Константин Михайлов задумался о феномене Мологи

Город Молога, затопленной в годы советской индустриализации, этим жарким летом вновь выступил из воды

Константин Михайлов

Единственный раз в году, в августе, от причала Рыбинского речного вокзала отходит необычный теплоход. Он идет в город, которого нет даже на самых подробных картах. Но он есть.

Молога — бывший уездный город, бывший советский райцентр. Она разрушена по кирпичику, разобрана по бревнышку, ее соборы обернулись грудами битого кирпича. Ее холмы, улицы и площади скрыты водами Рыбинского водохранилища. Там, на дне рукотворного моря,— булыжные мостовые, надгробия, фундаменты.

О древнегреческой Спарте говорили: городу не нужны стены, доблесть граждан служит ему защитой. И Мологе не нужны теперь стены: память граждан не позволяет ей, даже утонув, кануть в Лету.

Это они, моложские граждане, каждый год снаряжают корабль и плывут в свой город. Достигнув места, где он был, служат молебен, опускают в воду венки. Они создали в Рыбинске Музей Мологи и ежегодно отмечают День Мологи. Они с гордостью показывают строку в паспортах: "место рождения — гор. Молога". Они 40 лет с лишним назад, в 1972-м, создали сообщество мологжан. Без всякой поддержки, вопреки советам не бередить раны и не болтать лишнего об издержках индустриализации. Боль и чувство несправедливости от утраты малой Родины были для них важнее. Это и есть настоящая, не подфанфарная, историческая народная память, преемственность поколений, времен связующая нить. Это и есть патриотизм, который не нуждается в "воспитании".

Впервые я увидел мологжан в 1989 году, оказавшись в Рыбинске во время их ежегодного сбора. Они встречались на небольшой площади; каждый приносил что мог в копилку общей памяти — фотографии, письма, сахарницу, что стояла когда-то на столе в Мологе, оклад иконы из родительского дома, вырезки из старых газет. Они рассказывали мне о жизни и смерти своего заветного города: как ходили в школу, как влюблялись и женились, на какой улице чей был дом и какой у кого был сад. Как им объявили про грядущее затопление, как они не могли в это поверить, как их город исчезал с лица земли. Они смеялись и плакали, они перебивали друг друга — они возвращались домой. Мы посидели на площади, потом посидели и выпили в кафе, а потом погрузились на теплоход.

Это было 25 лет назад. Четверть века спустя мологжан осталось катастрофически меньше. Но и в 2014-м теплоход был переполнен.

Этим жарким летом уровень Рыбинского водохранилища упал ниже обычного, и Молога показалась из воды. Не верьте картинкам в Сети: здесь не торчат над водой ни остовы колоколен, ни церковные главы, ни руины. Единственным зданием города, уцелевшим после затопления, была тюрьма. Если верить старым путеводителям, она достояла на островке до конца 1970-х. На месте высокого берега реки Мологи, где высились городские соборы,— отмель, заваленная кирпичом. Если побродить по ней, можно наткнуться на ушедшее в песок надгробие, найти обломок чугунной решетки. Только самодельный памятник с надписью "Прости, Молога" оживляет пейзаж. Но нужно закрыть глаза — и оглядеться. И перед мысленным взором обязательно проплывут два пятиглавых собора — стройный Воскресенский и громоздкий Богоявленский, пожарная каланча, построенная по проекту архитектора Достоевского, брата писателя, улицы из одно- и двухэтажных домиков, деревянный храм за рекой... В предместье покажутся купола Афанасьевского монастыря. С холма будут разбегаться дороги: одна на юго-восток, в Дорофеево-Югскую пустынь, другая на северо-запад, в Иловну, величественную, с дворцом и храмом, усадьбу графа Мусина-Пушкина, того самого, что открыл "Слово о полку Игореве". Все это теперь на дне морском, и даже не быльем поросло, а илом.

89-летний Николай Михайлович Новотельнов в августе 2014-го высадился на родную землю, выступившую из-под воды. Он участник Великой Отечественной, которую закончил под Берлином, в прошлом глава землячества мологжан. Это у него в огороде в 1970-х проходили их первые собрания. А сейчас он ходит по насыпи, показывая: вот там стоял собор, а тут был спуск к пристани; потом нагнулся и собрал в пакетик несколько горстей моложской земли.

Новотельнов, кажется, мало изменился с августа 1989-го, когда мы с ним познакомились. Он рассказывал тогда, что дожил в Мологе почти до самого ее конца, уехал в 1940-м. Он вспоминал женщину по фамилии Матвеевская, "которая кричала: никуда не поеду! — ее забрали, и больше ее никто не видел". В 1941-м, когда начали наполнять водохранилище, Новотельнов приплыл в опустевший город: кто-то еще здесь жил, соборы взорвали, дома стояли полуразрушенными. Вода вошла уже в улицы; баржу причаливали, обвязав канат вокруг дерева... В 1972-м, когда вода тоже спадала, Новотельнов нашел на бывшем кладбище поваленные могильные памятники своего рода. И место отчего дома нашел — "кучка кирпичей у печки". От руки, по памяти, Новотельнов рисовал мне в блокноте план Мологи — четыре улицы, крестики на месте соборов, ручей, кладбище, слобода, луг... "Когда мы начали стареть,— сказал он,— стали думать о молодости. Грустно, что нас все меньше и что Мологи не вернуть".

Последние годы и месяцы Мологи — жесткая история. 1 сентября 1936-го мологжанам объявили, что город подлежит затоплению, а они — переселению. Собирается расширенный пленум горсовета, по сути — городской сход. Кто-то пытается возразить, кто-то доказывает, что переселиться невозможно. Начальство непреклонно: мы собрались не отменять постановление правительства, а обсудить, как его выполнять. С 1937-го по Мологе, Шексне и Волге плывут десятки плотов с переселенцами, бревнами, пожитками, даже с коровами. Близ Рыбинска им предстоит либо обустраиваться на сырых участках за Волгой, либо искать иного пристанища. На переселение государство выдавало ссуды, но из 680 моложских домов 220 были признаны не подлежащими переносу. Их жителям ссуд не полагалось, полагалось выселяться в никуда. За своевременной очисткой домов и участков следил НКВД.

Комсомолка Иванова пишет в 1936-м в горсовет: маме пришло предписание о выселении, денег нет, да и некуда ехать. Оставьте маму в Мологе еще на год, я успею окончить техникум, поступлю на работу и заберу ее к себе. Ответ: для комсомолки недостойно поддаваться обывательским настроениям, вашей матери надлежит выехать в установленный срок. Заведующая райсобесом Березина в отчаянии пишет в 1938-м Кагановичу и даже Ежову: в городе и деревнях десятки беспомощных одиноких стариков и инвалидов, их некому вывозить, а мне не выделяют на это денег...

Водохранилище начали заполнять в 1941 году, и Рыбинская ГЭС дала первый ток. Именно она снабжала энергией осажденную Москву в октябре — декабре 1941-го. В 1947-м водохранилище заполнилось до проектного уровня, и Молога — вместе с 700 селами и деревнями, сотнями тысяч гектаров пашни, заливными лугами и лесами — скрылась под водой.

Сегодня эксперты говорят: если бы уровень Рыбинского моря был на 2-3 метра ниже, ГЭС потеряла бы в мощности, но 8 процентов территории Ярославской области не ушли под воду. Если бы вокруг Мологи построили дамбу, вышло бы дешевле, чем переносить целый город. Но это уже другие истории.

А настоящая — известна. Молога, затонув целиком, превратилась в столицу "русской Атлантиды". Там, на дне рукотворных морей, разбросаны по России ее знаменитые и незнаменитые города: Калязин и Весьегонск, Корчева и Ставрополь-на-Волге, Пучеж и Бердск, Спасск-Татарский и тувинский Шагонар.

И города эти живы, пока живы их граждане.