Иван Ургант о главном в жизни

Рубрику ведет Ольга Ципенюк

Про корни

Дедушка с маминой стороны подарил мне имя — его звали Иван, принадлежность к государству Украина — он оттуда родом и двукратный визит в город Хабаровск — он поехал туда в 1945 году воевать, но когда доехал, выяснилось, что война уже закончилась, он там и остался. Бабушка была убежденной коммунисткой, приверженцем социалистических идей. Мне нравилось ее злить, говоря гадости о Ленине.

Мама моя окончила школу с золотой медалью и оказалась в Ленинградском университете, на факультете почвоведения. Этот университет, как, собственно, и Московский, дал стране много хороших артистов. Мне кажется, актеры, у которых есть какое-то фундаментальное образование,— совсем другие люди. Вообще, я считаю, человеку неплохо быть хорошо образованным.

Папа пришел в профессию в 16 лет и света белого, кроме театрального, не видел. Собственно, как и я. Я и у бабушки, папиной мамы, Нины Николаевны, в театре проводил время, и у дедушки, Льва Максовича, и у папы, и у мамы. Отчим мой тоже работал в театре. Так что я театральный ребенок.

Конечно, внешне, интонационно мне очень много дал папа. Много дала и мама, но похожим хотелось быть на папу. У меня же не было брата Саши, как у Ленина, который хотел быть похожим на брата. Я ушел жить к папе, когда мне было 15, и прожил с ним важнейший для меня год — мы стали очень близки, что продержалось, наверное, лет до 22, то есть до тех пор, когда я как бы вырос, а папа нет, и получилось, что мы такие... полуровесники.

С сестрами — их трое — у меня вполне хорошие отношения. Не скажу, что мы не разлей вода, к тому же сейчас мы разделены городами и государствами. Мы жили тесно, что меня очень тяготило. Я с огромным удовольствием сбегал к Нине Николаевне, поскольку это была только моя бабушка, отдельная от сестер. Персональная. А еще она была самым зажиточным моим родственником, все-таки народная артистка — машина, отдельная квартира... Баловала меня очень. У нас вообще установилась какая-то совершенно невероятная, фантастическая связь. Мама работала, с папой они разошлись, мужа у мамы еще тогда не появилось, так что я циркулировал между дедушкиной семьей и бабушкой. Говорил, что у меня три бабушки, два дедушки, два папы и, к сожалению... грустно добавлял — одна мать.

Про детство

Я был самостоятельным ребенком — в 6 лет один ходил в детский сад. А это, между прочим, два квартала по Невскому. Еще из детских воспоминаний — черно-белый телевизор, это меня очень тяготило. Цветной был у бабушки, что, может быть, явилось главным кирпичом в фундаменте наших теплых отношений. "Зачем ты работаешь, если не можешь заработать на цветной телевизор?" — говорил я маме. При этом она подрабатывала уборщицей в том же театре, где была актрисой... Непростое время, конечно: вообще не было денег, многодетная семья — я и две сестры... И мамин муж был вынужден уйти из профессии, стал водителем троллейбуса. Потом чудом, слава богу, вернулся в театр.

В доме была собранная мамой прекрасная детская библиотека из книг советских писателей. Я, кстати, не читал "Трех мушкетеров", за них нужна была макулатура. Кроме того, я был горячо влюблен в Боярского и считал, что информации из кинофильма Юнгвальда-Хилькевича и трех пластинок Максима Дунаевского мне более чем достаточно. Я читал Виктора Голявкина, Валерия Попова, Вильяма Козлова, Радия Погодина, Владислава Крапивина — читал запоем. Просто не было других развлечений.

Про учение

Мне было лет 14-15, когда у папы начался расцвет творчества — капустников и всего такого прочего. Это все мне страшно нравилось, хотелось быть частью этого... Но папин юмор предполагал хотя бы базовое знание истории, литературы, еще чего-то. Многие шутки требовали определенной подготовки — это все-таки был юмор для того круга, который в чем-то разбирается. Поэтому папа всегда говорил, что главное — чтение.

Довольно рано я решил, что хочу получить театральное образование. Когда я учился в 10-м классе, Андрей Толубеев набирал экспериментальный курс при Большом драматическом театре и меня позвал. Я пришел, прочитал традиционный набор из басни, стихотворения и прозы и... и все. То есть специального вступительного трепета никакого не было. Трепет был, когда папа захотел, чтобы я ехал учиться в Москву, тогда считалось, что петербургское театральное образование хуже московского. Папа хотел, чтобы я учился в Щукинском училище и именно у Ширвиндта. Чего не произошло. Зато потом я сделал все, чтобы познакомиться с Ширвиндтом и всему у него научиться.

Про дружбу

Мои друзья — люди очень разные, но все смешливые, ироничные, относящиеся и к себе, и ко мне не вполне серьезно. Те, кто утрачивает самоиронию, вяло отваливаются. Дружеский круг меняется с годами, но не по причине ссор или конфликтов. Наверное, если происходят вещи, которые я не готов простить, то... просто не хочу знать, что они есть. Конечно, в жизни других они существуют: какое-нибудь страшное предательство или чудовищное хамство. Но глядя с небольшой высоты прожитых мною лет, не припомню, чтобы я в ком-то из своих друзей настолько сильно ошибался.

Мне кажется, я хорошо разбираюсь в людях. А вот жена говорит — совсем нет. Как показывает опыт, права жена. Случись со мной что ночью — есть кому позвонить, конечно. Хотя ночью многие отключают телефон. Включая меня.

Про любовь

Я человек сентиментальный, подвластен страстям. Сентиментальный, эмоциональный... ну, слушайте, я вон в 18 лет женился и развелся! Хотя в результате с женой мне очень повезло. Я люблю от нее зависеть. Люблю, когда она зависит от меня. Я просто ее очень люблю.

В целом я к встрече с женщиной отношусь как к мистической составляющей жизни и никогда не пытаюсь что-то препарировать. Мне кажется, именно отсутствие анализа и есть главное доказательство того, что это... настоящее. Я вообще думаю, что женщины обладают уникальным пультом, отключающим у нас способность анализировать. Просто смотришь и понимаешь — ну здравствуй, счастье.

Про успех

Представить себе, что нет "Первого канала"? Думаю, некоторые люди спят и видят, чтобы они однажды проснулись — а "Первого канала" нет. Большинство из них работает на втором канале. Знаете, я-то как раз об этом задумывался. Вдруг все кончится и я такой — а как же? Постойте! Да я не про это хотел шутить! Вы не поняли, я вообще не о том! Остановитесь! Ну хотя бы диван не забирайте!

Что буду делать, если все исчезнет? Честно — не знаю, у меня нет плана "Б". Что-то придумаю, наверное. Есть вещи, которые меня интересуют помимо телевидения,— театр, кино, музыка... Но любое занятие будет, конечно, связано с творчеством, потому что мне это нравится, и с русским языком, потому что мое дело предполагает зрителя. Вообще, я никогда не думал, что мой зритель будет массовым. Мне, наоборот, всегда нравился капустник — для своих, для тех, кто считывает. И я до конца все равно не понимаю, почему такое количество людей включает телевизор посмотреть, что мы делаем. Для меня это большой аванс. Иногда я думаю, может, они меня не за того принимают?..

Про свободу

Я, конечно, свободен в меру. Вот свобода передвижения у меня никем не ограничена. Пока. Пока не введут какие-нибудь санкции против меня... или против кого-нибудь еще. И меня такой риск сильно удручает, потому что это приятная свобода, радостная. Желаю передвигаться куда, как и с кем хочу. Все, конечно, зависит еще и от финансов, но способы передвижения существуют разные, в конце концов, есть вьючный скот.

А в целом у нас со свободой происходят какие-то запутанные процессы. Странно видеть, что люди, которые помнят времена, когда свобода была существенно ограничена, ратуют за то, чтобы многие ограничения вернулись. В воздухе последний год висит какая-то тревога. Люди, включая меня, многого не могут себе объяснить. Вроде бы так посмотришь — все понятно, а так — совсем нет.

Что касается свободы, связанной с профессией... Пока делать то, что я делаю, мне никто не запрещал, ультиматумов не выдвигал, партбилет на стол класть не просил. Не знаю, будет ли по-другому, это можно скоро проверить. Но есть ощущение, что многим, оказывается, не хватало этого состояния. "Пойдемте-ка на демонстрацию, чего это мы сидим?" — вот такие мысли настораживают. Мне кажется, творческие люди, художники должны на это плевать, они должны быть увлечены своим делом, не считаясь ни с кем. Власть ведь любит, когда ее иголочками подкалывают, держат в тонусе. Но мне не нравится, что в происходящем нет самоиронии. Ее не хватает всем. Любой политик, который умеет над собой посмеяться, в моих глазах приобретает вселенский масштаб. За такого человека сразу хочется пойти и немножечко проголосовать.

Про Бога

Бабушка крестила меня в Никольском соборе, втайне от мамы. Мама была против, а прошло время — сама покрестилась. Папа на мое крещение вполне безболезненно отреагировал, еврейская родня тоже. Я вообще себя евреем ощущаю ровно в той же степени, что и христианином. Как-то во мне все смешалось — и у Стены плача могу всплакнуть, и со свечой вокруг церкви обойти.

Я не религиозный человек, но верующий. Для меня Бог — уверенность в том, что если делаешь что-то плохое, то рано или поздно несешь за это ответ. А если сделать хорошее, то тебе не то чтобы воздастся, но... в общем, как говорит еврейский анекдот, не помешает. Мне бы хотелось быть хорошим человеком. И хотелось, чтобы хорошим было большинство людей в мире. Или хотя бы в конкретно взятой администрации моего района.

Про страх

Я боюсь бояться, это деструктивно. Конечно, бывают такие ситуации, связанные и с семьей, и с жизнью, и с профессией. Я иногда боюсь, что людям не понравится то, что я делаю. Ведь большинство из нас любит, чтобы к нам относились хорошо. При этом, с одной стороны, хочется, чтобы любили все, но, c другой — могут же полюбить те, кого не любишь ты, тогда, наверное, их тоже придется любить, а этого совсем не хочется.

Конечно, есть и глобальные страхи. Слушайте, я смотрел сюжет о Северной Корее и вдруг мне стало так страшно! Там же черти что творится. А не дай бог, они нажмут на кнопку? Мы же "Письма мертвого человека" смотрели, зачем нам туда? Конечно, я этого боюсь. Боюсь, что полечу на "боинге" из Малайзии в Китай, а тут раз! — и где мы все? Это неприятно.

Про деньги

Я из тех, кто любит тратить. На что? Ну, любой на вашем месте ждал бы ответа: "На свежий номер "Огонька"". А на оставшиеся... не знаю. Люблю, когда денег столько, чтобы с ними было легко расставаться. Помню период, когда их не было, как-то пока не забыл и иногда думаю, а вдруг снова не будет? Но копить не умею и не люблю. Какую-нибудь глупость могу купить, но редко и недорогую. Был, правда, выдающийся случай, когда я купил фантастические джинсы-клеш с кожаным гульфиком на шнуровке. Ни до, ни после не мог объяснить себе, зачем это сделал. Самое страшное, что я их носил дня два, потом гульфик треснул. Нет, это не самореклама, скорее наоборот: уж если на мне даже этот гульфик треснул, то дело дрянь.

Я не бизнесмен, это уж точно. Умно вложить? Знаете, я умно не вкладывал в этой стране, в этом мне повезло. Если вдруг появилось бы очень много денег — я с удовольствием помог бы некоторым, мне хочется. Ну, не знаю, подарки бы делал более дорогие. А, вот, знаю! Искусства бы подкупил, кстати, да, искусства. Поехал бы на аукцион какой-нибудь, зашел в шляпке с вуалью, сел во втором ряду и табличку бы поднимал, поднимал... Все думают — что за странная дама торгуется? Я вуаль скидываю, они такие: "Господи, Ванька, ты?" А я уж всю Гончарову-то и скупил.

Про детей

Наверное, в детей правильно инвестировать, но хорошо бы при этом не забывать, что они дети, не относиться к ним как к проекту. Эту грань я пытаюсь соблюсти, то есть подталкиваю ребенка к парте, при этом гладя его по голове. Я же такой отец... редкий, точнее, фрагментарный. Работа отнимает у меня больше времени, чем дети, конечно. Но я заботливый очень, любящий. И знаете, честно скажу, я нетребовательный, вот. Чего от них жду? Все время жду, что подойдут и меня поцелуют. А они... Да им все это... Нине будет 6, Эрике 14, Нико в феврале 17. Он уже серьезный, с ним серьезные разговоры. Хотя с ним я меньше говорю, все-таки он живет со своим папой, в другом городе.

Самое важное, когда ты интересен своим детям — вот что нужно пытаться сохранить. Чтобы выражение их лиц не становилось таким: "Папа, ты опять ничего не понял". Они у нас очень разные, их тянет в разные стороны, и это прекрасно. Мне нравится, когда ребенку хочется и того, и этого. Страшновато, если он в 9 лет приходит и говорит: "Отец, я хочу стать нотариусом". Пусть долго определяются с тем, чего хотят, и не ошибутся. А если ошибутся, то будут в состоянии ошибку признать и найти то, что по-настоящему нравится. От согласия с собственным делом в жизни многое зависит.

Три слова о себе

Скажу так: я сентиментальный обаятельный дилетант. А поясню так: будучи сентиментальным, я во многих вещах являюсь абсолютным дилетантом, но обладаю такой силой природного обаяния, что способен убедить всех в обратном.