Спецпредставитель президента РФ о подходе Москвы к международной информационной безопасности

Спецпредставитель президента РФ по вопросам международного сотрудничества в сфере информационной безопасности АНДРЕЙ КРУТСКИХ в своем первом интервью на этом посту рассказал корреспонденту “Ъ” ЕЛЕНЕ ЧЕРНЕНКО, как отразились на его деятельности американские санкции и каким видит Россия будущее интернета.

— Вас недавно назначили на должность, которой ранее не существовало. Является ли ваш пост полным аналогом той должности, которую занимает в США «киберцарь» Майкл Дэниел?

— Мы не гнались за проведением каких-то точных аналогий и ни под кого не подстраивались, однако опыт США в организации этого процесса был очень полезен. И не только для нас. Многие копируют их опыт, поскольку всем важно иметь группу аналитиков и переговорщиков-профессионалов в этой сфере. Другое дело, что мы не стали выстраивать полностью совпадающие иерархии, это было бы неправильно. На момент создания должности спецпредставителя уже существовала рабочая группа по кибербезопасности в составе российско-американской президентской комиссии. Эту группу со стороны США возглавляет как раз Майкл Дэниел — координатор Белого дома по вопросам кибербезопасности и советник президента Барака Обамы, а со стороны России — заместитель секретаря Совета безопасности РФ Сергей Буравлев. Я являюсь замом Сергея Михайловича в группе и отвечаю, как следует из названия самой должности, за международное сотрудничество в сфере информационной безопасности.

— Зачем понадобилось создавать должность спецпредставителя?

— Повышение статуса переговорщиков говорит о приоритетности проблемы. Информационная безопасность, или кибербезопасность, как говорят на Западе, носит глобальный и многовекторный характер. Переговоры по этой теме должны вестись на высоком и ответственном уровне. Тем более что в силу своей значимости для национальной безопасности эта тема находится под контролем президента. Создание новой должности говорит о повышении внимания руководства страны к этой сфере. А тема действительно «срочная», нужно максимально оперативно согласовывать вопросы, новый пост позволяет делать это быстрее и эффективнее.

— Наряду с созданием той самой рабочей группы в рамках президентской комиссии одним из главных достижений в сфере МИБ в прошлом году было подписание с США серии соглашений, призванных предотвратить перерастание киберинцидентов в полномасштабный кризис. Из-за Украины США приостановили свое участие в комиссии, рабочая группа парализована. А соглашения?

— Действительно, в прошлом году президенты двух стран, впервые приняв совместное заявление по проблеме информационной безопасности и создав соответствующую рабочую группу, также заключили три важные договоренности о мерах доверия в этой сфере. Введенные же США санкции распространяются на работу комиссии, а соответственно — и группы, но сами соглашения являются работающими. Они уже прошли фазу тестирования на техническом уровне.

— Это ведь своего рода «пакт о ненападении в электронной сфере»?

— Как известно, президенты обеих стран квалифицировали эти соглашения как беспрецедентные. Не могу не согласиться с такой оценкой. Соглашения уникальные и при этом абсолютно прикладные — тут нет никакой политической демагогии. Они предусматривают обмен информацией, создание горячих линий и установление прямых контактов между соответствующими ведомствами (прежде всего силовыми). Они призваны содействовать диалогу, предотвращению инцидентов и неправильных толкований поведения партнеров. Но в этих соглашениях не все решено и учтено, это не панацея от всех зол. Беда как раз и состоит в том, что рабочая группа должна была повышать эффективность этого сотрудничества.

— А эти соглашения на практике уже доказали свою полезность?

— Да — в частности, они были задействованы при подготовке к Олимпиаде в Сочи. Не могу вдаваться в подробности, но страны остались весьма удовлетворены состоявшимся обменом. Эти меры доверия реально работают. Мне жаль, что застопорился процесс общения между Россией и США в этой сфере, потому что соглашения нуждаются в дальнейшем развитии. Как человек прагматичный, я не представляю, чтобы две великие державы — Россия и США — могли ограничиться только этим. Развитие сотрудничества в этой сфере отвечает нуждам национальной безопасности и России, и США в одинаковой мере, а совместно мы могли бы внести вклад и в обеспечение глобальной безопасности. Очень не хочется думать, что углубление сотрудничества в этой области будет отложено надолго.

— А с другими странами Россия планирует подписывать подобные соглашения?

— Такие планы есть, целый ряд государств — включая союзников США, но не только — уже проявили интерес к подписанию аналогичных соглашений с Россией. Не хочу называть конкретные страны, чтобы не подставлять их под дополнительное давление Вашингтона, но их можно легко вычислить, если посмотреть на сообщения о том, с кем мы проводили двусторонние консультации в области информационной безопасности.

— Например, с Китаем, Францией и Германией?

— Рассчитываем, говоря языком бразильского футбольного мундиаля, на всех ведущих игроков на международном информационном поле. А это Китай и другие страны БРИКС, и Франция с Германией, Израиль, Япония, Южная Корея, список можно было бы продолжить. Многосторонних соглашений по правовому регулированию этой темы нет, а соответственно, приходится идти по пути обеспечения своей безопасности с помощью двусторонних договоров.

— Вы упомянули давление Вашингтона. А в чем оно проявляется?

— Взять, например, Канаду. Мы с ней уже несколько раз планировали провести соответствующие консультации, договаривались по визитам и срокам, но, увы, эти планы каждый раз срывались по разным причинам, в последний раз из-за санкций. Мы, естественно, не будем ни к кому напрашиваться, но я задаюсь вопросом: а кто от этого выигрывает? Выиграла ли канадская национальная безопасность от того, что у нее нет прямого диалога с Россией в этой сфере?

Агрессора в киберпространстве ведь в условиях отсутствия соответствующего международного сотрудничества отследить очень сложно. Диверсии в этой среде носят специфический характер: они могут маскироваться под хакерские, криминальные или террористические атаки. Именно поэтому очень важно иметь такие прагматичные соглашения, как уже упомянутые с США. Они позволяют дать друг другу определенные гарантии, успокоить друг друга, сработать в двустороннем плане на национальную безопасность друг друга.

Если та или иная страна отказывается от разговора на эту тему, это значит, что она действует во вред интересам своей безопасности, усиливая свою зависимость от тех, кто сможет ее защитить. Это касается не только Канады, но и целого ряда других стран-союзников США в западной Европе, а также Японии и Австралии. Ведь у США уже есть в кармане действующее соглашение с Россией в киберсфере, а у них еще нет.

Мы же считаем, что двусторонний диалог в любом случае полезен, независимо ни от каких региональных «напрягов», которые были, есть и будут. Но мы доподлинно знаем, что даже в самую активную фазу наших переговоров с США по выработке двустороннего пакета соглашений, сам Вашингтон не советовал своим партнерам иметь с нами дело в этом плане. А сейчас те страны, которые все же вступили с нами в диалог, вынуждены отказываться от него под предлогом санкций.

Но что они выигрывают от этого с прагматической точки зрения? Ничего. А ведь именно западные страны чаще всего упрекают Россию и Китай в том, что от нас исходит угроза в киберпространстве, дескать, наши хакеры посягают на их интеллектуальную собственность и секреты. Но разве не логичнее было бы с учетом этих опасений сесть за стол переговоров и, может быть, решить какие-то вещи в двустороннем плане? Хочу еще раз подчеркнуть: мы себя никому не навязываем. Но мы полагаем, что на основе двусторонних соглашений можно создать «страховочную сетку» информационной безопасности не только для себя, а в глобальном масштабе.

— Ряд стран (включая США и некоторые страны ЕС) открыто говорят, что разрабатывают не только оборонительные, но и наступательные кибертехнологии. А как с этим у России обстоят дела?

— Полагаю, что на этот вопрос лучше и более компетентно ответили бы наши силовики, военные. По данным же исследовательской службы Конгресса США, сейчас 130 стран активно экспериментируют в области ведения кибервойн. Это ужасно, и в этом плане уже поздно говорить о теме нераспространения кибероружия, поскольку оно уже широко распространено. Подчас соответствующие технологии даже трудно назвать «оружием», но, будучи задействованными во вред, они могут нанести весьма ощутимый ущерб.

Что же касается нашего потенциала, то Россия ведь не просто участвует в переговорах и ключевых форумах — она является одним из основных участников этого процесса. Со слабым говорить никто не будет. Те же американцы, скажем, вряд ли стали бы обмениваться с нами информацией, если бы нам нечем было за себя постоять.

Другое дело, что в отличие от того, что стало известно о методах США в результате разоблачений Эдварда Сноудена, наш «бронепоезд», если цитировать слова из известной песни, стоит «на запасном пути». Мы не лезем в «компьютерные постели» зарубежных государственных лидеров, как это делают некоторые супердержавы. Наши «мускулы» начинают работать только по сигналу от мозга. А мозг требует международно-правового регулирования использования информационно-коммуникационных технологий. И не случайно именно наша инициатива в виде резолюции о том, что нужно разработать правила, принципы или нормы ответственного поведения государств в информационной сфере, была принята консенсусом на последней сессии Генассамблеи ООН.

— Но критики российских инициатив говорят, что все они направлены на усиление цензуры и госконтроля в сети.

— Как переговорщик, который участвует практически во всех двусторонних и многосторонних переговорах на эту тему, могу абсолютно уверенно сказать, что это демагогия. Может быть, кому-то на Западе и кажется, что они придумали очень удачный прием, как дискредитировать российские инициативы, утверждая, что Москва лишь пытается закамуфлировать цензуру, лишить граждан всего мира свободы доступа или «балканизировать» интернет. Но это лишь набор клише, не имеющих никакого отношения к реальности. А если же кто-то действительно верит в эти лозунги, то должен не санкции вводить, а, наоборот, работать на интенсификацию процесса переговоров.

Наши же предложения получают все большую поддержку. С подачи России сегодня уже едва ли не все ведущие страны говорят о необходимости выработки норм поведения государств в информационном пространстве, своего рода «дорожной карты». Мы выдвигали свои инициативы не для того, чтобы кого-то подсечь или обыграть. Это ведь вопрос и нашей собственной национальной безопасности. Выдвигаем свои инициативы в конструктивном формате как пищу для размышления, основы для разговора. Мы говорим своим партнерам: правьте их, изменяйте, дополняйте. Делайте то, что на практике уже однажды произошло в рамках ОБСЕ, когда первоначально разными странами было выдвинуто 56 предложений по мерам доверия в киберпространстве. Американцы в ходе подготовительного процесса оставили из них шесть. В итоге же был выработан первоначальный перечень мер доверия из 12 пунктов, приемлемый для всех. Почему бы не применить ту же переговорную тактику и в отношении других российских инициатив?

— Возможно, проблема в том, что многие действительно верят, что Россия пытается «задушить» интернет.

— Наверное, сегодня интернет является любимым детищем человечества. Но далеко не только Россия выступает против того, чтобы эта технология использовалась в ущерб национальным интересам, как инструмент вмешательства во внутренние дела или для подрыва суверенитета стран. Если интернет перестанет быть средством коммуникации и улучшения качества нашей жизни, а превратится в орудие убийства в руках террористов, экстремистов и всех других злоумышленников, то такому развитию событий надо всячески противодействовать.

Именно поэтому мы и предлагаем договориться об общих правилах ответственного поведения, пока не поздно. Иначе эти технологии, как джинн, вылетят из своего сосуда и будут использоваться в ущерб нашим общим интересам. Российские инициативы в ООН — это интеллектуальный труд, межведомственное произведение, выдвинутое на международной арене в условиях, когда никто другой не попотел в этом отношении. Критиковать легко, выработать что-то свое — сложнее.

— Американцы в марте заявили о готовности отказаться от контроля над интернетом и говорят, что альтернатива существующей модели должна быть найдена к 2015 году. Это то, чего добивалась Россия?

— Россия, как и многие другие страны, видит минусы в нынешней модели управления интернетом, позволяющей по указке из одной столицы перекрывать другим доступ к этому пространству или навязывать его им в неприемлемом виде. Поэтому мы выступаем за интернационализацию процесса управления интернетом.

Что касается заявлений США, то мы будет ориентироваться не на слова, а на дела. Американцы выступили с этими лозунгами в преддверии международной конференции в Сан-Паулу, посвященной судьбе интернета. Не исключаю, что они таким образом пытались создать там определенный, выгодный для себя климат. Важно, чтобы эти декларации не остались на бумаге, а к процессу управления действительно подключились все страны, чтобы голос каждой из них был учтен и каждому гарантировался суверенитет в рамках национального сегмента.

— А как это может выглядеть на практике?

— На этот счет существует масса идей. Некоторые страны выдвигают идею создания отдельной международной организации. Другие предлагают в той или иной форме распространить на сферу интернета деятельность Международного союза электросвязи. Вариантов много. Если американцы действительно готовы участвовать в поиске новых эффективных форм, которые гарантировали бы суверенитет, безопасность и соблюдение элементарных ооновских принципов международного общежития в этой сфере, то тогда можно квалифицировать их заявление как позитивный сигнал. Это открывает шанс на переговоры, на обмен мнениями. Главное, чтобы это не было политическим камуфляжем, декларацией с целью отсрочить реальный разговор по назревшей проблеме. Никто же не говорит, что существующую модель нужно разрушить, но она неэффективная, и ее нужно преобразовать.

— Почему же неэффективная? Она просто не устраивает ряд стран, а так-то работает сама по себе.

— Я все же думаю, что слово «неэффективная» правильно описывает ситуацию. Мы удовлетворены до тех пор, пока нам на кредитку перечисляют деньги, но как только карточка оказывается заблокированной или не работает банкомат, по техническим или иным причинам, мы сразу говорим, что система неэффективна. Пока я говорю по телефону, думая, что мой разговор никто не подслушивает, мне кажется, что система эффективна. Но когда вдруг вслед за папой римским, канцлером ФРГ Ангелой Меркель и президентом Бразилии я узнаю, что и слова сказать не могу, чтобы это эхом не пришло в файлы силовых структур других стран, то становится ясно, что эта система неэффективна. Она ведь должна гарантировать защиту прав всех участников процесса, а не избранных граждан, компаний или стран.

— А как относится Россия к одному из ключевых принципов, продвигаемых западными странами,— capacity building (наращивание потенциала), то есть обеспечению доступа к интернету граждан развивающихся стран?

— Эту тему мы подробно обсуждали в ходе различных форумов, в том числе и G8. Сама по себе идея преодоления цифрового разрыва очень полезна. Важно, чтобы она не выступала маскировкой для лоббирования интересов определенных бизнес-структур, скажем американских или европейских. Это не должно превратиться в попытку бизнеса поделить новые рынки. Не должна эта инициатива вылиться и в расширение возможностей доступа каких-то спецслужб к данным частных лиц в соответствующих странах, подрывать национальную безопасность последних.

— А каково отношение России к принципу multistakeholderism (участию государства, общества и бизнеса в управлении интернетом), также отстаиваемому США и ЕС? Россию упрекают в том, что она хочет подорвать его.

— Это абсолютно не так, доказательством чему является принятая консенсусом «Довильская декларация» G8. Более того, этот принцип был вписан в этот документ при активной поддержке российской стороны. Мы считаем, что все должны участвовать в выработке правил поведения в информационном пространстве — и государство, и общество, и бизнес и даже рядовые пользователи. В то же время важно, чтобы этот красивый и правильный принцип не был маскировкой идеи подорвать роль государств в системе управления интернетом. Роль национальных правительств нельзя исключать или приуменьшать, она всегда была самой главной, без государства эта система в принципе не могла бы работать. Все участники процесса должны знать свое место и вносить свой вклад, не посягая на роль других. Так, скажем, государство не должно учить бизнес. Оно должно питаться от него идеями, помогать ему правильно организовывать процесс и не мешать ему. Но точно так же другие игроки не должны мешать государству выполнять свою роль. Никто не должен доминировать над всеми, но основные параметры, естественно, должны определяться государством.