Монпелье-данс продолжается, несмотря на забастовки

Фестиваль балет

Фестиваль в Монпелье живет на полувоенном положении: каждое утро потенциальных зрителей и съехавшихся со всего мира балетных обозревателей оповещают, состоятся запланированные представления или будут отменены из-за забастовки театральных работников (см. "Ъ" от 28 июня). Тем не менее главные события программы-2014 уже состоялись. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.

Бастующим работникам театра сочувствуют все — и организаторы фестиваля, и зрители. Никто не ропщет, когда отменяются спектакли, а перед началом каждого состоявшегося представления возникает импровизированный митинг. Представители театральных профсоюзов в который раз разъясняют свои требования, публика воздевает над головой полученные листовки с надписью "Зрители солидарны" — пестрящий этими плакатиками зрительный зал фотографируют, чтобы приобщить очередной фотодокумент к череде петиций, которыми театральные деятели заваливают Министерство труда.

Надо отметить, бастующие ведут себя лояльно по отношению к уважаемому фестивалю: в гигантском двухтысячном зале Opera Berlioz не был сорван ни один спектакль — это нанесло бы непоправимый финансовый ущерб организаторам. Не тронуты и работы гейско-лесбийского производства — то ли из-за политкорректности, то ли из-за важности поднимаемых вопросов. Благодаря этой похвальной учтивости балетный обозреватель "Ъ" смогла увидеть зрелище, диковинное для российского — даже насмотренного — глаза: спектакль "Nou" Матье Окмиллера, в котором кроме профессиональной "работницы секса" принимал участие знаменитый сотрудничеством с Брюсом Ла Брюсом писатель Кей Гарнеллен, поменявший пол, отрастивший бороду, покрасивший ярко-красным ирокез на бритой голове, но не утративший чисто женского кокетства.

Перформанс "Nou" (искаженные французские nous и nu — "мы" и "нагота") позиционировался как зрелище политическое, поскольку, по мнению его автора, "тело — это пространство политики", а секс — не спонтанная естественная акция, а социальный, тщательно сконструированный процесс, отражающий модель общественных отношений. С заявленной задачей режиссер справился: спектакль, представляющий различные варианты сношений-отношений, ни на секунду не пробуждал эротического волнения — даром что исполнители выступают в чем мать родила. Не имитируя наслаждения, не издавая ни звука, перформеры гнули свою идеологическую линию, представляя секс как ловушку, как сделку, как соблазн, как насилие, как унижение, как подавление. Актуальные внешне- и внутриполитические аллюзии возникали сами собой — скажем, во время изобретательного дуэта, в ходе которого один из исполнителей не вынимал пальца из анального отверстия партнера, несмотря на все его увертки, кувырки и попытки побега. Не менее яркой метафорой (например, газовой трубы) оказалось и разнополое адажио со светящимся фаллоимитатором, привязанным к вагине женщины: писатель Гарнеллен не вынимал его изо рта, несмотря на чрезвычайную прихотливость совместных поз и перемещений. Эпизод же с голым контратенором Матье Жедразаком, которого во время исполнения барочной арии как только не третировали его коллеги, пытаясь сбить с верной ноты (дергали за пенис, выкручивали соски, садились задницей на лицо), оказался столь доходчивым, что вызвал бурные аплодисменты зрителей, сраженных универсальностью представленной ситуации.

Совсем другие, но тоже универсальные проблемы затрагивал спектакль с китайско-международным названием, вторая часть которого переводится как "генезис", а первую, изображенную двумя иероглифами, которые обозначают "рождение" и "вера", воспроизвести невозможно. Представленный на центральной сцене фестиваля — в Opera Berlioz, он повествовал о жизни, смерти, человеческом интеллекте и научном прогрессе, с помощью которого люди тщатся одолеть природу. Хореограф Сиди Ларби Шеркауи поставил свой балет для китаянки Вонг Ябинь и ее труппы с участием двух артистов из собственной компании. И это тот редчайший случай, когда лелеемая европейцами мультикультурность проекта — не механическая сумма культурных кодов людей с разных континентов, но нераздельный сплав, порождающий новую художественную реальность.

Декорации Лю Кедуна — пять подвижных прозрачных кабин на колесиках — выстраиваются то в больничные коридоры, то в музейные витрины, то в мистический лабиринт, то в освещенную мертвяще-синим светом операционную, в которой врачи в белых халатах и масках, уподобившись богам, исполняют свой служебный долг по возвращению к жизни пациентов. Эти танцевальные эпизоды парализуют нездешней жутью: точные, яростно-стремительные, изломанно-геометричные, широчайшие по амплитуде пассы шести "врачей", сконцентрированных на пятачке пять на пять метров, кажутся тайной шаманской оргией. А сцена гальванизации труппа, в которой бесчувственное тело, будто пронзенное электрическими разрядами, дергается, выгибается крутой дугой, подпрыгивает на метр и плашмя шмякается обратно на операционный стол, шокирует почти непозволительной натуралистичностью.

Однако нервно-паралитические сцены "Генезиса" не доминируют в спектакле: они нейтрализованы эпизодами поразительной красоты, возникающей каждый раз, когда рационализм науки пасует перед глубинными человеческими инстинктами и страстями: любовью, ревностью, материнством, страхом смерти или готовностью к ней. Дивные любовные дуэты, соло, контрастные по жанрам и тематике, многофигурные разнотемповые адажио поставлены хореографом с невероятной изобретательностью, усугубленной физическим всемогуществом артистов, которые прошли школу Пекинской оперы, владеют йоговскими практиками и техникой восточных единоборств. Однако на фоне удивительных китайцев не теряются и солисты труппы Сиди Ларби Шеркауи: вымуштрованные хореографом, они скорее служат эталоном исполнительского мастерства — ведь хореограф не изменил ни себе, ни своему фирменному языку. Просто на сей раз характерные приметы его почерка — необыкновенно пластичные и выразительные руки, работающие едва ли не активнее ног, беспозвоночный корпус, избегающий вертикалей и статики, беспрерывная текучесть комбинаций, не ломающих тело, но вскрывающих его неведомые возможности,— идеально совпали с национальными умениями исполнительных китайцев. И это позволило хореографу необычайно расширить словарь, создав один из лучших балетов в своей и без того успешной карьере.