В Третьяковской галерее открывается выставка "Дмитрий Пригов. От Ренессанса до концептуализма и далее"

Рубрику ведут Мария Мазалова и Сергей Ходнев

Первая выставка Дмитрия Александровича Пригова открылась в 2008, через год после его смерти. Ее название — "Граждане! Не забывайтесь, пожалуйста!" (цитата из Пригова) — передавало общее ощущение утраты: поэта уже при жизни называли великим современником, многие ценили не только его стихи, но и аналитические тексты и беседы с ним. Выставку делала известный куратор и (ныне) дважды лауреат государственной премии "Инновация" Екатерина Деготь. Она действовала противоречиво, вернее, диалектично: в текстах Пригова подчеркивалась театральная природа, чтение приравнивалось к разглядыванию. В общем, объявить Дмитрия Александровича полноценным художником Екатерина Деготь не захотела, предпочтя наметить тонкую грань между поэзией и графикой, которую те или иные работы легко переступали. В 2011 году глава отдела современного искусства Эрмитажа Дмитрий Озерков сделал на базе собрания фонда Пригова, созданного к тому моменту вдовой художника, экспозицию в венецианском Университете Ка'Фоскари, вошедшую в параллельную программу 54-й Венецианской биеннале. Озерков, специалист по европейскому искусству XVII-XVIII веков, задался целью избавить Пригова от лишних слов и музеефицировать графическое наследие, что удалось с переменным успехом.

Теперь за дело взялся отдел новейших течений Третьяковки под руководством Кирилла Светлякова. Более 300 работ из собрания галереи и фонда Пригова выбраны на основе выразительности и масштаба. Обещают пять сделанных по эскизам инсталляций и многометровую графику, которую трудно выставлять.

Самое важное здесь, однако, не подвиги экспонирования, а стремление передать масштаб энциклопедического мышления поэта. Почти каждая работа сопровождается текстом с отсылками к актуальным для понимания работы Пригова текстам философов и коллег по поэтическому цеху, а также иллюстрациями в заявленном диапазоне — от Рафаэля до Магритта, Налбандяна, далее (почти) везде. Четко прослежены символистские корни главных мотивов позднего Пригова — глаза с черным зрачком и чудовищ из его персонального бестиария. Ведется очень уместный ныне разговор о том, как и зачем Пригов работал с иерархиями советской и европейской культуры. В общем, к Пригову наконец-то написан достаточно популярный толковый словарь с картинками, объясняющий происхождение и развитие главных для поэта тем.

Неразрешимым, однако, остается главный вопрос: как и зачем делить Пригова на поэта и художника? Выпускник Строгановского училища много лет зарабатывал созданием официозных скульптур для установки в отдаленных уголках СССР, часто работая в соавторстве с Борисом Орловым. Как и у многих художников того времени, работа у них не пересекалась с частным пространством эксперимента. Но, если Орлов сконцентрировался на превращениях торжественной, почти языческой пластики позднего брежневизма в орнаментально-иронические композиции, Пригову лучше всего удавалось работать с материей советского слова. После того как бюрократического языка советской политики и культуры не стало, Пригов переключился на полифонию массовой культуры, попробовав себя в жанре фэнтези (роман "Ринат и дракон") и даже ситкома. По сравнению с невероятной свободой внутрилитературных перемещений его графические работы выглядят монотонным копанием в одних и тех же сюжетах и композициях. Если выставка в Третьяковке вдруг покажет нам Пригова-художника столь же изобретательным, как Пригов-поэт, это будет настоящим открытием.

Валентин Дьяконов