«Онегин» театра «Красный факел» на «Золотой маске»

По традиции сражения за главные награды «Золотой маски» разворачиваются между столичными театрами. Чтобы вмешаться в этот спор, гости из остальной России должны предъявить нечто действительно выдающееся и опрокидывающее расклады в стане сиятельных мастеров. На нынешнем фестивале это сделал новосибирский театр «Красный факел». Спектакль режиссера Тимофея Кулябина «Онегин» — самое сильное впечатление РОМАНА ДОЛЖАНСКОГО от региональных участников «Золотой маски» за последние годы.

Новосибирский «Онегин» — горькая и ироничная история про современных молодых людей. Тимофей Кулябин не комментирует и не иллюстрирует пушкинский текст, он занимается вдумчивым и подробным, парадоксальным и вдохновенным «параллельным» сочинительством. В построенном художником Олегом Головко сером зале, похожем на студию или павильон для съемок, разворачивается история вроде бы знакомая — словно для того, чтобы усыпить бдительность пуристов, спектакль начинается с увертюры из оперы «Евгений Онегин», — но при этом поражающая дерзкой свежестью, честностью и острым чувством сегодняшней жизни, в которой базовое понятие «любовь» требует постоянного переосмысления и критической рефлексии.

В Онегине Павла Полякова без труда узнаешь нашего современника, пользователя социальных сетей и недалекого гедониста — но кто скажет, что не про него написал когда-то Пушкин? Спектакль Тимофея Кулябина начинается с троекратно повторяемого жизненного цикла: торопливое совокупление с очередной подружкой, процедура одевания, ритуал приема пищи, участие в коллективном танце. Вот только стоны девушек под простыней все короче и фальшивее, официанты все менее церемонны, танец все скучнее. Онегину хочется перемен, но и в деревне (по полу разбрасывают сено) все те же сигареты, тот же компьютер, и даже на всех пластинках из коллекции покойного дяди записана одна и та же постылая танцевальная мелодия. Как не увлечься ему, отя­желевшему и лениво ступающему по земле, дружбой с наивным, порывистым соседом: Ленский буквально летает по сцене, перепрыгивая через стулья. Он сжимает в кулаке неровный булыжник мела, а слова буквально выскакивают из него, превращаясь в торопливые белые каракули на серых стенах. Этот же камень, но почерневший, Онегин будет потом растерянно сжимать в руках — как маленькое надгробие убитому другу.

Тимофей Кулябин ведет с романом и со зрителями увлекательную игру, но не лукаво-необязательную, как часто случается в современных режиссерских сочинениях, а строгую, выверенную и изящную. Он последовательно использует законы съемочного павильона: световые приборы спокойно выносятся на сцену, в деревянных кофрах отыскивается нужный реквизит, появление глянцевой дурочки Ольги Лариной обставлено как съемки рекламного клипа, а ручка электрорубильника, резко меняющего освещение сцены, помогает эффектно монтировать и регулировать ритмы. Заметим еще, что 29-летний новосибирский режиссер, ученик прославленного московского педагога Олега Кудряшова, обладает редким для нового поколения режиссеров умением подчинять себе крупное театральное пространство — лишь считаные из тех, кого можно назвать будущими мастерами российского театра, способны так увлеченно и содержательно (и не впадая в грех угодничества мещанской публике) работать на большой сцене, как это делает Тимофей Кулябин. «Онегина» интересно не только смотреть, но и описывать и вспоминать. И главное — редкое сегодня желание — хочется увидеть еще раз.

Отважно и остроумно работает режиссер и с текстом. Пушкин звучит словно поверх спектакля аристократичным, глубоким, задумчиво-отстраненным голосом актера «Красного факела» Игоря Белозерова. Когда персонажи сами начинают говорить, невольно обостряется слух — это еще Пушкин или уже импровизации? Оказывается, все еще он, наше все, но очень деликатно «присвоенный» современными героями. Впрочем, есть и забавные отсебятины — застольные пожелания друзей Татьяне (конечно, желают только любви) да видео, которое обжегшаяся на этой самой любви девушка находит в доме Онегина: своими нехитрыми словами герой рассказывает об обитателях деревни. «Не, счас не вспомню», — говорит он невидимому собеседнику про письмо Татьяны и достает из ящика стола ворох смятых листов.

Та же Татьяна (Дарья Емельянова — номинация «Лучшая женская роль»), что при встрече с Онегиным скромно курила в углу сцены, а потом, влюбившись, билась о стены, словно пойманная птица, ближе к финалу проходит схожий с онегинским ритуал: одевание в черное и разучивание на счет правильных для высшего света движений. Собственно, финальные объяснения Онегина и Татьяны Кулябин опускает — их заменяет короткая молчаливая сцена встречи и жест, которым Онегин дотрагивается до черного пиджака, оставленного Татьяной на стуле. Но настоящий, подлинно трагический конец еще впереди — и это одна из тех сцен, которые наверняка будешь вспоминать как самые сильные театральные впечатления. Живой Онегин словно застывает сидящим, а черная фигура, занявшая любимое место героя в углу сцены, оказывается атакована ветродуем. Мощный поток воздуха (хочется написать — времени) неумолимо срывает черные, похожие на золу куски «тела», и вместо героя остается поблескивающий скелет из тонких проволочек.