«Смысл происходящего виделся так: взяли и не отдали»
Юрий Сапрыкин о дефолте 1998 года
Для каждого номера Weekend в рамках проекта "Частная память" мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.
11 августа обрушились котировки российских ценных бумаг на биржах. Банки стали активно скупать валюту
17 августа правительство и ЦБ РФ заморозили выплаты по государственным краткосрочным облигациям и ввели 90-дневный мораторий на исполнение банками своих обязательств перед иностранными партнерами. Это было названо «комплексом мер, направленных на финансовую стабилизацию», однако вся страна запомнила только слово «дефолт».
23 августа правительство Сергея Кириенко ушло в отставку, проработав пять месяцев и три дня
17 августа 1998 года
Дефолт в России
Что дело труба, стало понятно 14 августа, когда Ельцин, оказавшийся с визитом в Новгороде, заявил под камеру: "Девальвации нет и не будет, это я заявляю твердо и четко!" (точно так же сейчас, когда очередной Росздравнадзор заявляет, что россиянам совершенно не угрожает лихорадка Эбола, почему-то появляется твердая уверенность, что скоро мы все умрем в страшных корчах). Бежать за спичками и керосином было глупо, снимать с банковского счета нехитрые накопления — как-то лень, ну и потом, когда вам немного за двадцать, есть вещи поважнее, чем девальвация.
Отношение к 90-м сильно зависит от того, сколько тебе в 90-е было лет. Я помню, как узнал о павловской денежной реформе — зимним вечером в Оптиной пустыни, куда мы с друзьями поехали в поисках то ли просветлений, то ли приключений. Помню пустые прилавки летом 91-го и старушек с сырокопченой колбасой, выстроившихся вдоль Тверской год спустя. Помню акции фонда "Олби-дипломат", купленные на средства от продажи ваучера и обещавшие неслыханное богатство. Но денег, которые нужно было поменять в сберкассе и на которые можно купить сервелату, на тот момент в кармане не было, и то, что они не появились после перспективного вложения в инвестфонд,— тоже не особо расстраивало: нет, и не надо, было весело и так. Когда земля уходит из-под ног — страшно, только если она под ногами была: для людей постарше 90-е оказались бесконечным падением в пропасть — едва зацепился за кочку, и снова под пальцами осыпается грунт; для публики порасторопней — авантюрным сериалом, где герои за полчаса экранного времени перепрыгивают из дворца в темницу и обратно. Я запомнил август 98-го как странное приключение, уместившееся между первым в России концертом The Rolling Stones и первым же приездом Depeche Mode.
14 августа Борис Ельцин объявил, что девальвации рубля не будет. У банков стали появляться первые очереди вкладчиков, желающих вернуть депозиты.
Фото: Ivan Sekretarev, AP
Нового в этом сюжете было меньше, чем привычного: в сущности, самыми необычными были термины "дефолт" и "девальвация" — но и без лишних объяснений было понятно, что означают они хорошо знакомое "денег нет". Вернулись очереди — уже не в гастрономы, но в обменники, пока дойдешь до окошка, цифры на табличке с курсами могли несколько раз поменяться, и всегда в неприятную сторону. Нехитрый вклад на черный день в Мост-банке за секунду превратился в ничто — точно так же, как за шесть лет до этого родительские деньги на сберкнижке (к чести "Моста", пусть медленно и со скрипом, но он все вернул — чего нельзя сказать о государстве с его сберкассами). Знакомый испанец, оставшийся в Москве после университета, услышал в новостях про невыплаты и банкротства, собрал все имевшиеся в доме деньги, пошел в первый попавшийся магазин и купил, что было — магазином оказался "Дом ткани" на Ленинском, а досталось ему 50 метров тюля. "Теперь я стал настоящим русским",— хвастался испанский друг. Другой знакомый еще при первых раскатах грома пошел забирать деньги из банка "СБС-Агро", ему предложили указать причину досрочного изъятия вклада, он честно написал: "Недоверие к российской банковской системе". Денег ему не дали.
Если не вникать в тонкости погашения ГКО, смысл происходящего виделся именно так: взяли и не отдали. Волшебное слово "дефолт" отменило все обязательства — можно не возвращать долги, не заплатить зарплату, отрубить от сети банкомат: вы же понимаете, дефолт. Толпившиеся у касс обманутые вкладчики, незнакомые с условиями реструктуризации госдолга, перемывали кости владельцам финучреждений, которые, по общему мнению, уже рванули через границу, прихватив с собой, в буквальном смысле слова, банк — что не всегда было справедливо: могущественный владелец Инкомбанка Виноградов, например, по итогам кризиса растерял все могущество, переехал в съемную двушку, а после умер от инсульта. Но большинство как-то выкрутилось — и вкладчиков это тоже касается. Всеобщее обнуление обязательств позволило сбросить то, что давно опротивело, но за что платили: хит лета-98 "Я куплю тебе новую жизнь", лирический герой которого убалтывал девицу, обещая взять ее на содержание, оказался в известном смысле пророческим — новую жизнь по итогам того августа приобрели себе многие, причем за минимальный бюджет (и без интима). Спустя полгода после кризиса практически одновременно в Москве появились клубы "ОГИ" и "Китайский летчик" (и вообще жанр интеллигентских распивочных), а также русское MTV, "Наше радио" и журнал "Афиша", на чьих экранах и страницах возникли Земфира и Шнуров, лишившиеся в кризис непыльной работы на радио и ставшие в итоге единственными большими рок-звездами 2000-х. Москва перестала быть городом, где удобно жить только бандитам в черных джинсах Versace, при всех лужковских выкрутасах она постепенно стала подстраиваться под остальных живущих в ней людей. Можно было бы вспомнить еще подъем агропрома, случившийся из-за взлетевших цен на импорт, и провести оптимистические параллели с сегодняшним днем — но где-то здесь параллельные прямые начинают расходиться.
18–20 августа курс доллара вырос с 6,2 до 10 рублей. В обменниках закончилась валюта. Цены на импортные товары выросли в несколько раз
Люди, которым внезапно все стало можно, вряд ли поймут людей, которым заранее ничего нельзя, и туристы, поехавшие бродить по крымским горам, когда стало не хватать на Италию, мало похожи на отдыхающих, которых в приказном порядке отправляет в Крым начальство. Кризис 98-го дал понять, что финансовые пирамиды — это не МММ и "Хопер-инвест", а все государство в целом: чуть начало расползаться ее финансовое обоснование, как вся семибанкирщина, сдержки и противовесы, общественные договоры и социальные обязательства полетели в тартарары. Приближающийся кризис 2014-го наталкивается на пирамиду, которая от всех возможных бед только крепнет и каменеет — в основании ее не объем привлеченных средств, а набор разделяемых большинством представлений об устройстве мира. Как в старой кинохронике, где самолет братьев Райт подпрыгивает, подскакивает, силится оторваться от земли, но в итоге устало опускается на твердую почву — точно так же коллективное бессознательное, поднимавшееся на энергии всеобщих надежд и иллюзий, успокоенно свалилось в колею вековых архетипов: мы самые особенные, все зло от заграницы, кругом враги; и на этом топливе можно пробираться по бездорожью не один десяток лет. Единственная обваливающаяся на глазах пирамида — пресловутая пирамида Маслоу, оправдывавшая в 2000-е все концепции малых дел: чуть насытившись и успокоившись, новые обманутые вкладчики забили на стремления к знаниям, добру и красоте — и с энтузиазмом обустраиваются на третьей ступеньке пирамиды: принадлежность к общности.
Остается завидовать сегодняшним двадцатилетним: им это пережить будет гораздо легче.