мы, естественно, не даем дату, но мы исходим из того, что кризисы будут. Тряхнет финансовые рынки, тряхнут мировой рост, хотя думаем, что это будет слабее, чем в 2008-2009 годах. Мы также исходим из того, что достаточно быстро развивается американская экономика, китайская постепенно замедляется, но не останавливается, подтягиваются другие континенты. Вот Европа довольно вяло растет — прогнозисты это все знают, не перегружая цифрами текст, и ЕС очень нервничает.

Но довольно низкий темп роста потребления энергоносителей в Европе или в Штатах, их переход на собственное сырье замещаются огромным ростом спроса в Азии и Африке с ее быстрорастущим населением, очень голодным до энергии. Проблема энергетической бедности, она не полностью решается и в Азии, особенно в Индии — там это очень сложно: население быстро растет плюс появляется огромный регион с огромным населением — Африка. В ней энергетическая бедность будет проблемой для человечества на следующие десятилетия. Конечно, цены должны оставаться достаточно высокими и не будут падать ниже определенного уровня.

Т. М.: В базовом сценарии он остается негативно-стимулирующим, мы по-прежнему видим очень серьезные стратегические вызовы, несколько крайне болезненных развилок, через которые нужно пройти российской энергетике. И, к сожалению, мы видим ряд объективно негативных тенденций, которые пока не получается переломить.

— То есть помимо того, что американские рынки, газовый и нефтяной, останутся в значительной степени замкнуты на себя, также параллельно возникают новые центры спроса в Африке и Азии? Новые голодные рынки?

Л. Г.: Ну, во-первых, газовый американский рынок если даже и раскроется, то это не очень большие объемы экспорта, а главное, что этот экспорт по цене не будет дешевле того газа, который продается в Европе. И все равно это небольшие объемы. Мировой спрос растет быстрее.

А поскольку 70% энергобаланса Азии — это уголь, и мы ожидаем, что все страны будут продолжать копать относительно дешевый уголь у себя под ногами, в мировой торговле он будет дорожать. Поэтому в картине будущего мира к дороговизне нефти и газа может прибавиться дороговизна угля.

— На начало года, как правило, приходится демонстрация и презентация различных прогнозов от различных структур. Есть ли какая-то типология, специфика?

Александр Курдин: По макроэкономике все достаточно похоже.

Т. М.: При этом мы все же разные. В прогнозе BP хорошо видны интересы именно международного мейджора, в первую очередь нефтяного, каковым является BP. Прогноз ОПЕК, естественно, отражает интересы своих членов, сосредоточенных на Ближнем Востоке, и предсказывает быстрый конец американской сланцевой нефти.

— А есть ли какой-то тренд, на который все прогнозы обратили внимание именно в этом году? И выпятили его? Или же нет такого?

Т. М.: Сланцевая нефть и сланцевый газ по-прежнему безумно популярны.

— Вы вышли на мировой прогнозный рынок недавно, три года назад. Ваш прогноз замечен?

Л. Г.: Можно считать, что наш прогноз не просто национальное произведение, но мы уже часть мирового процесса научно-прогностической конкуренции. И конкурируя друг с другом, мы повышаем качество предсказаний.

— Ваш прогноз вышел за рамки России?

Т. М.: Конечно, он переведен на английский, мы его сразу распространили везде, где можно, его и Европейская комиссия, и Департамент энергетики США, и министерства энергетики Японии, Кореи, ОПЕК — все изучали.

— То есть ваш прогноз встроился в ряд прогнозов, уже существующих в мире. Много ли их, кстати?

Т. М.: Прогноз Международного энергетического агентства, прогноз Департамента энергетики США, прогноз ОПЕК, очень, кстати, хороший, прогнозы компаний. Все крупные мейджоры делают такие: BP, Exxon, Shell и т. п. В общей сложности в мире есть десятка два равнозначных прогнозов со своим любопытным ракурсом.

— А есть ли какие-то точки соприкосновения всех этих двух десятков прогнозов? То есть все одинаково негативны?

Т. М.: У нас не самый пессимистичный прогноз, мы посередине, может, чуть ниже.

— В прогнозе-2013 вы сформулировали несколько главных задач для российской экономики: повышение конкурентоспособности, переход к налогу на прибыль, сокращение затрат, энергосбережение. Что в этом пакете изменилось или добавилось, что ушло?

Т. М.: На самом деле часть наших призывов, касающихся налогообложения, была услышана. Летом 2013 года были приняты изменения по налогам, введены налоговые льготы по трудноизвлекаемой нефти. И на уровне правительства началось более реалистичное обсуждение модернизации налоговой системы.

— Появляется осознание?

Т. М.: Мне кажется, что да, прогресс есть, хотя, сколько времени пройдет до того, как это осознание трансформируется в решения, неизвестно. По всем остальным вещам, что касается контроля над затратами компаний, по-прежнему очень много вопросов практически ко всем нашим крупным проектам.

— В прошлом году, когда мы обсуждали предыдущий прогноз, вы говорили о том, что в России до сих пор нет целенаправленного организованного мониторинга и анализа и прогнозирования энергетических рынков.

Т. М.: К сожалению, за этот год ничего не изменилось. Мы по-прежнему делаем это все на том же самом чистом энтузиазме, мы по-прежнему далеко не уверены, что нам удастся убедить то же Министерство энергетики, что им нужно такое долгосрочное видение развития мира и места России в мировой энергетике.

— То есть вас нужно зарегулировать?

Т. М.: Если в государстве есть потребность в неких исследованиях, то либо выделяются гранты, либо формируется конкретный заказ под это, либо создается государственная структура, которая этим занимается, как Департамент энергетики США. Либо это национальные агентства, когда речь идет о Китае, Японии, Норвегии. А у нас нет ни организации, которая бы этим занималась, ни специально выделяемого финансирования под это. Но более того, вот уже есть прогноз, который сделан. И на самом деле все с большим удовольствием, без ложной скромности скажу, наш прогноз читают и с большим удовольствием его используют (зачастую, к сожалению, не ссылаясь на источник, но тем не менее...). Но при этом подумать на шаг дальше — хорошо, а если в следующем году этого прогноза не будет, то чем мы будем пользоваться? — вот до этого дело, к сожалению, не доходит. Но нас это пока не останавливает — мы свое дело продолжаем.

— Нет со стороны государства запроса, который был бы обеспечен бюджетом на прогнозирование, и, с другой стороны, нет запроса со стороны государства на контакты и продвижение этого прогноза и российской, получается, науки за рубежом?

Т. М.: Оно происходит каким-то стихийным образом, как, например, презентация прогноза, которую мы делали с Леонидом Марковичем в Вашингтоне, которая действительно была ярким событием в посольстве России. Посольство само нам говорило, что это был едва ли не главный хит сезона.

— То есть заказа со стороны государства на это нет?

Т. М.: Как последовательно осуществляемой стратегии — нет. А жаль. Россия — серьезный игрок на мировой энергетической арене, и потому интерес за рубежом к ее позиции по основным вопросам развития энергетических рынков очень высок.

— В предыдущем прогнозе была такая дефиниция, что Россия, российская экономика начнут чувствовать первые серьезные негативные изменения, по крайней мере, на нефтяном рынке, возможно, уже к 2015-2018 годам. Вот сейчас к какому выводу вы можете прийти, завершив работу по прогнозу-2014?

Т. М.: Подтверждаем предыдущий прогноз. Если говорить именно о среднесрочном прогнозе, мировая экономика находится в достаточно вялом состоянии. Спрос на углеводороды растет очень медленно. В некоторых регионах не растет вообще и даже сокращается, конкуренция на рынке достаточно высокая, и мы не видим оснований для надежд, что цены могут скакнуть вверх и обеспечить нам новый золотой дождь. А выход новых игроков — это как раз ближайшее десятилетие, так что есть вероятность пусть и не радикального, но все же ощутимого для российского бюджета снижения цен.

— А если по долям, сколько и на что придется к 2020 и 2040 годам в общей корзине энергопотребления?

Т. М.: Идет общий тренд по всей мировой энергетике: выравнивания долей нефти, газа, угля и всех нетопливных видов энергетики (гидроэнергетика, альтернативная энергетика, новые возобновляемые источники энергии, атомная энергетика) — каждой примерно по четверти. В 1960-х годах было доминирование угля, потом совершенно четкое доминирование нефти, но с течением времени эти доли становятся примерно равными. Такая диверсификация корзины происходит естественным образом: система стремится к собственной устойчивости.

— Для вас неожиданностей в новом прогнозе при работе над его составлением не было?

Т. М.: Для нас было достаточно неожиданным осознание того, что к 2040 году появится дефицит по газу, востребованы будут все его коммерчески доступные ресурсы. Мир приближается к такому переломному моменту не по нефти, о пике которой только ленивый не говорил (и которой у нас со всеми новыми технологиями получается просто хоть залейся), а по газу. И это связано не с дефицитом ресурсов (их-то миру хватит больше чем на сто лет), а с дороговизной их разработки.

И, конечно, изрядно поменяло ситуацию осознание того, что Китай в 2011-2013 годах потреблял энергии по факту больше, чем ему прогнозировали на 2015 год. Успех в сдерживании энергоемкости китайской экономики оказался лишь временным, в итоге это приведет к более высоким объемам потребления энергии как в Китае, так и в целом в мире (в силу масштаба китайской экономики), что повлияет и на торговые потоки, и на энергобалансы по всем регионам.

— То есть мировой прогноз по энергопотреблению становится более дефицитным?

Вячеслав Кулагин: Да, становится более дефицитным, причем наиболее дефицитным он становится по газу. По нефти мы проблем не видим, даже к 2040 году. А по газу — видим. И в отдельных странах (в частности, в Китае и Индии) возможно усложнение ситуации с углем — мы посвятили этому отдельный сценарий.

— То есть вы прогнозируете, что динамика роста удорожания энергии, в частности в Китае, будет опережать динамику воспроизводства валового продукта?

В. К.: Фактически — да. И в связи с этим Китай может потерять свою конкурентоспособность в мировой экономике, он может потерять современный статус мировой мануфактуры. Что заставляло раньше все предприятия идти в Китай? Дешевая энергия, очень дешевая, прежде всего за счет собственного угля. И дешевая рабочая сила. Что сейчас происходит? Мы видим удорожание энергии и, если вы следите за уровнем душевого дохода в Китае, кратное удорожание зарплат. Это удорожание приведет к тому, что в последующие десятилетия мы увидим другой Китай, у которого больше не будет конкурентных преимуществ. Тем временем благодаря дешевой энергии начнется реиндустриализация США. В итоге можно ожидать перераспределения роли мировых игроков относительно прежних оценок.

Беседовал Владислав Дорофеев