Никита Аронов и Сергей Потеряев познакомились с узкоколейной глубинкой и ее обитателями

Для одних последняя связь с малой родиной, для других уникальный транспортный объект — самую длинную в России узкоколейку вроде решено сохранить для туристов. Но выживет ли ни на что не похожий жизненный уклад?

Фото Сергей Потеряев. Текст Никита Аронов

— А тут была станция Болотная, торф добывали,— произносит пожилой железнодорожник Николай Корщемкин.

Справа за окном сидячего вагона виднеется ничем не примечательная полянка. О человеческом присутствии напоминают только обгоревшие столбы. Несколько километров спустя еще одна исчезнувшая станция. Всего пару лет назад тут начиналось железнодорожное ответвление на поселок Зенковку. Теперь трудно различить даже место, где проходили рельсы.

— В Зенковке, говорят, оставался последний житель с семьей, наотрез отказался переезжать,— вспоминает кто-то из пассажиров.— Интересно, как он там? Наверное, пешком через лес ходит.

Для многих деревень и поселков в лесах Алапаевского района Свердловской области узкоколейная железная дорога — единственная связка с внешним миром.

Старинный Алапаевск — 120 км от Екатеринбурга — знаменит тремя вещами: родившимся здесь композитором Чайковским, расстрелом части царской семьи и начинающейся тут самой длинной в России узкоколейкой. Когда-то в ней было больше 500 км, сейчас — 174. Но рекорд длины по-прежнему за ней, потому что все остальные дороги разбирают еще быстрее.

В прошлом году АУЖД исполнилось ровно 115 лет. Строили ее, как и почти все на Урале, для заводских нужд. В лесу рубили деревья, жгли, а древесный уголь везли на Алапаевский металлургический комбинат. Потом заводские печи перевели на кокс, углежогные дачи забросили, а лес пустили в переработку.

Так что дорога не только не захирела, но и достигла в 1960-1980-х пика развития. Ее обслуживало больше 1200 железнодорожников, сейчас около 100. История банальная: 1990-е, леспромхозы разорились, а люди остались. И дорога разом сделалась преимущественно пассажирской. Нарубят на частных делянках леса — будет заказ. Не нарубят — не будет. За последний месяц, например, не было.

Все это, конечно, сплошные убытки — билет стоит в разы меньше реальной себестоимости. Но как бы там ни было, со специального узкоколейного вокзала Алапаевск-2 четыре раза в неделю, ровно в 19:30 отходит ночной поезд.

Дорога памяти

Вся эта дорога немного игрушечная. Колея вдвое уже обычной, рельсы тоненькие, платформы высотой с тротуар. Скорости невысоки, так что даже если поезд сходит с рельсов (из-за гнилых шпал это случается все чаще), то обходится без жертв. Вагоны — уменьшенная раза в полтора копия больших. Есть даже единственные в России узкоколейные плацкартные. По обе стороны тускло освещенного прохода тянутся двухъярусные полки-боковушки. Ни белья, ни даже подушек тут не выдают, состав страшно трясет на поворотах, и как спать на верхних полках — загадка. Но на нижних бывалые пассажиры как-то высыпаются.

Эти места берут те, кому ехать до конечной, до станции Санкино. Как Георгий Вялков, дедушка с кустистыми бровями и большой сумкой. В Санкино у него малая родина, и в свои 84 он обязательно трижды в год ездит на могилу мамы. А в сумке везет цветы.

— Я приеду — уже час ночи будет. У дежурного на станции найду где переночевать. С утра на кладбище. А ночью следующий поезд будет. Я на нем и вернусь.

С кем в поезде ни заговоришь — все кого-нибудь навещают: живых ли, мертвых ли. Маму в Санкино, родителей в Ельничной, кладбище на заброшенной станции, тещу в Калаче — это еще за Санкино, надо пересаживаться на потрепанный одновагонный поезд. Узкоколейка — последняя ниточка, связывающая с родными, с малой родиной, с памятью. Особая статья — туристы и ягодники.

— За ягодами обычно едут человек 10. Время от времени одного посылают в город отвезти собранное. Летом я разом 15 картофельных мешков клюквы видела,— признается проводница сидячего вагона Наташа.

Корпулентная и добродушная, она работает на дороге первый год, но поняла уже всю важность своего дела. Ведь проводник тут — тоже связь, через него передают в деревню лекарства, хлеб, курево. Деньги за это брать не принято, максимум — шоколадку.

Приключений тоже хватает. То один пьяный мужик за лавку провалился, да так, что его на конечной найти не могут. То другой топором начнет махать. А опытная Надежда Викторовна из плацкартного вагона даже роды как-то прямо в дороге принимала.

Узловая станция

— Наши всегда сперва к поезду выходили и только потом в клуб,— вспоминает бабушка из поселка Ельничная Нелла Топоркова.— И не было такого, чтобы поезд проехал и никого не излупили. Ребята — атаманы были! Один раз морячок на побывку ехал, щупленький такой, так к нему прицепились. Я над ним встала: "Только тронь",— говорю. Не тронули.

Сейчас Ельничная утратила былое величие, и посторонние проезжают безнаказанно. Но встречать поезд приходят многие. Станция всегда была узловой, и добрая половина жителей работала на дороге. Нелла Топоркова, к примеру, смазчицей.

Дорога и сейчас главный работодатель в поселке. Впрочем, есть тут еще клуб, фельдшерский пункт, школа, садик, три магазина, пожарная станция и котельная центрального отопления. Правда, детей все меньше, отопление барахлит, а фельдшерский пункт (в былые времена — вообще больница) на глазах превращается в сестринский пост, поскольку прежняя фельдшерица Людмила Васильева уходит на пенсию, а замены нет.

Вся основательная медицина все равно связана с узкоколейкой. По ней в пригородный поселок Верхнюю Синячиху ездят рожать, лечить зубы, получать бесплатные лекарства. По ней же иногда приезжает доктор: проведет диспансеризацию, прививки сделает. А если срочно нужно в больницу, то в тупике стоит специальный санитарный вагон для доставки больных, очень старый, без света и с печкой-буржуйкой.

— Иногда быстро получается, иногда часами ждем, если, например, машиниста и тепловоз ищут,— признается фельдшер Людмила.— Но что поделать, если нормальная дорога есть только зимой, а скорая из Синячихи нас все равно не обслуживает?

Недавно Ельничная отметила свое столетие, и умирать пока не собирается.

— К нам как-то телевизионщики приезжали, такой репортаж сняли, что родственники стали звонить: давайте, мол, мы вас заберем из этого ужаса,— с явной обидой вспоминает завклубом Вера Латышева.— А мы тут, между прочим, нормально живем.

Алапаевскую узкоколейку наши коллеги неизменно рисуют этакой зоной социального бедствия. В огоньковском репортаже 2004 года рассказывалось и про драки, и про повальное пьянство, а один из героев пророчествовал: "Вот продержится дорога еще лет десять, а потом умрет". Прошло 10 лет, а она все не помирает. Это как число наркоманов в Ельничной, которых всех наперечет знает фельдшер Людмила: ни больше их не становится и ни меньше.

Как будто все, что должно было умереть, уже поумирало. Кто спился и умер, кто собрался и уехал. Остальные приучились жить как-то сами, на скотине, пенсиях и дарах леса. А леса здесь богатые. И чем дальше уезжаешь по узкоколейке, тем все это становится заметнее.

Пенсионный тепловоз

Пенсия, как и другие государственные блага, прибывает в деревни по узкой колее. Пользуясь оказией, отправляемся из Ельничной на зафрахтованном центром выдачи пенсий тепловозе.

Обстановка в кабине очень мужская: фотография девушки из журнала, иконка, Ильич, не чистое, но мягкое тряпье на скамейке, немножко машинного масла. Из болтающейся колонки разносится разухабистая песенка. А 26-летний машинист Виталий Груздев, небритый и в камуфляже, весело правит машиной.

— Соль этой работы в чем: люди тебя всегда встречают с радостью. Есть лежачие — так для них это вообще возможность хоть с кем-то поговорить,— объясняет по дороге разносчик пенсий Валера, следователь-пенсионер в чине майора.— Живут люди по своим норкам все. А как пенсию приносят — выходят.

И правда, в деревне Строкинке вся местная публика перед нашим приездом загодя собралась в магазине. По совместительству это почта и вообще единственное оставшееся общественное здание.

Из 36 жителей тут 20 пенсионеров, но уж эти 36 никуда уезжать не намерены. Даже старый зэк Петр Демков, всю жизнь промотавшийся по городам и лагерям, три года назад решил осесть в родной деревне. Раньше ничего по хозяйству не умел, а теперь разбил огород, овец завел, а на окне выращивает перец в горшочке: "Не могу без острого".

Заботит местных только неверное электричество, которое то появляется, то пропадает. Все немного боятся повторения судьбы деревни Березовки, где свет несколько лет назад отключили насовсем.

Пионеры и пионерка

Березовка — наш следующий пункт, конечная на единственной оставшейся боковой ветке. Чтобы попасть туда, Виталик выходит на безлюдной и брошенной станции Чернышовке и сам вручную переставляет стрелку.

Молодой лес подступает к колее вплотную. Кроны смыкаются над головой, образуя зеленый тоннель, по которому, как в какой-нибудь сказке, медленно катится маленький локомотив. Ветки бьются в стекло, хлещут по бортам. Выясняется, что наш обшарпанный донельзя тепловоз красили только прошлым летом. Когда ветки совсем мешают, машинист берет топор и вылезает из кабины рубить разросшуюся ольху. Пару раз на пути выходят ничего не боящиеся глухари.

— Я ездил в Березовку следователем еще в советское время. Большой был поселок, богатый. А сейчас там как после войны,— вздыхает Валера.

От почти трехтысячного поселка осталось шесть человек. Сено здесь косят прямо на улицах среди развалин. Тепловоз больше часа идет по лесу, чтобы раздать пенсии двум местным старикам.

Николая Федоровича Бенедюка приход пенсии застает в жалком виде, среди вони и объедков. Пенсионер только что закончил пить трехведерный бидон браги.

— Неделю пировал,— извиняющимся голосом говорит он.— Мне в город никак ехать нельзя, ребята, там одни алкоголики. Тут можно пить и не пить, а там я постоянно буду.

Все вокруг говорят, что дед и правда бывает трезвым, и тогда мужик толковый. Он уже получил в Синячихе квартиру, но переезжать совершенно не готов. Пенсионерка Нина Моисеевна Бектешева квартиры не получила, но переехать не прочь. А вот ее сын Артем держится за землю:

— Зимой я уезжаю и нанимаюсь лес валить, но тут у меня поросята, кролики, куры, трактор — как я все это брошу?

Тем более что недавно у местных появились соседи: в 10 км поселились несколько монахов и восстанавливают старинный монастырь. Где еще спасаться от мира, как не в алапаевской глуши? Березовцы иногда ходят к ним помочь, Артем вот на следующей неделе собирается.

Связь в Березовке есть — тут недавно поставили автономный спутниковый телефон на солнечных батареях. Электричества нет, но на каждом дворе по генератору. Поезд приезжает четыре раза в месяц, но почти у каждого на узкоколейке имеется самодельная мотодрезина — "пионерка".

Происхождения названия не помнит уже никто, но "пионерки" — это целая субкультура. Машинки на железнодорожных колесах с мотором от бензопилы или мотоцикла подчас становятся настоящими произведениями инженерного искусства. К некоторым мастерам обращаются из других деревень. В Ельничной, например, славится второй машинист Владимир Богаткин.

— У меня она из всего на свете собрана: стекло от "Оки", дворник от 157-го ЗИЛа, двигатель от "Минска", бак от "Тулицы", а передача от "Ижа-Юпитера". Крылья сделаны из капота бульдозера, а колеса родные, от путевой дрезины. Кнопка газа от бензопилы. Оба моста ведущие, четыре скорости и до 40 километров в час бежит. Ближний свет есть и дальний,— не нахвалится Александр Шалаев, пожарный из Ельничной, приехавший в Березовку поохотиться.

Для многих "пионерка" — хлеб. В Строкинке на самодельной дрезине построено все снабжение магазина: раз в неделю хозяин отправляется на ней в Синячиху за продуктами. Охотникам за брошенным в умерших деревнях железом не обойтись без платформы-прицепа. Некоторые практикуют извоз.

Были "пионерки" и при советской власти, но ездили строго по разрешению. В условиях анархии аварии — дело обычное. Не с поездами, те тихоходны и заметны издалека — водитель успевает слезть и стащить "пионерку" с путей. Куда чаще дрезины просто сходят с рельсов из-за быстрой езды или сталкиваются в лобовую. Тут уж главное — успеть спрыгнуть. Александр вот как-то сломал в такой аварии ногу, а бывает, и насмерть бьются — такая тут жизнь.

Недолгая советская цивилизация, выстроившая в лесу поселок с больницей и общественной баней, сошла на нет. И проступило что-то то ли новое, то ли хорошо забытое старое. Остались мужики, не готовые бросить свое хозяйство ни за какие коврижки. Охотники, рыбаки, лесные жители, почти все умеющие делать без помощи внешнего мира. Если праздник намечается — поставят брагу, если ехать куда — соберут "пионерку". А в Калаче, говорят, есть даже специальный мастер по гробам.

Достопримечательность

В Ельничной возвращение в цивилизацию знаменуется пересадкой из обшарпанного тепловоза Виталика в сияющий локомотив Олега Никонова. Этот машинист антипод предыдущего — безупречно выбритый трезвенник и аккуратист. Он непрерывно шутит и любит возить туристов, всегда притормаживая, если его просят фотографы.

Видно, это и есть будущее Алапаевской узкоколейки. Недавно ее включили в областной маршрут "Самоцветное кольцо Урала" и хотят развивать туризм, чтобы спасти от полного закрытия. Правда, что от АУЖД останется — пока неизвестно.

— В Европе такие дороги часто используют в туристических целях. Есть примеры из Франции, из Латвии,— рассказывает Наталья Чекасина, замдиректора Верхнесинячихинского музейного объединения.

В прошлом году область дала денег на ремонт узкоколейного вокзала в Верхней Синячихе. А месяц назад удалось получить 6 млн на реконструкцию музея АУЖД и превращения его из ведомственного в общедоступный.

Экскурсии на поезде катаются уже сейчас. За час они доезжают 27 км от Алапаевска до Верхней Синячихи. Но в планах продлить экскурсионный маршрут до Ельничной. Там собираются проложить шоссе и построить музейный комплекс с гостиницей и рестораном. Правда, местные жители в это не очень верят и поговаривают, что под ними нашли какие-то полезные ископаемые. Из-за них, дескать, все и затевается.

---

На платформе в Синячихе кроме нас, ждущих такси, еще двое. Оба из Ельничной: Сергей, мужик лет 40 без вещей, и школьница Диана с большим баулом.

— В интернат еду. Куда, не знаю, должны на машине забрать,— девушка храбрится, но явно волнуется.— Я все время одна в классе была, а теперь вот не дали мне в восьмом дома доучиться.

Диана ждет уже пару часов. Наконец, появляется машина с неприветливой парой интернатских работников — так начинается новая жизнь. А минут через 15 со стороны Алапаевска подкатывают одна за другой две "пионерки". Мужчины и женщины сидят, свесив ноги набок, как солдаты на броне. Сергей голосует, задняя дрезина притормаживает, он привычно запрыгивает и машет на прощание рукой. Пока есть рельсы, жизнь у него в привычной колее.