Как украинские беженцы чувствуют себя в России

Число беженцев с Украины, пересекающих границу РФ в Ростовской области, продолжает расти. В основном это домохозяйки с детьми. Мужья, оставшиеся воевать с украинской армией, отправили их в Россию после того, как боевые действия развернулись в жилых кварталах, а не только на окраинных блокпостах ополчения. По данным властей региона, сейчас беженцев насчитывается около 1,5  тыс. Волонтеры и  местные политики называют более высокие цифры. Корреспондент „Ъ“ выяснял, как живут беженцы из Славянска и  Краматорска и сколько их на самом деле.

«Постреляли над головами и сказали ехать дальше»

Когда 3 июня над Славянском загудели боевые самолеты украинских ВВС, муж Лилии Власовой приказал: «Бери детей и уезжай». Погрузившись в автобусы вместе с сотней таких же домохозяек с детьми, она отправилась в  сторону Ростовской области. Автобусы организовывала соседка — в мирное время она владела агентством недвижимости, а теперь применяет бизнес-навыки в эвакуации в Россию. Просит не называть ее имя, «потому что еще домой ехать». На российской стороне границы госпожу Власову уже встречали сотрудники ФМС, пограничники и волонтеры. С проблемами женщины столкнулись только при выезде с Украины. Беженки рассказывают, что местные таможенники тормознули один из автобусов и приказали всем выйти. «Потом у нас над головой стали стрелять. Мы все на пол, а они поулыбались, отдали документы и сказали ехать дальше»,— вспоминают женщины.

Вместе с еще тремя сотнями матерей с детьми госпожу Власову разместили в Дмитриадовском государственном детском лагере в Неклиновском районе под Таганрогом.

«Как-то так вышло, что меня назначили старостой. Когда приехала — валидол пачками ела, а теперь

попривыкла, хорошо тут, у  моря»,— рассказывает госпожа Власова, с утра в ярком вечернем макияже и черных леггинсах. К ней подходит смуглый мужчина уточнить что-то в расписании лагеря. «Я не знаю, идите вон в тот корпус, узнавайте,— раздраженно говорит староста и поворачивается ко мне:— Вот ведь приехал за юбками прятаться». Мужчин на весь лагерь беженцев всего трое, и женщины, чьи мужья в большинстве своем стали под ружье, их презирают. Впрочем, о своих мужьях, оставшихся воевать с украинской армией, эти женщины рассказывают с неохотой. Да, состоит в ополчении, да, сбивает самолеты, но это все, что можно из них выудить. «Я сейчас все расскажу,

а за ним правосеки придут» — такое объяснение слышишь от каждой второй.

Уехали из зоны боевых действий не все, а только домохозяйки с детьми. Да и те, кто приехал в Россию, говорят, что уезжать не собирались до тех пор, пока военные действия не стали подступать к жилым кварталам. «До этого все бои по блокпостам на окраинах были, разве что выстрелы слышались. А теперь армия и по городу рыщет, и самолеты залетают, и бомбежки начались. У  меня сестре осколком живот распороло»,— рассказывает Ирина из Свердловска Луганской области.

«Мы так дома не питались»

В восемь утра между старыми советскими корпусами носятся и кричат дети, из колонок «I feel good» поет Джеймс Браун. На площадке перед столовой мелом десятки кривых надписей: «Путин, мы вас любим», «Путин, спасибо вам» — это их фотографировал приезжавший на прошлой неделе детский омбудсмен Павел Астахов. Если не знать, что лагерь целиком заполнен исключительно вынужденно покинувшими дома жителями охваченных войной Славянска, Краматорска и Луганска, можно подумать, что перед тобой обычная летняя смена. О том, что в лагере беженцы, говорят только бесконечные грузовики с гуманитарной помощью, выстроившиеся у  ворот, и телефонные разговоры местных обитательниц. Каждое утро они созваниваются с родными, оставшимися на Украине, и  расспрашивают о прошедшей ночи: «Опять бомбили? Света нет? Кошмар. Ну а у нас тут питание пятиразовое, мы так дома не питались». Сеансы связи с домом у всех практически идентичны.

«Мы, пожалуй, не нуждаемся вообще ни в чем. Люди моментально откликнулись, везут и везут одежду и медикаменты тюками»,— рассказывает корреспонденту "Ъ" замглавы Неклиновского района Виталий Третьяков. В актовом зале лагеря, где организован мобильный пункт ФМС, прибывающим беженцам тут же оформляют регистрацию по месту жительства, тут же ищут, у каких предприятий есть квоты на мигрантов. Ростов, говорит господин Третьяков, так не откликался на просьбы о помощи в 2008 году, когда сюда ехали беженцы из Южной Осетии. Дневную выручку беженцам пожертвовали даже работницы одного из городских стриптиз-клубов.

Вероятно, размещать беженцев и дальше будут в домах отдыха, расположенных вдоль Азовского побережья. Соседний лагерь в советское время носил название «Пионер», потом менял его с десяток раз, поэтому местные даже не понимают, о чем речь, когда спрашиваешь дорогу. Но стоит сказать ключевое слово «беженцы», и они показывают нужный поворот. Полторы сотни беженцев из Луганска сюда завезли утром в пятницу, рассказывает начальник лагеря Светлана Добровольская. С самого утра она занята тем, что организовывает комплексный медосмотр детей и ведет переговоры с таганрогской птицефабрикой, руководство которой готово нанять на работу несколько десятков беженок. Вообще, проблем с организацией приема беженцев местные власти не испытывают. Губернатор Ростовской области Василий Голубев еще 4 июня ввел в 15 муниципальных образованиях, граничащих с Украиной, режим ЧС. Это позволяет быстрее направлять дополнительное финансирование и разворачивать мобильные пункты ФМС.

Миграционная арифметика

Одновременно прием беженцев ведут и местные волонтеры. Владелец небольшой стройфирмы и член «Справедливой России» Анатолий Котляров уже неделю ездит на городской вокзал встречать жителей Краматорска, Донецка, Луганска и  Славянска. Их впоследствии он размещает у жителей Ростова, которые оставляют заявку в специально созданной группе «В контакте». На призыв господина Котлярова откликаются сотни ростовчан. Вместе с ним беженцев встречает руководитель фракции «Справедливая Россия» в областном

Заксобрании Сергей Косинов (другие партийцы, помимо справороссов, либо в волонтерской работе не задействованы, либо свою политическую принадлежность не афишируют). Мы встречаемся с ним у вокзала, когда он ведет к черному минивэну очередную беженку из одного из сел под Донецком. «Надо с депутатами и правительством обсудить возможность организации горячей линии и мобильных пунктов ФМС на границе. Едут же не только на автобусах и поездами, а еще и пешком границу переходят»,— говорит он.

Вот только подсчитать точное количество приехавших в область беженцев довольно трудно. Корреспондент „Ъ“, объездив несколько лагерей и запрашивая у их руководства официальную статистику, еще в пятницу вечером насчитал около 600 человек. При этом чиновники говорили, что ожидают еще несколько сотен. В областной администрации говорят, что в выходные число беженцев, размещенных в стационарных пунктах, достигло 1335 человек, среди которых 590 детей. Это плохо вяжется с цифрой 7 тыс., которую на прошлой неделе называл Павел Астахов. Анатолий Котляров утверждает при этом, что цифра правдивая, но только речь идет об общем числе беженцев, перешедших границу за последние две недели. Но, когда я сажусь в такси, чтобы вернуться из лагеря в город, по местному радио говорят, что в регионе насчитывается уже 35 тыс. жителей Украины, бежавших от гражданской войны.

Подсчитать, сколько единовременно находится в  Ростовской области беженцев, сложно еще и вот почему. Кто-то приезжает в регион всего на сутки, чтобы отправиться к родственникам в другие города, кто-то еще рассчитывает вернуться домой. Многие опрошенные „Ъ“ собираются ехать к родным в Крым — теперь это будет сделать куда проще. Жительница Краматорска Марина, у которой дома осталась сестра, пострадавшая во время одной из бомбежек, разрывается между двумя вариантами — ее ждут на Дальнем Востоке и в Дагестане: «Только на самолет денег нет, а в Дагестане у вас, я слышала, не спокойнее, чем у меня дома. Побуду пока здесь».

Григорий Туманов, Ростов-на-Дону—Таганрог