На новой сцене Александринки состоялись юбилейные состязания композиторов

На новой сцене Александринского театра прошли юбилейные десятые Пифийские игры. Два дня состязаний поделили меж двумя столицами: пятницу отдали петербуржцам, субботу — москвичам. Два композиторских состязания на этот раз вышли особенно контрастными. Рассказывает АЛЕКСАНДР РЯБИН.

К юбилею Пифийские игры, кажется, обзавелись постоянным местом пребывания. С ноября в Александринке-2 звучит все больше и больше современной музыки, благо на вооруженной до зубов сцене на концертах можно уже не ограничиваться одной только музыкой. Так и поступили на этот раз: в первый день на экране летали коты, трепетала на ветру трава, в плотном тумане каталась на льду фигуристка — получилась роскошная галерея звуковых картин. Москвичам же предложили побывать в бурлящих новыми идеями советских 1920-х.

День первый выдался напряженным. Петербургским композиторам досталось непростое дело — соединить музыку и видеоарт. Задача весьма утилитарная, жесткая, но в принципе дело стояло за малым — дать голос картинке и вызвать чувства и живой отклик от звука и видео. Светлана Лаврова оттолкнулась от «Кофе и сигарет» Джармуша и нарезки из кадров с разнообразными катаклизмами: холодный и отрешенный мрак музыки, без интереса вступающей в диалог с картинкой; ансамбль исполнял роль тапера, пока Земля на экране раз за разом гибла, пока длился неловкий, полный нервных пауз диалог семейки Уайт. Семь синусоид Юрия Акбалькана (5.1.1) при почти полном аудиовизуальном стазисе устроили массу всего в зале: черный экран, 23 минуты жесткого аналогового звука, в углу отсчет бессердечного времени, несколько раз всплывают туманные картинки — трещины в асфальте, плещущееся вино в бокале, одинокий старик на улице, сумеречные пейзажи Петербурга. Неравнодушных не было: первые люди вышли из зала на 8-й минуте, на 15-й какая-то пара обнялась, на 19-й зал оживился: «Ладно, хватит, мы все поняли»,— раздался чуть раздраженный голос, смешки, потом соболезнования музыкантам, предположения о том, как закончить исполнение, смех стал истерическим. Разрешилось все бурей аплодисментов. Оба приза первого дня ушли к Настасье Хрущевой за сентиментальные «Три истории» о тщетной попытке мужика завести мотоцикл с незамысловатой музыкой, в которой противоречивая русская душа металась меж двух тональностей в смешной трагедии дурака.

Во второй день приз от eNsemble получил Алексей Сысоев за жутковатую Con pugno с топором, молотком и яростными взрывными тутти. Арман Гущян получил Большой приз за «ОБ-Л-ИК-И», где размонтированные звуки инструментов и голосов искали путь к соединению. Выясняя, чем же были 1920-е годы, композиторы пришли к некоторому единству: все пять произведений вместе выглядят как вариации на тему становления в хаосе, на переизобретение в звуках ушедшей эпохи, неосязаемой, мифической, где рождение нового мира, буйство, политика и дионисизм сошлись вместе. Александр Хубеев («Призрак антиутопии») привязал дирижера веревками — каждое движение Федора Леднева приводило в движение платформы с разными предметами, скрипящие как металлический монстр, наспех сделанный из мусора. Чуть трагическое и страшноватое ощущение скованности и замкнутости, невозможности и непреодолимого желания целостности — таким вышел этот «Пролеткульт» Пифийских игр.

Александр Рябин