Александр Роднянский о 25-м «Кинотавре», сериалах и новом поколении российских дебютантов

1 июня в Сочи начинается 25-й Открытый российский кинофестиваль "Кинотавр". Председателем жюри в этом году стал Андрей Звягинцев — премьера его нового фильма "Левиафан" неделю назад состоялась в конкурсе Каннского кинофестиваля. А приз "За художественный язык, оказавший влияние на мировой кинематограф, и бескомпромиссную гражданскую позицию" на открытие "Кинотавра" прилетит получать Александр Сокуров. Президент "Кинотавра" Александр Роднянский как продюсер сделал с Сокуровым фильм "Солнце", а со Звягинцевым — "Елену" и "Левиафана". В интервью Константину Шавловскому он рассказывает о том, как изменилось российское кино за те 10 лет, что он руководит фестивалем, и чего стоит ждать от молодых дебютантов сегодня.

Большая часть конкурса "Кинотавра" в этом году — первые и вторые фильмы режиссеров. В российском кино наконец появилось новое поколение?

Новые имена действительно снова стали активно появляться. Если помните, именно "Кинотавр" зафиксировал в нулевые годы рождение так называемой "новой российской волны", из которой выросли такие разные художники, как Алексей Попогребский, Анна Меликян, Борис Хлебников, Алексей Мизгирев, Василий Сигарев, Николай Хомерики и так далее. Но параллельно с основным конкурсом существовал и существует короткометражный конкурс, победители которого, как правило, возвращаются на "Кинотавр" с полнометражными картинами. Это и Бакур Бакурадзе, и Дима Мамулия, и Миша Сегал, а в этом году у нас в конкурсе первый фильм Вани Твердовского. Таким образом, фестиваль участвует в рождении если не целого поколения кинематографистов, то значительной его части. Для этих ребят "Кинотавр" — инструмент, пользуясь которым, они могут встроиться в индустриальный процесс, реализовывать свои идеи.

"Кинотавру" в этом году исполняется 25 лет, и уже 10 лет вы им занимаетесь. Что произошло за эти годы, какие ваши надежды оправдались, какие нет?

Главное, что произошло,— российское кино стало реальностью. Не отдельными спорадическими попытками прорваться к зрителю, не имитацией проката в виде фестивальных показов, а реальностью, претендующей в худшем случае на 13%, а в лучшем — на 25% внимания зрительской аудитории кинотеатров. И "Кинотавр" стал неотъемлемой частью этой реальности.

А что не получилось?

Я всегда надеялся и все еще продолжаю надеяться, хотя у меня все меньше для этого оснований, что "Кинотавр" мог бы из индустриальной площадки стать навигатором для широкой зрительской аудитории, заинтересованной в кинематографе с авторской позицией. Это то, ради чего существуют все большие фестивали. У нас же считанное количество фильмов, которые были на "Кинотавре" и потом успешно прошли в прокате.

С чем вы это связываете?

Помимо общемировой тенденции, которая заключается в том, что классические жанры мирового кинематографа вытесняются с большого экрана на малый, в многосерийные телефильмы, это связано, конечно, с состоянием умов российской аудитории. Которая воспринимает кинематограф как способ ухода от реальности и погружения в выдуманные, как правило, очень привлекательные, позитивные миры. Отсюда — невероятные успехи в нашем прокате фантастических жанров, способных перенести зрителей в убедительно созданный виртуальный мир. Всего, что так или иначе связано с реальностью, наша аудитория старается избегать. В отличие, например, от аудитории американской. Если вы вспомните номинантов последнего "Оскара", то там, я даже считать пытался, только два или три фильма не были экранизациями актуальной литературы или газетных статей. У нас ситуация прямо противоположная.

А как же "Горько!", который стал чуть ли не самым прибыльным фильмом за всю историю российской индустрии?

Думаю, он прорвался к зрителю, потому что его авторы использовали все элементы эксцентрической комедии. Их-то и воспринял на ура массовый зритель. При этом "Горько!", конечно, фильм чрезвычайно насмотренного и одаренного человека, который успешно реализовал мечту огромного числа кинематографистов: сочетать в одном фильме любопытное авторское решение и содержательное послание с приемлемой для массовой аудитории формой.

За отчетные десять лет у российского кино появился какой-то свой зритель? Кто этот человек?

Это те люди, которые еще несколько лет назад ждали фильмов Альмодовара и Ким Ки Дука. А сегодня ждут новых фильмов Хлебникова и Сигарева, следят за названиями, за отдельными фамилиями. Я вижу, как чувствительно реагирует эта аудитория на появление известий о новом фильме Звягинцева. У нас определенно появилась аудитория, которая заинтересована в российском кино. Но она не такая значительная, чтобы обеспечить российскому авторскому фильму победу над большим американским блокбастером в прокате.

Удивительно, что в программе "Кинотавра" в этом году почти нет ни авторов "новой российской волны", ни режиссеров старшего поколения.

Думаю, проблема в том, что подавляющее большинство лучших наших режиссеров просто не готовы снимать все то, что на сегодняшний день составляет основную ткань российского кинопроката, то есть незатейливые, как правило, заимствованные в сюжетном плане комедии с телевизионными звездами в главных ролях. Среднее и старшее поколение уходит в сериалы — там работают сейчас и Прошкин, и Хлебников, и Хотиненко, и Тодоровский. Взять ту же "Оттепель" — это, бесспорно, мощнейшая вещь, которая могла бы быть отличным полнометражным фильмом. Лет десять назад, я уверен, Валере даже в голову бы не пришло делать из нее сериал.

Не появится ли на "Кинотавре" скоро параллельный сериальный конкурс?

Вы будете смеяться, мы на днях всерьез об этом говорили.

Вернемся к молодым, манифестом которых фактически становится юбилейный, 25-й "Кинотавр". Чем, по-вашему, отличаются дебюты десятых годов от дебютов нулевых?

Мне кажется, у предыдущего поколения, чье профессиональное становление произошло на повороте большой истории, была страстная жажда прорваться к реальности, в их фильмах происходило открытие другой жизни. А их герои — это люди, фактически выброшенные этим поворотом истории за борт. Что же касается нового поколения, то их герои, конечно, как и всегда в проблемном, авторском кино, находятся в поиске себя, но они уже встроены в реальность. Поскольку в момент становления этих авторов реальность зацементировалась, закрепилась, состоялась. И они смотрят уже из нее. И если те прорывались к реальности, то эти — пытаются из нее вырваться.

Есть ощущение, что фильмы этого "Кинотавра" — последние, снятые до очередного поворота большой истории. Как вам кажется, повлияет ли стремительно меняющаяся мировая повестка на образ русского кино?

Да, если наш кинематограф чуток. В чем, конечно, есть определенные сомнения. Но я бы тут не загадывал заранее. Посмотрите, ключевые художественные достижения в российском кино за последние годы принадлежат очень индивидуальным режиссерами, одиночкам. И я бы никогда не причислил, например, Андрея Звягинцева к "новой российской волне". Равно как и Александр Николаевич Сокуров не может быть причислен к ленинградской школе кино. Между этими авторами и их поколениями, на мой взгляд, существует какая-то непроходимая дистанция. Но, конечно, ощущение вдруг зашатавшейся реальности только изменившегося мира, превратившегося из чрезвычайно обустроенного и определенного в нечто принципиально иное,— это для кинематографа всегда время шанса. Потому что у людей могут появиться вопросы к реальности, за ответами на которые они пойдут в кино.

Сочи, с 1 по 8 июня

Интервью: Константин Шавловский