"Делаем безрассудство"
Почему москвичи не верили в обретение новой святыни
Выбор Воробьевых Гор как места для возведения грандиозного символа победы над Наполеоном вызывал у жителей Первопрестольной немало вопросов. И пышные торжества по случаю закладки храма нисколько не сократили ряды тех, кто сомневался в правильности этого решения.
Москвичи полагали, что постройка храма по проекту Витберга — праздная затея, но охотно принимали участие в празднествах по случаю его закладки
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
Из воспоминаний Е. П. Яньковой (1768-1861), записанных ее внуком Д. Д. Благово
В 1817 году прибыл в Москву в сентябре месяце двор, и в октябре месяце столица была свидетельницей великого торжества, какого она, может быть, вторично никогда и не увидит: закладки храма Христа Спасителя на Воробьевых Горах...
Долго не знали, где выберут место для этой диковины, наконец говорят: "На Воробьевых Горах".— Как на Воробьевых Горах? Да там сыпучий песок.— "Ничего, отвечают, можно везде строить, лишь бы хорош был бут; ежели целый город, как Петербург, выстроен на болоте и на сваях, отчего на песчаном месте не построить храма?" — Да кто же станет за город ездить, когда в осеннее и весеннее время чрез Девичье Поле ни пройти, ни проехать нельзя? — "Нужды нет, храм велено там строить, потому что там в 1812 году стоял последний неприятельский пикет". И вместо всеобщего восторга стали говорить шепотом, что храму не бывать на Воробьевых Горах...
Сколько лет подготовляли местность для закладки храма, я не сумею сказать; знаю только, что торжество происходило 12 октября 1817 года... За несколько дней до закладки разносили по домам печатные объявления, где ехать и как что будет происходить. Я долго не могла решиться, откуда лучше смотреть — с Пречистенки ли из нашего строившегося дома или попасть на самую закладку. Наконец решила я отправиться на Воробьевы Горы, и хотя по моему чину мне нигде и места не было, но нашлись добрые люди, и я все видела лучше многих сенаторских и генеральских жен. Тогда московским генерал-губернатором был граф Тормасов, поступивший после графа Ростопчина, а архиереем — преосвященный Августин; военным парадом распоряжался граф Петр Александрович Толстой.
Мы очень рано выбрались из дома и поехали на Девичье Поле; народ валил толпой, карет ехало премножество, несмотря на то что был резкий ветер и очень холодно; небо было самое осеннее: так и ждали, что вот-вот посыпет снег или сделается изморозь, и потому на том месте, где должна была совершиться закладка, устроили для высочайших особ палатку с каминами.
Обедню должны были совершать в маленькой церкви (Тихвинской Богоматери) в Лужниках, за Девичьим Полем, за рекой, через которую перекинут был мост, и пришлось идти пешком, и то два лакея с трудом нас провели; экипажи отсылали Бог весть куда...
Воробьевы Горы и все места, откуда возможно было только что-нибудь видеть, все было унизано народом, и, когда крестный ход и вся императорская фамилия сошли с террасы и направились к мосту, все это множество зрителей хлынуло на террасу осматривать место закладки; удержать не было средств, и полиция отступилась.
Нам пришлось долго пережидать, пока не прекратилась давка на мосту; тогда лакеи провели нас к Новодевичьему монастырю, где неподалеку в переулке отыскали нашу карету.
Было очень холодно, мы перезябли и очень утомились от долгого стояния. В этот день был большой званый обед у Апраксиных, которые приглашали и меня с моими дочерьми, но я не поехала, потому что приходилось ехать домой переодеваться и опять ехать в большое общество, и потому я решила ехать обедать к тетушке — графине Александре Николаевне Толстой...
На обед к тетушке приехали из бывших на закладке и слышавшие речь Августина, которую стали разбирать:
— Где мы? Что мы видим? Что мы делаем? На это можно бы так отвечать. Где мы? — На Воробьевых горах.— Что мы видим? — Видим сыпучий песок.— Что мы делаем? — Делаем безрассудство, что, не спросясь броду, лезем в воду и такое немаловажное дело начинаем так легкомысленно...