Оттенки среднего
Ольга Филина — о национальных особенностях российского среднего класса
Социологи выяснили: российский средний класс нас обманул: он не такой, как о нем думали. И связанные с ним надежды на общественный прогресс — не более чем миф. Наш средний класс, как оказалось, совсем не свободный, как на Западе, а государственный. И по ценностным установкам — сугубо советский. Он лоялен власти, правильно голосует и не хочет перемен — важнее стабильность. Почему у России опять получилось не так, как у всех, разбирался "Огонек"
Не всякий родитель так трепетно следит за развитием своего ребенка, как российские социологи — за российским средним классом. Насколько он прибавил в весе? Уверенно ли чувствует себя? О чем думает?
Самое неприятное, что, угадывая все эти частные параметры, никак не удавалось заметить общего "классового" лица. И вот наконец удача. Институт социологии РАН представил увесистый доклад, согласно которому у нас средний класс рос, рос и дорос наконец-то до 42 процентов населения России. Директор института Михаил Горшков так и начал презентацию: "Бесконечные дискуссии о том, есть ли в пореформенной России средний класс, являются надуманными и беспочвенными. Как и в других современных обществах, средний класс в России существует". Все не хуже, чем у людей, и это важно: средний класс для постсоветского общества — такой же показатель развития, как конкурентный рынок — для постсоветской экономики. Престижно уже его иметь. А если "средних" у нас за 40 процентов, то мы, очевидно, дышим в спину Западу: там "средних" где-то 50-60 процентов.
Образ середняков, выписанный социологами, однако, очень отличается от зарубежных стандартов: основу нашего среднего класса составляют работники госсектора, причем в ядре слоя их количество приближается к 70 процентам. Где-то на периферии ютятся предприниматели, работники сферы услуг, профессионалы высокой квалификации из разных секторов экономики. На фоне массы бюджетников и чиновников они представляют разрозненные группки и выглядят как выжившие случайно после десяти лет настойчивого огосударствления экономики.
Как это называется
Преобладание бюджетников, лояльность власти, нежелание повышать квалификацию (количество "нежелающих" среди российских "средних", по данным социологов, за 10 лет увеличилось вдвое) — очень странные характеристики для среднего класса. Стоило Институту социологии РАН обнародовать свои результаты, как экспертное сообщество насторожилось. Ясно, в обществе всегда есть люди с доходами повыше и доходами пониже, и, соответственно, те, кто посередине. Но никто не говорит, что их можно называть средним классом: мещане в России XVIII века к нему, например, не относятся.
— Здесь имеет место жонглирование понятиями,— считает Евгений Гонтмахер, член правления Института современного развития. — Средний класс — не столько материальный, сколько социокультурный феномен. Нам очень хочется его иметь: ведь вся западная социология про "средних"! — и мы называем им то, что получаем путем той или иной замысловатой выборки. Несколько лет назад мы в Инсоре насчитали около 20 процентов россиян, с большой натяжкой соответствующих общему представлению о среднем классе. Выставляли простые фильтры: "средние" должны не только иметь нормальный доход — не меньше 1000 долларов на человека, но и "джентльменский набор": квартиру, машину, дачу. Должны быть мобильными, планировать свою жизнь самостоятельно и ни в коем случае не жить на иждивении, в том числе у государства. Таких, понятное дело, немного и с каждым днем становится все меньше.
Независимый институт социальной политики в конце прошлого года еще строже подошел к выявлению среднего класса: искали людей, у которых за 20 лет свободной России появились новые (по сравнению с советским периодом) способы пополнять домашний бюджет. Выяснилось, что лишь 2 процента российских семей получают значимые доходы от собственности и финансовых активов, еще 5 процентов хорошо живут за счет того, что они предприниматели, а в целом не более 8 процентов российских домохозяйств приспособились жить в несоветской России. Собственно, они и есть средний класс.
А остальные? Остальные — средний класс по-русски. То есть вроде бы средние: по доходам, образованию, нефизическому труду, самоидентификации — именно эти фильтры предложил Институт социологии. А вот по источникам дохода и менталитету — совсем другие, совсем особые.
Птица феникс
— Я долго думал, как обозначить эту категорию людей,— рассказывает Юлий Нисневич, профессор кафедры политического поведения НИУ ВШЭ.— И наконец понял, что нового придумывать не стоит: мы имеем дело с восстанием советских масс. Когда понятие "средний класс" возникло, так называли тех, кто собственным трудом зарабатывает на достойную жизнь, исправно платит налоги и способен на свободный выбор — власти, профессии, места жительства. Эта группа обеспечивала развитым странам до 70 процентов ВВП, поэтому влияла на политику. В СССР ее не существовало по определению, но в 90-е годы многим показалось, что они могут ею стать. Советской массе захотелось быть средним классом: произошло восстание, точь-в-точь такое, как в 30-е годы прошлого века описывал Ортега-и-Гассет. Захотелось в одночасье стать всем. Результат? Мы получили крайне некомпетентный "якобы средний класс", считающий государство главным инструментом своего благополучия.
Сходство общества, описанного Институтом социологии, с советской социальной структурой, в целом очевидно. Если присовокупить к работникам госсектора всех трудящихся госкорпораций, количество частников в "среднем классе" снизится драматически, и исторические картинки почти что совпадут. Впрочем, повторение здесь уже на новом уровне, осложненное упущенным временем.
— Мы попали в историческую ловушку,— полагает Сергей Беспалов, ведущий научный сотрудник факультета госуправления РАНХиГС.— На Западе понятие среднего класса тоже мутирует: теперь там принято выделять так называемые старые средние слои и новые средние слои. Старые — это мелкие предприниматели, которые составляли основу индустриального общества еще в конце ХХ века. А новые — это представители самых разных социальных групп, в основном высококвалифицированные специалисты, которые по уровню доходов и потребления, несомненно, принадлежат к среднему классу. Количество "новых" во всем мире увеличивается за счет высокооплачиваемых врачей, учителей, преподавателей и даже чиновников — этого требует информационное общество, поэтому в какой-то мере структура нашего среднего класса отражает такую динамику. Но ведь на Западе далеко не все врачи и учителя — люди бюджета, а нам, чтобы поднять "новых средних", требуется непомерно раздувать госсектор. Кроме того, у западных "новых" есть историческое родство со "старыми", поэтому поведение соответствует. А российские "новые" без корней: единственно, что им близко,— это советский опыт.
Еще один парадокс в том, что по всем статистическим выкладкам быть бюджетником в нашей стране не очень выгодно. Согласно подсчетам Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ, тот или иной специалист, предпочтя бюджетный сектор частному, теряет около 20 процентов своего заработка. Однако неявные преференции: пособия, короткий рабочий день, служебные привилегии, стабильность, отсутствие поборов со стороны государства, вероятность коррупционного дохода — все это позволяет госслужащим в итоге жить не хуже, а иногда и лучше, чем сотрудникам частных компаний.
— Потом, бюджетный сектор у нас просто очень большой,— резюмирует директор Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ Владимир Гимпельсон.— А значит, он так или иначе количественно преобладает во многих социальных слоях: в частности, затопил средний класс. Никто не говорит, например, что нянечка в детском саду реально обеспеченнее секретаря частной компании: просто соотношение бюджетных и частных рабочих мест постоянно сдвигается в пользу бюджета.
Собой довольны
Авторы исследования согласны с метафорой потопа. Во-первых, численность занятых в госуправлении с 2001 по 2011 год возросла более чем на 20 процентов, во-вторых, количество индивидуальных предпринимателей только за 2013 год сократилось на 13 процентов и не превышает теперь 3,5 млн человек. Согласно прошлогодним подсчетам Торговой палаты, в предпринимательство вовлечены не более 7 процентов россиян. "Старым средним слоям" взяться попросту неоткуда.
— Чем более массовой становится та или иная социальная группа, тем больше сходств у нее появляется со структурой населения в целом,— считает Владимир Петухов, руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН.— Наш средний класс в некотором смысле — зеркало всего российского общества, и мы просто показали, какое оно сейчас. В 90-е годы группа людей со средними доходами была невелика и по праву считалась передовым слоем. К 2014 году можно констатировать, что эту группу потопили в массах. Теперь большинство представителей среднего класса настроены лоялистски и очень симпатизируют порядку и стабильности, а двигать общество вперед — совсем не их приоритет.
Быть независимым от того, кто дает зарплату и безальтернативное рабочее место, довольно странно. Поэтому средний класс, состоящий из госслужащих и примкнувших к ним, может, и не обеспечивает большого прироста ВВП, зато гарантирует постоянство выборов.
— Структурная перестройка экономики, которая неизбежна в случае серьезных социально-политических реформ, представляет колоссальный риск для этой группы,— полагает Сергей Беспалов.— Соответственно, наши "средние" заинтересованы в том, чтобы все оставалось как есть: вне зависимости от их публичных заявлений или размышлений в кругу друзей. Хотеть перемен в их случае значит хотеть сменить место работы и характер труда. А многие ли готовы уйти в частное плавание?
По данным Института социологии, не очень многие: 61 процент ядра среднего класса, то есть людей, попадающих в эту группу по всем параметрам, довольны своим текущим рабочим местом. Причем если 70 процентов населения в целом полагают, что страна нуждается в стабильности, а 29 процентов — что ей нужны перемены, то в ядре среднего класса это соотношение становится еще внушительнее: 78 процентов против 22. И пока "советскость" российского среднего класса неочевидна ему самому, возмущению взяться неоткуда: в зеркало не вгляделись, а понятие "среднего класса" остается ловкой обманкой.
Брать по чину
В России нет классов, которые бы возникли сами собой, зато есть сословия, созданные сверху
Классовое расслоение есть расслоение не по уровню доходов, а по уровню потребления, то есть оно формируется на рынке. Люди, относящие себя к одному классу, предпочитают жить в определенных местах, учить детей в определенных школах и университетах, потреблять товары определенных марок. Принадлежность к классу определяет типы поведения. Класс (высший, средний или низший) не статистическая реальность, а поведенческая. Многолетние попытки статистически вычислить численность среднего класса в нашей стране именно поэтому обречены на неудачу.
Понятно, что классического классового расслоения в нашей стране нет и не может быть в силу практического отсутствия рынка. В то же время в нашей стране есть те, кого социологи считают богатыми, и те, кого считают бедными. И, естественно, есть некие средние, которых они называют средним классом. При этом не учитывается тип доходов: жалованье чиновников, зарплата бюджетников и работающих по найму, гонорары лиц свободных профессий — все это не различается, сваливается в одну кучу, хотя именно тип дохода (а не только размер) в значительной степени определяет уровень богатства и бедности наших граждан. Жалованье чиновника стоит несколько больше (по доступному потреблению), чем зарплата бюджетника. А зарплата бюджетника (такого, как врач), обслуживающего государственных служащих в учреждении здравоохранения, подведомственном Управлению делами президента РФ, стоит больше, чем зарплата врача той же формально квалификации, работающего в межрайонной больнице Минздрава.
Я бы сказал, что для нас характерно не классовое расслоение, а расслоение по уровню потребления в рамках определенных групп — неких сословий, созданных государством для своих целей. Есть государственные служащие с высоким уровнем доходов и потребления, и есть такие же служащие с низким уровнем доходов и потребления. Есть бюджетники (то есть люди, выполняющие государственные социальные обязательства в сфере образования, культуры, здравоохранения) с высоким уровнем доходов и потребления, и есть бюджетники с низкими доходами и низким уровнем потребления. Но сравнивать государственных служащих со средними доходами и бюджетников со средними доходами, рассуждая при этом о том, что они принадлежат к одному классу, по меньшей мере нелепо. Их поведенческие привычки слишком разные, единого сообщества они не образуют.
В СССР тоже были сословия (классы по марксистско-ленинской политэкономии) рабочих, крестьян и служащих, уровень доходов и потребления которых строго контролировался и регулировался. При явном превышении уровня потребления над уровнем доходов человеком начинали заниматься компетентные органы, потому что было очевидно, что такой человек "берет не по чину". Нормирование потребления составляло существенную часть управленческой активности в СССР. "Критерии положенности" были отработаны до мелочей, вплоть до того, какая марка растворимого кофе полагалась академику, а какая растворимая бурда — младшему научному сотруднику без степени. Люди со схожим уровнем потребления могли быть, с некоторой натяжкой, уподоблены классам рыночного общества. Но не более чем уподоблены. Рабочих, крестьян и служащих СССР уже 20 лет с лишним нет, их постепенно сменяют новые постсоветские сословия, такие как государственные служащие множества типов (гражданские, военнослужащие, правоохранители и другие), депутаты, работающие по найму, бюджетники (имеющие мало что общего с советскими бюджетниками), пенсионеры, лица свободных профессий и некоторые другие. Однако "критерии положенности", аналогичные тем, что были в СССР, не выработаны. Стремление "брать не по чину" ограничивается только ситуативными репрессиями, поэтому уровень потребления достаточно часто существенно выше уровня доходов, особенно у некоторых категорий государственных служащих. Собственно, за это на них и обижается остальное население. Иначе было бы совсем все спокойно.