Александр Пумпянский — о главном оружии Никиты Хрущева во время визита в США

55 лет назад Никита Хрущев отправился в поездку по Америке. Это был первый в истории визит в США советского лидера. И первая оттепель в уже развернутой тогда по всем фронтам холодной войне. Передышка была совсем недолгой, "нового духа" хватило всего-то на пару лет, а откат и вовсе был почти фатальным — в период карибского кризиса мир оказался у ядерного порога. Но страшного не произошло. Потому что был опыт того самого — первого — визита, в ходе которого стороны искали точки соприкосновения, а не вражды. "Огонек" припомнил, как это было, и попытался сопоставить с днем сегодняшним

Александр Пумпянский

— На каких языках вы говорите, господин премьер-министр? — спросил Лодж.

— На своем. На красном! — быстро ответил Н.С. Хрущев.

Полвека с гаком — очень большой и сильно наполненный срок. Встречи в верхах — дипломатическая рутина ныне. А не так давно это был эксклюзив, при этом "саммитами" называли лишь советско (российско)-американские встречи, и не только потому, что это английское слово (summit — горная вершина). В повестке дня стояли глобальные вопросы войны и мира, саммиты корреспондировали с мировыми судьбами, проблемами выживания — никак не меньше. Я уж не говорю о том, что за это время сама страна наша стала другой, поменялись ее имя, территория, вес.

55 лет назад советский лидер Никита Хрущев с официальным визитом посетил США. Это было невероятное событие. Невозможное по определению. В нашем официальном мировоззрении той поры мир антагонистически делился на "социализм" и "капитализм", вместе которым не сойтись — только в грядущей решающей схватке. Запад был по всем параметрам антипод. Рыночная экономика, гражданские права и свободы, разделение властей — все это было неприемлемо и потому возведено в сан универсального зла и тотальной угрозы. Что оправдывало наше все — от быта до бытия: образ и уровень жизни, мобилизационную экономику, тоталитарный строй. И любые жертвы.

Роль главного пугала была выписана Америке — вот оно, лицо инфернального врага, чьи козни скрываются за всеми без исключения бедами и катаклизмами — прошлыми, настоящими и будущими.

В такой парадигме какие уж тут саммиты?!

На самом деле они были — Тегеран-1943, Ялта-1945, Потсдам-1945. Эпохальные, судьбоносные, действительно решающие судьбы мира, что только подчеркивает их совершенную исключительность. Лидеров антигитлеровской коалиции собрала геенна огненная — мир полыхал в пожаре Второй мировой войны. Красноречивый Черчилль так прямо и объяснял союз со Сталиным: "Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы замолвил словечко за дьявола в палате общин". СССР и западные демократии свел вместе общий интерес выживания.

Ничего подобного ни до, ни после не было. До и после СССР определил западным демократиям место своего непримиримого противника.

Визит Хрущева в Америку взорвал эту парадигму. Это был прорыв.

Надо сказать, что режиссерски и технологически этот прорыв был поставлен блистательно. Хрущев прилетел в Вашингтон на новеньком с иголочки Ту 114 — это был самый большой пассажирский самолет в мире, советский дримлайнер. В небе вращался советский спутник — несравненный и непревзойденный рекламный агент своей страны, увлекший своей орбитой каждого землянина. И, словно этого мало, советская ракета достигла Луны. (Заодно она прямой наводкой поразила другую — и главную — цель: нервные центры американского сознания.) Советская система демонстрировала чудеса — в буквальном смысле. Как станет ясно позже, это было время пика СССР.

Хрущев побывал в Вашингтоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Де-Мойне. Вплотную пообщался с президентом Эйзенхауэром — в том числе в семейном кругу, беседовал с сенаторами, договаривался с деловыми кругами, спорил с профсоюзными боссами, даром, что они ренегаты рабочего класса, хвалил фермеров словами "Замечательный хозяин. Хотя и капиталист, но умный человек", по-дружески поучал старого знакомца Гарста, как выращивать кукурузу, пикировался с журналистами. 13 дней с утра до ночи он разъяснял, агитировал, давал отпор классовому противнику, без устали обольщая и убеждая американскую публику.

Сохранился, можно сказать, авторизованный дневник этой бурной поездки — книга "Лицом к лицу с Америкой". Для потомков постарались: А. Аджубей, Н. Грибачев, Г. Жуков, Л. Ильичев, В. Лебедев, Е. Литошко, В. Матвеев, В. Орлов, П. Сатюков, О. Трояновский, А. Шевченко, Г. Шуйский. Стоит расшифровать: это главные редакторы "Правды" и "Известий" (Аджубей по совместительству зять Хрущева), признанные партийные публицисты, именитые обозреватели и собкоры, помощники Самого. Авторский иконостас и Ленинская премия, которой была удостоена эта работа, говорят о том, что перед нами информационно-пропагандистский продукт наивысшего качества — выше некуда. Язык идеально передает эпоху.

Отрывки из этого дневника помогут нам погрузиться в это событие, которое на исторической дистанции изменило тренд. Я позволил себе лишь одну вольность: оснастил цитаты подзаголовками. Транскрипция имен осталась такой, какой она была в то время.

"Мы не так страшны"

Выступая <...> на обеде, устроенном Экономическим клубом Нью-Йорка, Н.С. Хрущев шутил:

— Господин Вудман сказал, что в истории вашего клуба никогда еще не было такого наплыва желающих принять участие во встрече с гостем, как сегодня. Перед началом нашей встречи я сказал в шутку господину Вудману, что у нас в некоторых районах, жители которых никогда не видели, например, верблюда, возникает большое скопление народа, если верблюд появляется. Всем хочется его посмотреть, а кое-кто желает и за хвост его подергать.

Дружным смехом и аплодисментами были встречены эти слова. А Никита Сергеевич продолжал:

— Вы простите меня за шутку, но я хотел бы провести некоторую аналогию. Здесь собрался цвет капиталистического мира Нью-Йорка, да и не только Нью-Йорка. И вдруг среди столь избранной публики, привычной вам, появляется коммунист. Понятно, что возникает желание посмотреть на него, а если у него окажется хвост, то и подергать за него.

И вновь взрыв смеха раздался в зале.

---

Как бы завершая беседу, Н.С. Хрущев сказал:

— В конце концов мы не так страшны, как нас малюют. Мы не едим детей. Мы едим то же самое, что и вы,— немножко мяса, немножко картошки...

---

— Хочу сказать, что я не приехал в США с длинной рукой, чтобы запустить свою руку в ваши банки. Это ваше. Нам нашего хватит. (Смех.) Я не буду держать шляпу так, чтобы каждый мне бросал в нее то, что он считает возможным бросить. (Веселое оживление.) Мы горды своей системой, своим народом, своим государством и своими достижениями. Мы хотим быть хорошими партнерами в торговле с вами, как и со всеми странами...

"Мы вас закопаем"

Под конец обеда председательствующий У. Лоуренс припас коронный вопрос, отштампованный на кузне "холодной войны".

Это был тот самый продиктованный ненавистью к социализму вопрос, который с такой назойливостью навязывали впоследствии Никите Сергеевичу и в других пунктах его маршрута. "Часто ссылаются на то,— спросили Н.С. Хрущева,— что на одном дипломатическом приеме вы якобы сказали, что вы нас закопаете в землю. Если вы этого не говорили, то, может быть, опровергнете, а если сказали, то объясните, что вы имели в виду".

Ответ Н.С. Хрущева на этот вопрос является одним из замечательных примеров того, как глубоко и ярко говорил Никита Сергеевич о великом учении марксизма-ленинизма, о победе коммунизма, как завоевывал он в Соединенных Штатах на свою сторону сердца и умы простых американцев.

— Здесь, в этом зале, находится только маленькая частица американцев. Моей жизни не хватило бы, если бы я вздумал каждого из вас закапывать,— сказал Никита Сергеевич под дружный смех журналистов.— Я действительно говорил об этом, но мое высказывание извратили сознательно. Речь шла не о каком-то физическом закапывании кого-то и когда-то, а об изменении общественного строя в историческом развитии общества. Каждый грамотный человек знает, что в настоящее время в мире существует не один общественный строй. В различных государствах, у разных народов — разные строи. С развитием общества меняется общественный строй. Был феодализм, его заменил капитализм. Капитализм был более прогрессивным, чем феодализм. В сравнении с феодализмом капитализм создавал лучшие условия для развития производительных сил. Но капитализм породил непримиримые противоречия. Каждый строй, изживая себя, порождает своих наследников. На смену капитализму, как доказали Маркс, Энгельс и Ленин, придет коммунизм. Мы в это верим. Многие из вас в это не верят. Но и у вас есть люди, которые верят в это.

На приеме, о котором идет речь, я сказал, что в историческом развитии и в историческом понимании капитализм будет похоронен, что коммунизм придет на смену капитализму. Вы скажете, что этого не может быть. Но ведь феодалы сжигали людей, которые боролись против феодализма, а все же победил капитализм. Капитализм борется против коммунизма. Я убежден, что победит коммунизм — общественный строй, который создает лучшие условия для развития производительных сил страны, дает возможность проявить себя каждой личности, обеспечивает полную свободу общества, каждого человека общества. Вы можете со мной не соглашаться. Я не согласен с вами. Что же нам делать? Нужно сосуществовать. Живите вы при капитализме, а мы будем строить коммунизм. Победит новое, прогрессивное; старое, отживающее свой век умрет. Вы считаете, что капиталистический строй более производительный, что он создает лучшие условия для развития общества, что он победит. Но короткая история существования нашего Советского государства говорит не в пользу капитализма. Какое место занимала Россия до революции по экономическому развитию? Россия была отсталой, неграмотной страной. А сейчас мы имеем могучую экономику, у нас высоко развита наука, культура.

— Это непостижимо! Ведь он любого может сделать коммунистом! — восклицает один из наших соседей по столу — американский журналист.

"Нам такая "свобода" не подходит"

Никиту Сергеевича и других советских гостей приглашают в один из павильонов студии, где им продемонстрировали съемку нескольких эпизодов из фильма "Канкан". После небольшой сценки, в которой участвовали американец Фрэнк Синатра и французы Морис Шевалье и Луи Журден, зрителям был показан канкан. Но прежде, чем говорить о нем, хочется сказать, что та самая девушка, которая танцевала в этом канкане главную партию, известная американская актриса Шерли Маклейн, обратилась к Никите Сергеевичу с удивительно теплыми словами на русском языке: она приветствовала его здесь, в Голливуде, желала ему успеха во время поездки и говорила, что американские киноактеры были счастливы увидеть и услышать главу Советского правительства.

И той же девушке и ее подругам пришлось исполнить для гостей низкопробный танец. Девушки кривлялись, падали на пол, дрыгали ногами. И всем, кто видел этот танец, было ясно, что актрисам стыдно и перед собой, и перед теми, кто видит их. Они танцевали, не понимая, кому и зачем пришло в голову заставить их делать это перед Никитой Сергеевичем Хрущевым и перед другими советскими гостями. А Никита Сергеевич спокойно сидел в ложе для почетных зрителей и, когда девушки кончили танец, поаплодировал им.

Советские гости сфотографировались с актерами. И по глазам людей было видно — они благодарны, что никто не заводит речь об этом танце, будто бы его и не существовало совсем. Какой-то американский фоторепортер все время заставлял Шерли Маклейн повыше поднять подол юбки и сфотографироваться так рядом с Никитой Сергеевичем. Нужно было видеть, как зло взглянула она в сторону репортера, как горько и резко проговорила:

— Как вам не стыдно? Оставьте меня в покое!

Только Никита Сергеевич распрощался с актерами, как стая американских журналистов кинулась к нему. Тут-то и был задан тот главный вопрос, ради которого хозяева студии, очевидно, показывали канкан. Очень спокойно, прямо и остроумно Никита Сергеевич сказал несколько фраз, которые обошли потом многие газеты мира:

— Вы спрашиваете меня о канкане? С моей точки зрения, с точки зрения советских людей, это аморально. Хороших актеров заставляют делать плохие вещи на потеху пресыщенных, развращенных людей. У нас в Советском Союзе мы привыкли любоваться лицами актеров, а не их задами.

---

Эта тема потом всплывала не раз в репликах Хрущева, особенно когда он был в боевом настроении. К примеру, на встрече с профсоюзными боссами:

— Но что поделаешь, у нас с вами разные понятия о свободе. Когда мы были в Голливуде, нам показали танец канкан. В этом танце девушкам приходится задирать юбки и показывать заднее место, и этот танец приходится исполнять хорошим, честным артисткам. Их заставляют приспосабливаться к вкусам развращенных людей. У вас это будут смотреть, а советские люди от этого зрелища отвернутся. Это порнография. Это культура пресыщенных и развращенных людей. Показ подобных фильмов у вас называется свободой. Нам такая "свобода" не подходит. Вам, очевидно, нравится "свобода" смотреть на заднее место. А мы предпочитаем свободу думать, мыслить, свободу творческого развития.

"Догоняем и перегоняем Америку"

Неподалеку от города Де-Мойна раскинулись корпуса старого американского завода сельскохозяйственных машин фирмы "Джон Дир". Сюда во второй половине дня прибыл Н.С. Хрущев.

На заводе занято две с половиной тысячи рабочих. Всего же у этой известной фирмы 14 заводов, на которых трудятся 45 тысяч рабочих. В одном из цехов завода Н.С. Хрущеву показали сборку кукурузоуборочного комбайна. Объяснения давал главный управляющий предприятием А. Ландан.

— Мы сами делаем такие же машины,— заметил Н.С. Хрущев.— Вы мало внимания уделяете механизации. На сборке машин много ручного труда. Если так будете работать, мы вас очень скоро победим. Вы развиваете производство сельскохозяйственных машин, и мы его развиваем. Мы рассчитываем обогнать вас в этом деле.

— Но мы не будем стоять на месте, пока вы нас будете догонять,— не без лукавства заметил Г. Лодж.

— Что же, давайте соревноваться,— предложил Н.С. Хрущев.— У нас хорошие инженеры. Посмотрим, у кого машины будут лучше.

— Да, наш народ,— говорит Н.С. Хрущев,— выдвинул лозунг: "Догнать и перегнать Соединенные Штаты по производству продукции на душу населения". Но разве можно в этом видеть какую-то "угрозу" американцам? Мы, например, вовсе не склонны считать фермеров Айовы агрессивными людьми на том основании, что они производят кукурузы и мяса значительно больше, чем производят их сейчас колхозы Кубани. Мы вызываем вас на соревнование в производстве мяса, молока, масла, товаров широкого потребления, машин, стали, угля, нефти для того, чтобы лучше жилось людям. Это куда более полезное соревнование, чем состязание в накапливании водородных бомб и всякого рода оружия. Пусть будет больше кукурузы и мяса и вовсе не будет водородных бомб!

— Вам нравится капитализм,— говорит, обращаясь к присутствующим Н.С. Хрущев,— ну что же, бог с вами, живите при капитализме, продолжайте ехать на своем старом коне. А мы на новом, свежем, социалистическом коне, и нам будет легче догнать и перегнать вас. Но это вопрос экономического соревнования двух систем. Если мы станем на путь мирного соревнования, то от этого выиграют все народы, так как между государствами не будет войн, не будет литься кровь людей.

Искренность. Вот, что мне нравится в этой книге. Ненаигранная искренность ее героя, которую авторы не смогли бы скрыть, даже если бы очень захотели. Эта искренность оказалась главным оружием Хрущева, благодаря ей американцы приняли неожиданно человечного коммунистического лидера, поверили в его нефальшивые намерения.

А еще поражает наив.

Искренне и наивно герой высказывает американцам, а заодно и советским людям, современникам, а теперь уже и нам через полвека, во что он верует, на что надеется, назидательно строит прогнозы, уверенными мазками рисует картины будущего. Искренность и наив — черты личности, но личность эта, не будем забывать, третий по счету вождь советской империи. Это ее идеология и амбиции говорят его устами. Хрущев высказывается сочно, смачно, однозначно, безапелляционно — тем проще нам сегодня сводить исторический дебет-кредит. Что сбылось — что не сбылось. Что сбылось с точностью до наоборот. И делать окончательные выводы. Насколько система соответствует собственным обещаниям. Насколько верным или порочным оказалось ее кредо. Среди главных символов веры была идея имманентной конфронтации, войны двух миров. Эта нарисованная дамокловым мечом картина к концу ХХ века, безусловно, рухнула — к всеобщему облегчению. Хрущев был первым советским вождем, который посягнул на ее каноны, провозгласив лозунг "мирного сосуществования". Из соображений идейной чистоты его, впрочем, незамедлительно объявили "особой формой классовой борьбы".

В завязке этого материала я назвал хрущевский визит в Америку невероятным событием. Косвенно это подтвердилось, когда ответный визит Эйзенхауэра в Москву был сорван. Конечно, для этого нашелся убедительный повод — сбитый под Свердловском американский самолет-разведчик: чего они тут летают? Карибский кризис, которым Хрущев инициировал нового американского президента Кеннеди, доказывает, однако, что повод поводом, эмоции эмоциями, но и фундаментальные причины никуда не делись. Вошедшая в плоть и кровь глобальная конфронтация диктовала свое. Впрочем, встряска карибского кризиса — шоковая терапия ракетно-ядерного века — привела к отрезвлению. Невозможное стало необходимым.

В долгие годы правления Брежнева, стилистически отличные от бури и бурлеска его предшественника, советско-американские встречи в верхах стали регулярной практикой. Две великие державы оставались в бойцовских позах на мировой арене, но при этом оба борца были озабочены тем, чтобы дело не дошло до смертоубийства.

Сущностные, фундаментальные перемены наступили в горбачевскую эру. Будучи корреспондентом, я был свидетелем всех встреч Горбачева сначала с Рейганом, а потом с Бушем, начиная с Рейкьявика. В перелистывании старых репортажей бросается в глаза поразительная динамика. Традиционно первым пунктом повестки дня любого саммита стоял контроль над вооружениями. Все остальные проблемы меркли на этом фоне. Дискуссии шли по неукоснительному принципу: око за око. Дотошно подсчитывался каждый зуб: ракета, боеголовка, самолет. Но вот на вашингтонской встрече в верхах 1987-го был подписан Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. А на мальтийской встрече 1989-го поставлена задача подготовить договор о 50-процентном сокращении стратегических ядерных арсеналов. Было заключено соглашение о полном уничтожении химического оружия... Уже не зуб за зуб — оружие массового уничтожения ликвидируется массированно и даже целыми классами!

Вехой стало осознание: в ядерной войне не может быть победителей. Политики повторяли эту максиму как заклинание, а в публике исподволь прорастала мысль: а мы действительно две системы, запрограммированные на взаимное уничтожение? Это наш выбор? С падением железного занавеса и открытием мира — прямыми итогами горбачевской реформации — заработала нормальная человеческая (общечеловеческая) логика.

В ельцинское время контроль над вооружениями оставался в повестке дня саммитов, но уже на вторых-третьих местах. И это говорит о том, что холодная война отступила. Климат принципиально изменился: он перестал быть таким ядрено-ядерным.

Хотелось думать, что навсегда. Но вот на пике украинского кризиса орденоносный герольд, призванный нести официальные вести недели, возвещает: "Россия способна превратить США в радиоактивный пепел". И рассуждает о некоей системе "Периметр", которая достанет проклятую Америку из-под земли, из-под воды, даже если всех нас уже не будет. Возвращаемся в давно закрытое прошлое?

Официальные коммюнике — не самое заманчивое чтение. Но вот — в качестве памятки — абзац из Совместного советско-американского заявления: "Обсудив ключевые вопросы безопасности, стороны, сознавая особую ответственность СССР и США в деле сохранения мира, заявляют, что ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей. Признавая, что любой конфликт между СССР и США мог бы иметь катастрофические последствия, они также подчеркнули важность предотвращения любой войны между ними — ядерной или обычной. Они не будут стремиться к ядерному превосходству".

Под этими словами стоят подписи Горбачева и Рейгана. Это 1987 год, встреча в Женеве, самая первая по счету, с которой стартовал долгожданный, выстраданный, созревший и перезревший за век транзит геополитических противников к партнерству. То есть это азы. Те самые, которые не в силах изменить ни время, ни конъюнктура.

А начался этот процесс с поездки Хрущева, когда стало понятно: лицом к лицу с Америкой — это возможно.