Агентство Magnum, фотослужба ТАСС и другие в Манеже

Выставка фотография

Политическая часть основного проекта Фотобиеннале-2014 в Манеже представлена фотографами Magnum Филипом Джонсом Гриффитсом и Рене Бурри. По контрасту с ними работают ретроспективы классиков отечественного репортажа — Владимира Лагранжа и Александра Лапина. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Уроженец Уэльса Филип Джонс Гриффитс прогремел в 1960-е репортажами из Вьетнама, где проамериканский Север и коммунистический Юг делили власть над страной. Книга Гриффитса "Vietnam, Inc." до сих пор считается классикой военной фотографии. Анри Картье-Брессон сравнивал коллегу с Гойей, проамериканский президент Вьетнама Нгуен Ван Тхиеу объявил его персоной нон грата незадолго до того, как Сайгон пал под натиском красных, главный внутренний критик Америки, лингвист Ноам Хомский писал предисловие к недавнему переизданию. Но на выставке в Манеже мы видим Англию времен международной напряженности и паранойи двуполярного мира. Эти шестидесятые еще не свингуют, но все предпосылки уже есть: страна с конца 1950-х испытывает небывалый экономический подъем, который будет продолжаться вплоть до Тэтчер, кризисного менеджера в годы упадка рабочего класса.

Гриффитса, однако, не интересует богатство нации. Он снимает детей на параде военной техники (1960) и иронично замечает: "Вооруженные силы всегда с гордостью демонстрируют свои последние приобретения, что, возможно, успокаивает некоторую часть публики". В кадр попадают люди, притворяющиеся мертвыми на набережной Темзы,— предшественники современных флешмобов. И женщина, которую арестовали после сидячей демонстрации против британской ядерной программы. В общем, английская Болотная в разных ракурсах. И внезапно посреди разношерстных протестующих оказывается почти сакральный образ, сразу и не поймешь, что это: юный лик в дымке, покрытый трещинами, как полотно малого голландца до реставрации. Оказывается, это британский омоновец в Северной Ирландии. А похож на Туринскую плащаницу, ей-богу.

В репортажной фотографии редко увидишь настоящий гротеск, ведь художественное преувеличение за долю секунды организовать трудно. У Гриффитса, однако, получалось часто, отчего его снимки бьют наотмашь. В принципе все лучшие снимки ветеранов агентства Magnum устроены примерно одинаково: "решающий момент" Картье-Брессона заключается в том, чтобы поймать ситуацию в становлении, запечатлеть героев на выдохе, как будто они хотят что-то сказать, но уже передумали, застыв в решительной позе. Такая фотография моментально втирается в доверие и провоцирует на выводы об эпохе — уж больно живо схвачена жизнь. Поэтому сравнивать шестидесятые у них и у нас нечестно, но как удержаться, раз в непосредственной близости от Гриффитса висят снимки Владимира Лагранжа — корреспондента ТАСС и экспортного журнала "Советский Союз"? Тут как раз на виду все то, что в арсенал западного профи не входило — безоблачная жизнь мирного СССР, увиденная мастером композиции. Это великолепные формальные упражнения, каждый снимок хоть сейчас в "Июльский дождь" Хуциева — вершину оттепельного эстетства. И никаких конфликтов, войн, недовольных или даже пьяных людей на улицах этой Москвы быть не может. А еще отсутствуют толпы как таковые, удивительное свойство советской жизни, если о ней судить по снимкам, прошедшим цензуру. Или мультфильмам — легко заметить, какая пустота, например, царит в городе, где живет Крокодил Гена или Малыш с Карлсоном.

Правда, если посмотреть чуть левее, то толпы все-таки обнаруживаются. Покойный Александр Лапин был фигурой противоречивой. У него много учеников, ставших бунтарями, но влияние лапинской философии огромно. Возможно, он был излишне строг в своих принципах: по крайней мере, его снимки — тоже формализм, как у Лагранжа, но снято все дикарем, без самоцензуры. На хрестоматийном снимке толпа организована в "Очередь" (1982) — очевидно, очень длинную: она выливается за проем в прутьях ограды, а те, кто уже отстоял, протискиваются без всяких проемов. На другом снимке мы видим знакомые черты: под каким-то кустом, засыпанный землей, торчит бюст Сталина, как неуспокоившийся покойник, готовый вернуться в мир живых. В старом советском анекдоте цензор требовал от драматурга и текст пьесы, и ее подтекст. Вот Лагранж и Лапин — это как раз текст и подтекст советского репортажа.