Сорок лет назад вместе с Байкало-Амурской магистралью начали строить будущие станции, поселки и города на ее трассе. Сооружение столицы БАМа – Тынды поручили московским строителям. От «Главмосинжстроя» курировал этот ударный объект В.И.Ресин, возглавивший впоследствии весь московский строительный комплекс. О БАМе, московских стройках и многом другом он рассказал Евгению Жирнову.

«А уедете намного дальше»

Владимир Иосифович, к тому моменту, когда вы начали курировать строительство Тынды, вы, насколько известно, успели немало поработать на стройках…

Я не собирался быть строителем. Когда заканчивал школу, хотел быть шофером. Но отец мне сказал: «Не повторяй мои ошибки, учись». Он окончил всего несколько классов начальной школы.

Но это не помешало ему быть руководителем в союзном министерстве…

Время было другое. Он в 1919 году вступил в комсомол, пять лет спустя – в партию. В Гражданскую войну служил в частях особого назначения – ЧОН. Одно время управлял в родной Речице, это в Белоруссии, спичечной фабрикой. С 1932 года работал за границей.

Где?

В Берлине, в советском торгпредстве в Германии. Потом он вернулся в Белоруссию, и его назначили управляющим лесной промышленностью республики.

Во время репрессий?

До их начала. Его арестовали в 1937 году, он проходил по делу первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Василия Фомича Шаранговича, которого судили на показательном процессе в Москве вместе с Бухариным и расстреляли. Отца, видимо, ждала та же участь, но без показательного процесса. Из-за работы в Германии его заставляли признаться, что он немецкий шпион.

Так как же он спасся?

Нарком внутренних дел Белоруссии был его приятелем. Он вызвал отца на допрос и сказал: «Что бы с тобой ни делали, ничего не подписывай. Все обвинения против тебя - липовые, но если ты подпишешь, они превратятся в настоящие». Отец был железный человек. Как его ни пытали, он ничего не подписал. Но, самое главное, мой родной дядя – брат мамы Борис Владимирович Шейндлин - в это время был помощником прокурора СССР Вышинского. На дядю после ареста отца падала тень, и он приложил усилия для того, чтобы отца оправдали. Папу выпустили и перевели в Москву первым заместителем начальника Главлесосбыта СССР. Во время войны был начальником Главспичпрома.

Ему не напоминали об аресте?

Вы представляете, что такое первый зам. начальника Главлесосбыта? Это расстрельная должность. Всем был нужен лес. Для строек, для крепежа в шахтах. Еще до назначения отца Москве недогрузили какое-то количество леса для строительства. И он мне рассказывал, как его вызвал секретарь Московского горкома и обкома ВКП(б) Щербаков.

Подвел отца к карте Москвы и показывает – эта, эта и эта стройки стоят без леса. Потом говорит: «Товарищ Ресин, вы видите, что творится из-за недопоставок? Вы приехали из Минска. А уедете намного дальше. Я вам говорю это вполне ответственно. Нам не нужно, чтобы сюда присылали кадры, которые не помогают Москве». Отец вышел, добрался до своего кабинета и решил: Донбасс, шахты, подождут. Переадресовал вагоны московским стройкам. И с тех пор с руководителями Москвы ни о чем не спорил. Никогда.

А когда началась волна репрессий 1948 года, отца резко понизили в должности. Но нашелся хороший человек – директор всесоюзного треста «Союзшахтоосушения» Шахловский, очень добрый и умный человек. Он взял отца к себе заместителем. Эта организация занималась сложными работами там, где строили шахты и рудники. Его товарищи, встречаясь у нас дома, рассказывали о шахтах, которые тогда везде строили. Мне их трудное дело нравилось, и я твердо решил – пойду в Горный институт!

«Под Москвой нельзя ошибаться»

И какой же факультет вы выбрали?

Инженерно-экономический. Отец убеждал, что инженерно-экономический факультет даст мне гораздо больше знаний и возможностей проявить себя на производстве. «С дипломом экономиста-горняка, – говорил он, – можно быть и горным мастером, и прорабом, и начальником шахты». Он оказался прав. Хотя мне так не хотелось на него идти. В институте были такие замечательные специальности – добыча угля, шахтное строительство. А я должен с девчушками бухгалтерию изучать. За какие грехи? А вышло все наоборот. Там я познакомился со своей будущей женой Мартой Яковлевной Чадаевой… После института я ни дня не работал экономистом. Но понял, насколько отец был прав. В тресте «Ватутинуголь», куда меня назначили после института по распределению, по сравнению с остальными горными мастерами, я был как рыба в воде. Знал, как списать материалы, закрыть наряды, как где какую лазейку найти, если выработки не хватает.

Но добыча угля не стала делом вашей жизни?

Обстоятельства сложились так, что нам с женой нужно было вернуться в Москву. И я перешел на работу в трест «Союзшахтоосушения», где работал отец. В Москве угольных шахт нет, но закладываются шахты Метростроя, строится под землей множество разных объектов, тоннелей, подземных переходов, гидротехнических сооружений. И ко всем к ним имели отношение инженеры и рабочие этого треста. Работали мы по всей стране. В 1961 году я начал работать на Кольском полуострове, на строительстве горно-обогатительной фабрики в Апатитах. Бывали объекты и в других местах. Потом возглавлял московский буровой участок треста. А в 1964 году меня пригласили в трест горнопроходческих работ «Главмосстроя» и вскоре назначили начальником одного из четырех строительных управлений треста.

Что строили?

Все. Коммунальные тоннели для водопровода, тепла, линий связи, обеспечивали жилые дома всей инженерной инфраструктурой.

Для такого рода работ Москва со всеми коммуникациями – совсем не простой объект…

Не то слово. В Москве нельзя ошибаться, как саперам на фронте. Газ может взорваться. Произойдет короткое замыкание.

Случались аварии?

Да что там говорить. Из-за плохой заморозки лопнул Старолюблинский канализационный канал. Массы зловонных нечистот пришлось спустить в Москву-реку. Тогда об этом, конечно, не писали. В другой раз при гидротехнических работах под землей задели водовод, питавший ЗИЛ. Произошла крупная авария, остановился главный конвейер, что в те времена считалось государственным преступлением.

Что было причиной таких происшествий?

Как правило, человеческий фактор. СУ-3, куда меня назначили, развалили пропойцы. Нигде так не воровали, не пили, не дрались. Моя правая рука, главный инженер, валялся на полу пьяный и избитый! Рабочие глушили водку в кабинете, спаивали и били своего начальника.

И как удалось навести порядок?

Начал с того, что приказал везде навести чистоту. Потребовал точно выполнять производственные задания. Не вылезал со строек. Восстановил вертикаль управления. И все пришло к нужному знаменателю. Начали работать с самой передовой техникой, выполняли сложнейшие виды работ. Новый Арбат был важнейшим объектом треста, здесь мы перекладывали подземные коммуникации. Провели под землей тоннель, настоящую подземную улицу. О тоннеле мало кто знает, но это фактически еще один Арбат. Длина высокого и широкого проезда – километр! По этой подземной улице могут ехать в два ряда грузовые машины. Есть у подземной дороги проход для рабочих магазинов, ресторанов, протянувшихся от Серебряного переулка до Садового кольца. Есть платформы, к которым могут подъезжать машины с товарами, продуктами.

За такими объектами руководство города и страны присматривало особо пристально?

Конечно. Первый секретарь Московского горкома партии и член Политбюро Виктор Васильевич Гришин постоянно объезжал объекты, говорил с руководством, с рабочими. Помню, случилась такая история. Я в тот день дежурил по главку. Еще был дома, вдруг спецкоммутатор, звонок: «С вами будет говорить Виктор Васильевич Гришин». Он говорит: «Товарищ Ресин, вы знаете, что у вас на Красной площади идут работы по замене брусчатки?». – «Знаю». – «А вы знаете, что там работают рабочие, которых привезли из Прибалтики?». – «Знаю». – « А вы знаете, что вы их поселили в свинских условиях?». – «Нет, этого я не знаю». Оказывается, он подошел к рабочим, а они пожаловались, что их поселили в какую-то драную гостиницу. Гришин мне говорит: «Голубчик, так дело не пойдет. Примите немедленно меры». Выяснилось, что эти рабочие жили в «Балчуге». Но чтобы они больше не жаловались, их от «Балчуга» до Красной площади, смешно сказать, возили на специальном автобусе, переселили в номера люкс и привозили им пиво. И мечтали только об одном – как бы быстрее от них избавиться. И больше никогда их на работу не приглашали.

То есть и Красной площадью вы занимались тоже?

Легче сказать, чем мы не занимались. Все, что строилось в Москве, строилось с нашим участием. Начиная с середины 1960-х годов, я принимал участие в строительстве всех московских объектов. Запомнившимся объектом было строительство коллектора, в который мы спрятали Неглинку. Она ведь разливалась так, что затапливала все подвалы и первые этажи домов. А мы построили для нее бетонный тоннель. Но это было позднее, в «Главмосинжстрое». В мае 1974 года, когда я был уже начальником треста горнопроходческих работ, меня решили назначить заместителем начальника «Главмосинжстроя».

«Аэропорт Тынды представлял собой будку»

Совершенно другой руководящий уровень?

Тогда основные московские строительные главки – «Главмосстрой», «Главмосинжстрой» и появившийся позднее «Главмоспромстрой» – были на правах союзных министерств. Начальником «Главмосинжстроя» был бывший заведующий строительным отделом ЦК КПСС, бывший секретарь МГК КПСС Бирюков Анатолий Ефимович. Должность моя входила в номенклатуру ЦК, нужно было пройти все инстанции. Заполнялась подробная анкета – «объективка», проводилась проверка в органах госбезопасности. Еще нужно было получить одобрение в партийных инстанциях. Когда меня утверждали на бюро горкома, Виктор Васильевич Гришин сказал мне: «В первую очередь займитесь экономикой». Бирюков его послушал и мне, чистому производственнику, который ни одной бумаги не умел написать, поручил планирование и материально-техническое снабжение. У «Главмосинжстроя», раз он имел права министерства, была своя строка в бюджете страны. Но ее защитить надо было в Госплане, Госснабе. Кроме того, Бирюков поручил мне важнейшие объекты, первый из которых – БАМ, поскольку столицу магистрали – Тынду – поручили строить «Главмосстрою» и «Главмосинжстрою». «Главмосстрой» строил жилье, а мы – всю инфраструктуру. Начались мои полеты на БАМ. Аэропорт Тынды представлял собой будку. В ней хватало места женщинам с детьми. В лютый мороз пассажиры в ожидании рейса стояли у касс, прижимаясь друг к другу.

То есть сначала магистраль, и только потом – быт?

Начальник «ГлавБАМстроя» Константин Владимирович Мохортов требовал, чтобы как можно скорее строили железную дорогу. Сам он жил в бараке в ужасных условиях. Люди тоже. Мы решили сделать все по-другому. На нас жаловались, с нами спорили. Но мы делали все как решили. Сначала построили базу. Обеспечили горячее водоснабжение, теплые гаражи.

Из дерева?

Базу построили из дерева. Баню сделали, в которую Мохортов потом ходил с удовольствием. Потом собрали теплое общежитие для строителей с нормальными бытовыми условиями. Сделали хорошую столовую. Наступившие морозы в минус 50 градусов и ниже, подтвердили правильность такого решения, наша система жизнеобеспечения выдержала удары мороза, не вышла из строя, как в других городках. Люди жили в нормальных условиях и хорошо работали.

А как все доставляли в Тынду?

Основной дорогой тогда была река Тында. По замерзшему льду машинами везли все необходимое. Мы поставили металлический ангар и там хранили все, что завозилось для обеспечения людей и строительства. Когда заработала железная дорога, с Транссиба на Тынду из Москвы прибыл энергопоезд с вагонами-электростанциями, башенные краны поставляли заводы из Карачарова и Северянина. С Пресни бесперебойно поступали сборные панели Первого домостроительного комбината, он командировал в Тынду лучших монтажников, каменщиков, сварщиков. Когда начали строить первый дом, об угол блока разбили бутылку шампанского, как делают, когда спускают на воду корабли.

И какие дома строили?

Дома в Тынде не отличались от тех типовых, что возводились в Москве. Но с учетом климата панели делались более толстыми, с утеплителем, в подъезд вели три двери, оконные рамы изготавливались с тройным остеклением, полы в комнатах утеплялись войлоком. В стены детских садов каменщики укладывали по три кирпича.

Собирали дома по принципу «один этаж за два дня», а порой и за полтора дня, мороз подгонял, не давал застаиваться, потому что бетон замерзал на лопате, если его мгновенно не сбрасывали. При таком морозе при ударе раскалывались топоры, разваливался нож скрепера, скрючивался карданный вал крана. Но строители работали в три смены при любой погоде. Тяжелейшие условия. Первый начальник, которого мы послали туда, умер от инфаркта. Но первые дома появились спустя два месяца после начала строительства.

В память о том, что Тынду строили москвичи, ее районы назвали Арбат, Пресня, Сокольники. Есть своя Профсоюзная улица.

«Знал все особенности и хитрости»

БАМ был не единственным важнейшим объектом?

Я продолжал его курировать до начала сквозного движения. Но была еще Неглинка, были объекты Олимпиады-80, которые мы начали строить в 1974 году. Наш главк проложил тоннель с коммуникациями к новому зданию Генерального штаба на Арбатской площади. В связи с этим пришлось закрыть движение транспорта на Арбате, что позволило превратить магистраль в пешеходную улицу. Строили жилые районы.

С началом перестройки заведующим строительным отделом ЦК КПСС назначили Ельцина. Вам приходилось тогда с ним встречаться?

В августе 1985 года, меня выдвинули на должность руководителя «Главмосинжстроя» и затем утвердили на бюро Московского горкома. Но должность начальника главка с правами министра входила в номенклатуру ЦК КПСС. Будучи членом Политбюро, Виктор Васильевич Гришин не стал согласовывать мое назначение с новым заведующим отделом ЦК, не вынес вопрос на секретариат ЦК, посчитав это формальностью. Видимо, полагал, что его можно решить позднее, в рабочем порядке. Когда мои документы поступили на Старую площадь к Ельцину, он отреагировал неожиданно: «Знать не знаю, кто такой Ресин! Мне его не представляли, в отделе и на секретариате мы его не рассматривали». И согласия на мое назначение не дал.

И как вы вышли из положения?

Нашлись в ЦК люди, хорошо знавшие меня. Они дали мне положительную характеристику, и Ельцин согласился меня принять для собеседования. Помощник его предупредил, что на встречу отведено всего десять минут. А проговорили мы час, и Борис Николаевич сказал: «Мы тебя согласовываем. Я к тебе приеду».

Приехал?

Приехал через две недели. Поездка наша по Москве началась в восемь утра, закончилась в десять вечера. Ельцин поразил неутомимостью, любознательностью, знанием строительства, желанием все увидеть и услышать.

Строителей всегда подводят смежники…

И нас смежники подводили, и мы подводили смежников. Иногда отношения складывались непростые. У «Главмосстроя» главная задача была – жилье. У них главный показатель – квадратные метры. А «Главмосинжстрой» должен был обеспечивать опережающую инженерную подготовку. А на все ни денег, ни мощностей не хватало. Так что они делали? Начинали строить Ясенево. Они чуть ли ни с вертолета, как акробаты, смонтируют дом и пишут депешу: жилье стоит, нельзя сдавать, нет инженерных коммуникаций. И начинается накачка. Мы объясняем, что это конец строительной площадки, что провести туда коммуникации нет возможности, что дорог нет, что это не по плану. Но никто нас слушать не хочет. Так они нас подгоняли. А когда я стал председателем Мосстройкомитета, объединившего все московские строительные главки, я уже знал все особенности и хитрости, к которым прибегали наши товарищи.

И как регулировали?

Четкими, согласованными графиками. Сначала инженерная подготовка, и только затем жилищное строительство.

Это было незадолго до распада СССР?

В 1988 году. Я до сих пор считаю большой трагедией распад нашей страны. Думали, что перестройка, потом переход к демократии даст импульс для движения вперед. Взять хотя бы обвальную приватизацию. Зачем ломать работающий механизм? Например, наш строительный комплекс, состоявший из заводов стройматериалов, домостроительных комбинатов, строительно-монтажных управлений, трестов разного профиля? Каждый год они давали Москве по три с лишним миллиона квадратных метров жилой площади, не считая всего остального. По той схеме в Метрострое каждое управление приватизировалось отдельно. Отделочное управление, управление механизации и т.д. Но если отделочникам будет выгоднее отделывать частные особняки, а монтажникам заниматься другими объектами, кто будет строить метро? Мы договорились с Борисом Николаевичем Ельциным – в этом большая заслуга Юрия Михайловича Лужкова – и пошли своим путем. Нам удалось сохранить структуру и вертикаль управления московского стройкомплекса.