В День защиты детей на площади Ленина в Донецке на митинг вышли мамы с детьми в знак протеста против проведения спецоперации украинских силовиков. Женщины и дети держат в руках плакаты с надписями: "Спасите детей Донбасса", "Нет украинской армии" и "Мы за мир". Писатель Сергей Шаргунов побывал в Донецке, Луганске и их окрестностях.

В КАМАЗе нас человек двадцать. Вот юноша с банданой на голове, он москвич, вот почти старик, вот усатый казак в папахе. Они убеждены, что едут на подмогу своим. Некоторые из них так уже ездили когда-то — из России в Приднестровье, добровольцами.

Мимо пролетают поселки, на обочине возникают люди. Машут руками. Какая-то старушка крестит нас с порога своей хибарки. Названия населенных пунктов выкрашены в цвета российского триколора.

Я бы поехал сюда легально, но это невозможно, киевские власти не хотят пускать журналистов. А я должен быть здесь, чтобы сам все увидеть.

Штаб. Называю себя по имени, и слышу в ответ, как будто в детской игре: Гора, Купол, Китаец, Варан, Флинт. Скромная трапеза: салат, тушенка. Строгий сухой закон. Спрашиваю: откуда кто? Один из Киева, другой из Харькова, третий — одессит, но в основном местные, с Донбасса. Шахтер. Отставной моряк. Студент-историк. Утверждают, что денег не получают, так, самую малость, на простейшие нужды. За что они? Кто-то говорит, что против Америки. Кто-то говорит буквально: "смерть хунте". Кто-то, что за Россию. Вспоминают проклятых олигархов. Похожие ответы я услышу потом на баррикадах и на митингах.

Но кое-что звучит чаще всего. "Нас не слышат". Очень распространенная фраза. "Нас не слышали все эти годы", — сказала мне медсестра Оксана из Краматорска. И в этих словах они совпадают — ополченцы с оружием и просто первые встречные, с которыми я старался заговаривать, где мог: на улице, в кафе, в транспорте.

Кого я ни спрашивал, говорили, что ходили на референдум 11 мая, и явка была выше, чем когда-либо. В массе люди не готовы воевать, да и митинговать не любят, но одно совершенно понятно: с каждыми сутками боевой операции по "принуждению к единству" Киев все безвозвратнее теряет эту землю и этих людей.

Можно, конечно, усомниться в том, что 90% за отделение. У кого-то совсем другое мнение. И все-таки не мешало бы ознакомиться с цифрами голосования здесь за Януковича и его партию, которых воспринимали как дружественные России. Это те самые 90.

Наверно, разговор с Киевом еще возможен. Но чтобы людей услышали, для начала должны умолкнуть орудия.

Навсегда запомню тот день, когда грохотали взрывы, бомбили аэропорт, начался бой на вокзале, и Донецк обезлюдел. Ночью в штабе бойцы стояли у стен, сидели на полу. Ждали авианалета. Я вышел в темную ночь, и сразу споткнулся о тело. "Стоять!" — предупреждающий окрик. Ополченец и несколько его товарищей выслеживали снайпера, засевшего на крыше. Я перебежками пересекал территорию смерти, а между тем думалось: кто подсчитает, сколько на самом деле гибнет здесь людей?

"Не будет скоро никакой границы", — мечтательно твердил худой доходяга, в своей ржавой копейке подкинувший меня от Краснодона к реке. Реку я перешел вброд и оказался в Ростовской области.

Граница пока преодолима.

Но настоящая граница — посреди Украины. До недавнего времени принято было считать, что раздел проходит по языковой карте. Теперь это линия крови.