"Белая тьма" Начо Дуато в Михайловском театре

Всемирные майские дни солидарности трудящихся Михайловский театр провел весьма продуктивно: выпустил премьеру балета Начо Дуато на музыку Карла Дженкинса "Белая тьма". В Михайловском театре потрудилась ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.

По названию спектакля можно предположить, что новый балет Начо Дуато посвящен Петербургу и его белым ночам. Да, ночь в нем присутствует. Только это не романтические полночные сумерки города над Невой, но глухая ночь сознания, погруженного в наркотический сон. Спектакль этот господин Дуато впервые поставил тринадцать лет назад в Мадриде и не скрывал того факта, что балет посвящен сестре, погибшей от пагубного пристрастия. В Петербурге короткому 25-минутному спектаклю предшествовала программа из двух одноактных балетов Начо Дуато, они словно подготавливали к восприятию последнего творения великого испанца, поставленного им в Петербурге (господин Дуато уже переехал в Берлин, но, выполняя российские обязательства, вернулся на площадь Искусств, чтобы лично подготовить "Белую тьму" к премьерному показу).

Открывал вечер минималистичный балет "Без слов", в котором танцевально закодированные любовь и смерть мечутся в темном сценическом пространстве. Продолжившая театральное бытие "Прелюдия", сочиненная три года назад для Санкт-Петербурга, — удивительно красивый и эмоциональный спектакль-впечатление, где в пластических формулировках закреплены зыбкие образы прекрасного города. "Без слов" и "Прелюдия" задали тему премьере "Белой тьмы", и зритель, проникшийся и напитавшийся художественными видениями господина Дуато, оказался подготовленным к восприятию страшной истории, рассказанной по-эстетски красиво.

"Белая тьма" — балет вполне "читаемый": хореограф словно "проникает" в затемненное наркотиками сознание героини, переводит в танцевальные образы мучающие ее видения, художественно преображает физиологические проявления — судороги, конвульсии, ломку. Потрясающе проста и устрашающе емка сценография Джаффара Чалаби: черная завеса задника то расширяется, будто зрачки, то сужается, словно втягивая героиню в воронку, из которой нет выхода. И главный визуальный образ — белый порошок, который поначалу кажется безобидной игрушкой. Им играют, перебрасываясь, словно дети в песочнице, но в финале спектакля с колосников льется жутковатый поток, "обнимающий" героиню и погребающий ее заживо.

В спектакле занято десять человек. Главная пара — Ирина Перрен в темно-бордовом сарафане цвета запекшейся крови, Марат Шемиунов в черном костюме, который предстает то наркобароном, то спасителем, то мрачным могильщиком, а также четыре анонимные пары в черных коротких комбинезонах, среди которых в программке значатся премьеры Михайловского театра Анжелина Воронцова и Леонид Сарафанов. За 25 минут героиня проходит девять кругов танцевального ада, путешествуя из одной галлюцинации в другую. Четыре пары транслируют ее ощущения, воплощая неизбежно подступающую к ней тьму. То, что начинается как игра, продолжается неотвратимым погружением в безразличие, агрессию и завершается погребением в потоке белого порошка.

В спектакле поражает предельная откровенность хореографа — редко когда господин Дуато так реалистично, не скрывая боли, словно танцевальный хирург, вскрывает неприглядную сторону наркотического угара, приводящего к физическому и душевному распаду. Реализм хореографии таков, что порой становится страшно за госпожу Перрен: ее истовость и готовность к танцевальному саморазрушению находятся на грани, за которой художественная история может в любой момент трансформироваться в иллюстрированный выпуск криминальных новостей. Этические и эстетические достоинства "Белой тьмы" не подвергаются сомнению — отчаяние господина Дуато, выплеснувшееся в этом балете, поддержано всем замечательным ансамблем, воспринявшим чужую боль как свою. И, кажется, этот балет — единственный из одиннадцати постановок Начо Дуато, увидевших свет в Петербурге, который дает однозначный ответ, а не оставляет зрителя наедине с эмоциями и бесконечными интерпретациями.

Нет, впрочем, один вопрос все же возник: что за материал сыплется в таком объеме с колосников? Высокопоставленный сотрудник театра дал исчерпывающие объяснения: это соль. Как известно, соль является символом жизненной энергии, отвращающим несчастья. Так что теперь сцена Михайловского театра надежно защищена.