"Маргарита и Арман" в Мариинском театре

Премьера балет

Нынешний балетный сезон отмечен явным интересом театральных руководителей к женщинам с сомнительной репутацией: в Большом театре поставили "Даму с камелиями", в МАМТе — "Манон", а Мариинский театр показал премьеру "Маргариты и Армана". ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО вняла очередной душещипательной истории.

Мариинский театр, замахнувшийся в марте на освоение монументального стиля Аштона балетом "Сильвия", в июле продолжил освоение танцевальных раритетов ХХ века. Балет "Маргарита и Арман" на музыку Листа был поставлен в "Ковент-Гардене" Фредериком Аштоном для Рудольфа Нуреева и Марго Фонтейн более полувека назад — в 1963 году. Постановка весьма короткого (менее получаса) балета предполагалась как подведение итогов английской этуали, но она, словно эликсир бессмертия, продлила творческую жизнь балерины еще на 15 незабываемых лет. Именно в "Маргарите и Армане" родился легендарный танцевальный союз Марго Фонтейн с самым знаменитым советским балетным невозвращенцем. Успех спектакля был грандиозным, а хореограф запретил его исполнять другим танцовщикам — Маргарита и Арман Фонтейн и Нуреева должны были остаться единственными в истории балета. И лишь после того, как ушли из жизни все три создателя танцевальной легенды (Аштон в 1988-м, Фонтейн в 1991-м, Нуреев в 1993-м), балет вновь показали в "Ковент-Гардене" с Сильви Гиллем в главной партии.

Постановка Аштона при внешней простоте и аскетичности сложна невероятно: хореограф убрал все лишнее и сконцентрировал внимание на истории любви Маргариты и Армана. Их четыре изощренных дуэта держат в напряжении все полчаса сценического действия, и только несколько пластических пауз с участием артистов миманса дают главным исполнителям небольшую возможность перевести дыхание. Зрителям же перевести дыхание хореограф не дает — он практически сразу погружает в напряженное танцевальное действие, уснащая его сложнейшими мужскими вариациями, разнообразными по эмоциональному накалу диалогами, заставляя любоваться роскошными костюмами главной героини (за полчаса она меняет четыре платья). Тут есть где пустить слезу: изысканные страдания умирающей Маргариты отменно хороши, а эмоциональная чувственность дуэтов манит исполнителей в надежде открыть в себе неведомые им прежде возможности.

Руководство Мариинского театра, выставив на премьеру два состава, явно ставило задачу расширить актерские горизонты танцовщиков и, вполне возможно, втайне лелеяло надежду взять да и сложить какой-нибудь дуэт с прицелом на легендарность. Первый состав даже практически повторял исходные данные исполнителей премьеры 1963 года: вечером 8 июля танцевали 40-летняя звезда Ульяна Лопаткина и молодой красавец восточных кровей Тимур Аскеров. Их дуэт составлен более по внешней приятности, нежели по внутренней согласованности, и чувственная история страсти была интерпретирована как добропорядочная семейная сага. Героине госпожи Лопаткиной не требуется никакого сочувствия: даже невозможно предположить, что ее Маргарита ведет аморальную жизнь, недаром премьера состоялась в День святых Петра и Февронии — недавно учрежденный День семьи, любви и верности. Госпожа Лопаткина в партии Маргариты — истинная властительница великосветской (если не императорской) гостиной, с благородным величием принимающая знаки поклонения и всеобщего обожания, целомудренна и неприступна. Она горделиво парила в дуэтах, утверждая танцем идею чистой и отдающей себя без остатка любви. Только надсадный (и всегда точно в музыку) кашель чуть дисгармонировал с созданным безупречным образом, напоминая знаменитое покашливание из фильма "Девчата". Господин Аскеров испытывал к своей партнерше самые восторженные чувства преклонения и трепета: он трепетал настолько, что ни одного вращения в позах арабеск и аттитюд не выполнил без коварной припрыжки. Наиболее ему удался эпизод оскорбления: с неподдельным презрением и брезгливостью Арман бросал деньги в лицо Маргарите. Такие чувства сложно смоделировать и так блестяще выразить — они, несомненно, являются частью глубокого внутреннего мира его героя. Второй спектакль танцевали Виктория Терешкина и Владимир Шкляров. В их трактовке история несчастной чахоточной куртизанки и светского хлыща чуть опростилась, но наполнилась милыми чуткими подробностями. Героиня госпожи Терешкиной точно реагировала на пластические "шуточки" завсегдатаев ее салона, да и сама с наслаждением отпускала танцевальные "двусмысленности", была лукавой, словно Коломбина, и отчаянно мелодраматична в исповедальных дуэтах. А Владимир Шкляров пронесся пламенным галопом по всем техническим трудностям партии, нигде не погрешив против танцевальной истины.