"Кавалер розы" на Зальцбургском фестивале

Фестиваль опера

В честь 150-летия одного из своих отцов-основателей, Рихарда Штрауса, Зальцбургский фестиваль в этом году представил новую постановку его оперы "Кавалер розы". Спектакль поставил легендарный режиссер Гарри Купфер, в версии которого опера получилась ностальгическим панегириком не Вене времен Марии-Терезии, а обманчиво-беззаботной поре накануне Первой мировой войны. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Каждый раз, когда "Кавалер розы" оказывается на какой-нибудь особенно крупной сцене, всегда бывает любопытно, как именно постановщики будут разверстывать в этих масштабах драматургический рисунок самой оперы. Которая, с одной стороны, предполагает пребольшой оркестр, это понятно, но с другой — откуда взяться гигантскому размаху, если само ее действие, разворачивается то в аристократической спальне, то в салоне нувориша, то в отдельном кабинете загородной ресторации (причем либретто Гуго фон Гофмансталя вдобавок с редким педантизмом уточняет, где в этих комнатах должны стоять кресла, кушетки, столики и прочая рокайльная обстановка). Ну и сам сюжет — если брать хоть галантную буффонаду с переодеваниями, хоть лирически-медитативную линию Маршальши — тоже, в сущности, комнатный. И приладить его к грандиозности стометровой сцены зальцбургского Большого фестивального зала — солидная задача, пусть и совсем не новая: именно премьерой "Кавалера розы" этот зал в 1960 году открылся, и с тех пор оперу и повелось ставить именно на этой сцене.

Художник-сценограф Ханс Шавернох в этот раз не стал выстраивать на сцене копии венских парадных залов, не стал и заужать ее, сводя к "кабинету". Вместо этого сменяли друг друга задники во всю ширь сцены с огромными фотографическими видами — самыми аутентичными венскими видами, которые только можно представить, Музей истории искусств, Ринг, Михаэлерплатц и так далее, только снятыми с головокружительных ракурсов. И черно-белыми, точнее, почти черно-белыми, с еле заметными проблесками блеклого цвета. Прием-то прост, но это не дешевая полиграфия на клеенке, и сами кадры отличного художественного достоинства, и воспроизведены они были на сценических панно в технологическом смысле так ловко, что в них чувствовалась оптическая глубина. Ну и заодно, по счастью, точно схваченный дух Вены времен старого Франца-Иосифа, известной по мемуарам многочисленных свидетелей во главе со Стефаном Цвейгом,— развеселой и притом все же нервозно-изысканной, имперской и в то же время бесконечно уютной.

Всей остальной бутафории минимум (только сцену в Пратере все-таки обставили тесно, потому что иначе положенное квипрокво не разыграешь), и общая атмосфера спектакля во всех смыслах разреженная. Дельные, но широченные мизансцены — а как иначе, если, например, для того, чтобы вручить Софи пресловутую серебряную розу, Октавиану приходится долго и торжественно шествовать через всю безразмерную сцену (однако зато у героев достаточно времени, чтобы предполагаемая любовь с первого взгляда уже в этот момент дала о себе знать). Медлительная и утрированно красивая лирика — даже когда в финале Маршальша тихо отъезжает со сцены в белоснежном ретромобиле на фоне рассветного паркового пейзажа, это выглядит не нахальным апдейтом, а деликатным продолжением ее прощания с Октавианом и с собственной молодостью. Изящная стилизованная комедийность — ровно столько, сколько положено, ни грана больше.

То же самое всеобщее чувство меры, прекрасное и чуть усталое, сквозило и в том, как были сделаны аккуратные роли персонажей. Вокальный состав был превосходен: Октавиана полнокровно и с моцартовским изяществом спела французская меццо Софи Кох, чистое серебристое сопрано Мойцы Эрдман отлично подошло к партии Софи, а опытная Красимира Стоянова, если иметь в виду ее вкус и аристократичность ее манеры,— вполне ожидаемая, хотя и очень качественной выделки Маршальша. Сгустком энергии посреди этого зрелища, полного совершенно эпической картинности, но все же органически, по природе и настроению дряблого ("дивный цветок туберозы с запахом тления", как выразились бы арт-публицисты лет сто назад), смотрелся разве что барон Окс, которого Гюнтер Гройссбек сыграл не одышливым австрийским Фальстафом, а еще каким живчиком. И все же в музыкальной части главным достоинством этого эстетски-холодного спектакля была игра Венских филармоников (дирижер Франц Вельзер-Мест) — очевидно, самая глубокая и красивая оркестровая работа в оперных спектаклях Зальцбурга-2014: по красоте текучего, перламутрового звука с ней сложно сравнивать что "Дон Жуана", что "Трубадура".