Гендиректор АСВ Юрий Исаев о банкирах с "пушками" и вкладчиках без договоров

После того как в прошлом году ЦБ объявил курс на расчистку банковского сектора, Агентство по страхованию вкладов (АСВ) столкнулось с валом отзывов лицензий. Этот год научил агентство расчищать завалы украинских банков в Крыму. О том, каковы шансы вкладчиков и кредиторов вернуть свое после отзыва лицензии банка, "Ъ" рассказал гендиректор АСВ ЮРИЙ ИСАЕВ.

— ЦБ прекратил деятельность украинских банков в Крыму. Вы начали компенсировать населению их вклады. А сами эти банки готовы к диалогу?

— Пока есть четыре небольших банка, продемонстрировавших свою готовность к сотрудничеству. С одним из них мы уже перешли к практическому взаимодействию. Хотя мы направили предложение каждому украинскому банку в Крыму начать переговоры. При этом мы не просим у банков все реестры, а обращаемся лишь за подтверждением по конкретным людям, обратившимся к нам за компенсацией. Законодательных ограничений у них для сотрудничества с нами сегодня нет.

В целом решение задач в Крыму — это профессиональный вызов нашим специалистам. Мы впервые столкнулись со сложностями подтверждения прав вкладчиков в таких масштабах.

— Как на сегодняшний день выглядит ваша работа?

— Фонд принял и обработал уже более чем 200 тыс. заявлений по 38 банкам. За компенсационными выплатами уже обратились 126 тыс. вкладчиков, им было выплачено более 15 млрд руб. По нашей статистике, по 70% заявлений положительное решение о выплатах принимается сразу, по 30% делается запрос на получение дополнительных документов.

— А как вы осуществляете этот отбор?

— Для принятия решения нам необходим юридически корректный комплект документов. Он есть не у всех. Надо иметь в виду, что Приватбанк, с которым основные сложности (на него, кстати, приходится треть всех выплат), обслуживал людей в основном дистанционным способом. У его вкладчиков зачастую, кроме банковской карточки, на руках ничего нет — ни договора, ни надлежащей выписки. И представьте: приходит к нам такой человек, приносит пластиковую карточку и говорит, что у него на ней было 50 тыс. гривен. Документов у него на руках нет. Электронной базы Приватбанка нет. Мы обнаружили и сохранили бумажные архивы банка: коробки с неразобранной первичной документацией, систематизировать которую из-за отказа Приватбанка сотрудничать приходится вручную, а это титанический труд.

Граждане попросту не понимают, что за время со дня открытия счета и до дня обращения в фонд по их счету могли происходить операции, о которых у нас, а иногда и у самих клиентов нет никакой информации. Дело в том, что трансакции по картам были остановлены не сразу. Некоторые операции по счетам продолжались и, возможно, продолжаются до сих пор.

— Как же вы действуете?

— Собираем информацию: клиенты находят договоры, приходники или расходники, банкоматы некоторых банков выдавали слипы, откуда можно было узнать остатки по счету. В первые дни была возможность распечатать экранную копию с компьютеров в офисах фонда (принт-скрины). В результате сложнейшей работы мы устанавливаем требования и деньги выплачиваем, по остальным — вынуждены запрашивать и ждать дополнительных документов и подтверждений.

— То есть отказывают в быстрой компенсации в основном вкладчикам Приватбанка?

— Не только. Это зависит от банка. По некоторым больше первичной информации, по некоторым ее совсем нет. К сожалению, определенное количество людей, возможно, столкнется с ситуацией, когда наши процедуры будут идти дольше. Но это не значит, что они не получат компенсации. В конечном итоге законность в отношении каждого вкладчика восторжествует.

— Сам Приватбанк вам не отвечает?

— Нет, не ответил. Думаю, с Приватбанком нам придется все вопросы решать в судах. (По информации "Ъ", Приватбанк все же открыл доступ крымским клиентам к своему интернет-банку в информационном режиме, что позволило им подтвердить фонду наличие остатков в банке. Однако система была доступна только несколько дней; см. "Ъ" от 29 июля.)

— Если вернуться к российским реалиям... Известны по крайней мере три случая, когда вкладчик есть, а документов нет. И в каждом таком случае была своя схема. Каковы перспективы с выплатами в этих банках?

— Рассмотрим ситуацию с Мастер-банком. Там есть так называемые ВИП-клиенты, которые размещали средства не на банковские счета, а, скажем, в кабинете у Булочника (собственник банка.— "Ъ"), в чьи-то "добрые руки". Здесь проблема не только с отсутствием учета. Если уж ты пришел с таким количеством денег в банк и понимаешь, что тебе дают нерыночную ставку (например, 13% годовых в долларах.— "Ъ"), то логично задаться вопросом: все ли законно? На мой взгляд, человек должен озаботиться получением хотя бы приходного ордера или выписки. Если он этого не делает, он, видимо, понимает, что рискует. Хотя лично я знаю нескольких вкладчиков, действительно этого не понимавших.

Остается ждать решения судов, чтобы оценить, какая правоприменительная практика будет сформирована. Однако это серьезный повод для всех вкладчиков задуматься о том, кому они отдают свои деньги и какие гарантии они получают взамен.

— А каковы шансы клиентов Мособлбанка на возврат средств?

— Мособлбанк — это, конечно, история отдельная. Там как раз учет-то был. Только он велся на специальных компьютерах специальной группой людей, которая учитывала эти обязательства не как вклады, а частично как средства юрлиц, связанных с банком, ну а большая часть и вовсе была выведена за баланс, что позволяло обходить запретительные меры ЦБ и законодательные ограничения. Получалось, что у вкладчика вполне добросовестный депозитный договор, а у банка он проходит не как вкладчик, а, скажем, как юрлицо, и не имеет права на первоочередную компенсацию своих средств. Поэтому нашей задачей было сохранить вот эту "серую" базу скрытых обязательств во что бы то ни стало. Если бы она умерла, то масштаб бедствия исчислялся бы суммой под 100 млрд руб. Мы бы получили Крым — только во много раз больше. Поэтому многих составителей базы мы буквально ловили на пороге и уговаривали по-хорошему вернуться в банк. С руководством Мособлбанка мы находились в стадии переговоров две недели. В итоге они поставили данные на баланс.

— Люди жалуются, что не могут забрать вклады из Мособлбанка, санируемого СМП-банком. Почему?

— Санатор платит, но при этом проводит дополнительный контроль по вкладам, причем по нашей просьбе. В банке, по сути, была виртуальная реальность, там рисовалось абсолютно все: выписки, приходники, расходники. Мы полагаем, что можно было фальсифицировать и несуществующие вклады, как это было в некоторых дагестанских банках. Поэтому я прошу всех вкладчиков Мособлбанка сохранять спокойствие и набраться терпения — мы в любом случае разберемся. При санации не существует варианта, что вкладчик не получит деньги,— это лишь вопрос времени.

А третий случай — это банк "Огни Москвы". Там мы имеем дело с целенаправленной попыткой уничтожить данные. Мы периодически сталкиваемся с подобными ситуациями. В ряде банков ставятся электронные "пушки", и когда объявляется время "Ч", нажимается кнопка и все магнитные носители в офисе размагничиваются.

— На практике каких банков у вас больше сегодня — тех, что изначально жили с электронной "пушкой", или установивших "пушку" лишь перед отзывом лицензии?

— Таких "банкиров", которые с самого начала ставили "пушку" в офисе, меньшинство. Чаще сценарий такой: банк как-то жил, изначально вроде бы даже по правилам. Потом столкнулся со сложностями — как правило, последствиями кризисов. Проблемы залакировали, глаза закрыли, но до конца их не решили. А активы между тем обесценивались. Дальше альтернатив в общем-то немного: можно пытаться исправить ситуацию. Сделать это возможно только за счет реального капитала, а его в российских банках, как мы знаем, не так много. Так уж повелось у нас еще со времен зарождения банковской системы, что капитал в банках по большей части рисованный. Что делают банкиры в этой ситуации? Они берут проблемные активы, упаковывают их в ЗПИФ, делают корректировку по капиталу. Одним словом, пытаются пустить пыль в глаза контролирующим органам. Причем исходят они в принципе не из того, что завтра все развалится и всех посадят, а надеются на то, что жизнь наладится: авось да как-нибудь и выберемся. Все-таки откровенных уголовников там мало. А дальше — хуже: через какое-то время в банк начинает приходить с вопросами регулятор. И банкирам снова приходится придумывать что-то изощренное.

— Так что, на ваш взгляд, в такой ситуации должен делать идеальный банкир? И бывают ли такие вообще?

— В законе о банковской деятельности четко написано: как только единоличный исполнительный орган банка, иначе говоря председатель правления, осознал, что у банка есть сложности, он должен взять лист бумаги и проинформировать акционеров. Именно акционеры должны принять решение: увеличить капитал банка за счет собственных средств или иного имущества либо объявить о финансовой недееспособности и запросить санацию. За всю мою практику таких заявлений я видел всего три. Обычно акционер говорит своему наемному менеджеру: "Не переживай, денег дам, когда будет нужно, а пока вот еще разок прокредитуй мою компанию. Мы достроим здание, продадим его, денег заработаем и все проблемы решим. А напишешь бумагу — придется нам с тобой расстаться".

Именно поэтому мы считаем, что нужно ужесточать наказание за фальсификацию отчетности, введя уголовную ответственность. Надо поставить сотрудников банков перед выбором: понести заслуженное уголовное наказание в случае подтвержденных правонарушений или не идти на поводу у акционера банка и, возможно, расстаться с занимаемой должностью.

— А какая ситуация сейчас с Межпромбанком?

— Идет процесс в Высоком суде Англии и Уэльса. В июле господину Пугачеву (Сергей Пугачев — собственник банка.— "Ъ") был вручен судебный приказ об аресте его активов. Приказ был вынесен в поддержку заявления в российском арбитражном суде. В интересах дела мы пока не комментируем эту ситуацию.

— На прошлой неделе было объявлено о санации Балтийского банка. Почему не договорились с инвесторами до ее объявления и пришлось проводить тендер?

— Учитывая масштаб Балтийского банка (входит в топ-40 по объему вкладов.— "Ъ"), а также размер выявленных проблемных активов, потенциальным инвесторам требуется время для оценки своих возможностей по санации такого крупного банка. До 8 сентября мы проведем отбор и по его результатам определим инвестора.

— Известно, что после банкротства банка процент удовлетворения требований кредиторов не очень велик. Что со своей стороны может и предпринимает АСВ?

— Мы за все время работы АСВ провели 212 проверок обстоятельств банкротства (данные на 1 июня 2014 года) и установили, что банкротство 171 банка носит криминальный характер. То есть более чем в 80% случаев. При этом мы подали 93 иска о привлечении к имущественной ответственности бывших руководителей и акционеров банков. Сумма требований по этим искам — 134,5 млрд руб. Удовлетворено из них частично или полностью только 50 исков на сумму 17,4 млрд руб. При этом в конкурсную массу в рамках исполнительного производства поступило менее 1%.

Не менее интересна и статистика по количеству поданных нами заявлений в правоохранительные органы в сравнении со статистикой возбужденных дел. Например, по фактам преднамеренного банкротства подано 109 заявлений (пять в этом году), возбуждено уголовных дел — 56 (три в этом году). При этом обвинительные приговоры по фактам преднамеренного банкротства вынесены лишь в шести случаях. Вот эти цифры и предопределяют тот небольшой процент удовлетворения требований кредиторов, который мы имеем.

— Не могли бы вы обнародовать процент удовлетворения требований кредиторов?

— Наша статистика такова. Начинали мы с 4,1%, на начало 2009 года у нас этот показатель достиг 8%, к 2012 году он вырос до 17%. Средний процент удовлетворения требований кредиторов в банках, в которых на сегодняшний день завершено конкурсное производство,— 23,2%, из них по первой очереди — 54,8%, по второй — 25,2%, по третьей — 7,7%.

А вот другая цифра: оценочная стоимость активов ликвидируемых нами банков, например на 1 июня, составляет 108 млрд руб.— это лишь 12% их балансовой стоимости. И именно эта цифра определяет возможный размер удовлетворения требований кредиторов, то есть даже теоретически отдать кредиторам больше 12% очень сложно. Хотя на практике, как видите, удается добиться больших успехов за счет оспаривания сомнительных сделок и нашей принципиально жесткой позиции по отношению к заемщикам банка и их поручителям. Однако пока банки не повысят реальную стоимость активов, ни о каком росте удовлетворения требований говорить не приходится.

— А сколько всего людей так и не смогло полностью вернуть свои деньги из банков-банкротов?

— Сегодня более 100 тыс. человек, которые, получив оговоренную законом компенсацию 700 тыс. руб., полностью свои потерянные в банках средства так и не вернули. Вкладчики возмущаются, потому что нет стопроцентных результатов по выплатам, а с другой стороны — "нет посадок". Есть такая проблема, как отсутствие профильных знаний и опыта,— например, у рядовых сотрудников полиции на местах. Не так просто разобраться в сложнейших схемах с какими-нибудь деривативами или другими финансовыми инструментами. Ну и, несомненно, нашим ведомствам, правоохранительным органам и АСВ надо активнее взаимодействовать в этой сфере. Очевидно, в АСВ есть серьезный многолетний опыт этой работы.

Если возвращаться к компетенциям АСВ, помимо вышесказанного мы должны обеспечить максимальную открытость процедур работы с имуществом банков-банкротов. Все продажи имущества абсолютно прозрачны и проводятся на конкурсной основе. Вот это наша зона ответственности. Во-вторых, мы стремимся минимизировать уровень издержек самого конкурсного производства. Простой пример: мы с ЦБ планируем ускорить начало процедуры расторжения трудовых договоров с сотрудниками банков-банкротов и быстрее разбираться с арендными договорами. На практике увольнение сотрудников начинается с момента прихода в банк конкурсного управляющего, которого назначает суд через три-четыре месяца, иногда позже. Нам бы хотелось приступать к решению вопроса раньше. Даже если мы обеспечим реализацию этих действий на месяц раньше, то экономия для конкурсной массы выражается цифрами с пятью, а то и шестью нулями.

— Нет ли планов по включению вкладчиков в состав комитета кредиторов?

— У нас уже есть два подобных случая — с Мастер-банком и банком "Смоленский". (К моменту публикации интервью представитель вкладчиков вошел и в комитет кредиторов "Моего банка".— "Ъ".) Мы делаем максимум возможного для того, чтобы в каждый комитет кредиторов вошли представители вкладчиков. Для этого, во-первых, нужно помочь вкладчикам консолидировать их голоса. В частности, поэтому мы взаимодействуем с инициативными группами вкладчиков. Кроме того, Федеральная налоговая служба пошла нам навстречу и все чаще голосует на собраниях кредиторов так, чтобы у физлиц была возможность в принципе провести своих представителей в комитет кредиторов.

— Как вы оцениваете уровень достаточности фонда в условиях столь интенсивного отзыва лицензий?

— Сегодня за вычетом сформированного резерва по наступившим страховым случаям объем фонда составляет 74 млрд руб. Мы полагаем, что до конца года в фонд дополнительно поступит около 70 млрд руб. По нашей оценке, возможный будущий совокупный объем страховой ответственности по банкам в эти две цифры вписывается. То есть по сценарию, который мы считаем наиболее вероятным, разрыва ликвидности у нас не будет. Если ситуация будет развиваться по пессимистическому сценарию, мы можем обратиться в ЦБ за займом. То есть реально критичности с достаточностью фонда страхования вкладов нет.

— Ваш негативный сценарий предполагает проблемы крупных банков? С каким уровнем совокупных активов?

— Мы исходим из того, что все-таки действительно крупные банки не должны попадать под ликвидацию, потому что экономически это вряд ли будет выгодно государству. В этом случае санация более оправданна. Конечно, мы видим больных игроков на банковском рынке, у нас есть собственная оценка, кто из них станет клиентом нашего патологоанатомического отделения, а кто попадет в реанимацию.

И еще один важный момент, на который надо обратить внимание,— это объем средств в сберегательных сертификатах. На 1 июня уже 342 млрд руб. Вообще-то это не застрахованные деньги. Я отказываюсь воспринимать их как безрисковый инструмент. У нас судебная система настроена на защиту слабых вкладчиков. Смотрите, что происходит: вкладчик отнес деньги лично к Булочнику, потом пошел в суд и в первой инстанции доказал, что его надо включить в реестр. Нельзя исключать, что это же может произойти и с сертификатами. Но отвечать-то придется нам. Получится, что добросовестные банки и вкладчики будут нести ответственность по долгам слишком ловких банкиров.

— Но ведь 90% рынка сберсертификатов приходится на Сбербанк. Что вас не устраивает?

— Сам Сбербанк рисков для системы страхования вкладов не создает, но их создают другие банки, которые лезут в эту нишу. Уверен, что неименные сертификаты надо запретить. А вот по именным можно реализовать идею по введению повышенной гарантии в зависимости от сроков. Скажем, если ты разместил вклад в сертификат на год, тебе государство гарантирует не 700 тыс. руб., как для всех, а 1 млн руб. А если на два года разместил, то тебе гарантируют 2 млн руб., на три года — 3 млн руб. Мы же с вами сегодня по закону не можем иметь безотзывные срочные вклады. Сберсертификат — по сути, аналог безотзывного вклада, а экономике нужны длинные пассивы. Конечно, здесь возникает много вопросов: устанавливать ли повышенные отчисления за это, как вести учет, но на все, я уверен, можно найти ответы. Сейчас наши юристы работают над соответствующим предложением. И, если Минфин и ЦБ нас поддержат, в следующем году ситуацию можно будет уже вполне перестроить.

Интервью взяла Елена Ковалева