Почему погиб организатор самого успешного кремлевского заговора

50 лет назад, 14 октября 1964 года, советский народ узнал, что в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья пленум ЦК КПСС освободил от должности первого секретаря Н. С. Хрущева. А пять дней спустя, 19 октября, на подлете к Белграду разбился самолет с советской делегацией, в состав которой входил человек, организовавший смещение "дорогого Никиты Сергеевича".

Евгений Жирнов

"Из рядового — сразу в капитаны"

О том, что происходило 19 октября 1964 года, Н. Н. Месяцев, назначенный председателем Госкомитета Совета министров СССР по радиовещанию и телевидению в день снятия Хрущева с постов, рассказывал мне следующее:

"В этот день на Красной площади встречали космонавтов. Я сидел у себя в кабинете на Пятницкой и следил за ходом прямой трансляции. Вдруг заходит руководитель службы радиоперехвата. Докладывает, что западные радиостанции передают, что в Югославии разбилась советская делегация во главе с маршалом Бирюзовым. Я снимаю трубку и звоню в Белград нашему послу. Он говорит, что слышал взрыв. Минуты через три он мне перезвонил и сказал, что все погибли. Военные пилоты первый раз летели по этому маршруту и при развороте на посадку врезались в гору Увала. Когда с погибшими прощались в ЦДСА, Брежнев плакал навзрыд".

То, что Брежнев отличался повышенной эмоциональностью, не было секретом никогда и ни для кого. Но чья смерть настолько огорчила только что избранного первого секретаря ЦК КПСС? Кроме маршала С. С. Бирюзова в делегацию входило пять генералов, и один из них — генерал-майор Н. Р. Миронов — был давним и, как считали многие, близким другом Брежнева.

Николай Миронов родился в 1913 году в Екатеринославской губернии, которая после революции стала Днепропетровской областью. А именно там начинал свою партийную карьеру Леонид Ильич. Говорят, что они были знакомы с тех пор, как Николай Миронов был студентом геолого-географического факультета Днепропетровского государственного университета. Возможно, их пути впервые пересеклись и в войну, когда они оба были политработниками на Южном фронте.

Миронов ушел на фронт в августе 1941 года, рядовым политбойцом, как называли тогда коммунистов и комсомольцев, направлявшихся в войска для поддержания морального состояния отступающей армии. Его командир — генерал-майор И. Т. Замерцев — вспоминал, что в сентябре 1941 года Миронов участвовал в самых тяжелых боях. Первым переправился ночью на плоту через реку на занятый немцами берег, первым поднялся в атаку. А когда наступление остановилось, прикрывал со своей группой отход своей роты:

"После этого боя недавний студент был назначен политруком 5-й батареи, а затем комиссаром 3-го дивизиона 811-го артиллерийского полка. В конце ноября наша дивизия заняла оборону в районе Изюма по берегу Северного Донца. К этому времени Миронова перевели в политотдел дивизии на должность старшего инструктора по работе среди войск противника. Ему присвоили звание старшего политрука, что соответствовало званию капитана. Из рядового — сразу в капитаны! Редко кому выпадала такая удача".

Как писал генерал Замерцев, командующий Южным фронтом Р. Я. Малиновский для выяснения сил и планов противника приказал добыть "языка". Группу разведчиков, отправившихся за линию фронта, возглавил старший политрук Миронов. И в результате в штаб дивизии доставили сразу двух пленных.

"Пленные фашисты,— вспоминал И. Т. Замерцев,— принадлежали к штабу 257-й немецкой пехотной дивизии. Миронов тщательно допросил их. Мы получили нужные сведения. Приказ командующего был выполнен. Я решил представить отважных разведчиков к награде".

В феврале 1942 года Миронов получил тяжелое ранение, был признан ограниченно годным к службе, мог демобилизоваться и вернуться к учебе. Но он настоял на отправке на фронт, в свою дивизию. Воевал до последнего дня войны, участвовал в освобождении Белграда, в штурме Будапешта. В октябре 1945 года майора Миронова демобилизовали, и он вернулся в Днепропетровск, где его опыту политработника немедленно нашли применение на партийной работе.

Там же началась и его работа с Брежневым, которого в 1947 году избрали первым секретарем Днепропетровского обкома КП(б)У. Миронов в том же году возглавил Жовтневый райком Днепропетровска. Вскоре, правда, их пути разошлись. Миронов поднялся на следующую ступеньку партийной карьеры — был избран секретарем Кировоградского обкома. А в 1951 году в ходе очередного укрепления госбезопасности партийными кадрами его направили на работу в МГБ СССР, заместителем начальника Третьего главного управления — военной контрразведки.

Кто знает, как могла сложиться его дальнейшая судьба, но в 1956 году его назначили начальником Ленинградского управления КГБ, где он в 1958 году подготовил доклад о необходимости изменения методов работы госбезопасности, точнее, письмо Хрущеву.

"Он выбирал и других людей"

Прежде всего Миронов предлагал больше заниматься профилактикой подведомственных госбезопасности правонарушений. Но председатель КГБ И. А. Серов считал, что профилактикой с идеологическими врагами бороться невозможно. Во время его ожесточенного спора с Хрущевым в кабинет первого секретаря по какому-то делу зашел заведующий отделом партийных органов ЦК КПСС по союзным республикам, а в недавнем прошлом — глава комсомола А. Н. Шелепин. И Хрущев немедленно поинтересовался его мнением. Шелепин, не раздумывая, встал на сторону Хрущева и получил задание подготовить записку о реформе КГБ. В декабре 1958 года последовало кадровое решение: Серов был назначен начальником ГРУ, Шелепин — председателем КГБ. А в мае 1959 года генерал-майора госбезопасности Миронова назначили заведующим административным отделом ЦК, курировавшим оба эти ведомства. Хрущев не учел только одного. Миронов был слишком умен и амбициозен для того, чтобы играть лишь отведенную ему первым секретарем роль.

С первых дней работы Миронова в ЦК КПСС стало заметно, что он пользуется значительным авторитетом в госбезопасности, армии и партийном аппарате. Работавший под его началом заведующим сектором А. Н. Малыгин рассказывал мне, что Миронов был единственным заведующим административным отделом, к которому приезжал в ЦК министр обороны, хотя маршал Малиновский и занимал более высокую ступень в советской иерархии. Возможно, свою роль в этом сыграли воспоминания о фронте, о "языках", которых разведгруппа Миронова добыла по приказу Малиновского. Но на окружающих визиты маршала к зав. отделом ЦК производили сильное впечатление.

Вскоре с помощью Шелепина Миронов фактически установил контроль над КГБ. Железный Шурик, как его иронично называли недруги, осваивался в чужой для него чекистской среде с большим трудом. К тому же многие годы в комсомоле он работал под руководством жесткого и авторитарного первого секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова. А потому нуждался в руководящих советах и указаниях Миронова. В конце концов, ветеранов госбезопасности, сопротивлявшихся указаниям и начинаниям Шелепина, с помощью Миронова либо отправили в отставку, либо — в резидентуры за рубеж. Так что в 1961 году, когда Шелепина избрали секретарем ЦК, на пост председателя КГБ без особых проблем удалось продвинуть еще одного бывшего комсомольского руководителя и ближайшего соратника Шелепина — В. Е. Семичастного.

Как вспоминали ветераны, другие "комсомольцы" Шелепина не без участия Миронова мало-помалу продвигались на различные ключевые посты. Но Миронов был слишком умен, чтобы делать ставку на одного Шелепина. Брежнев был еще более управляемым и властолюбивым, чем Железный Шурик. Кроме того, Шелепин был слишком молод, чтобы переместиться на самый высокий пост в стране.

О том, как именно Брежнева удалось включить в число заговорщиков, рассказывал мне секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев. Секретарям ЦК Леониду Ильичу Брежневу и Николаю Викторовичу Подгорному сообщили, что один из офицеров охраны КГБ слышал, как Хрущев говорил, что "этих двух дураков — Леню и Колю — надо снимать с работы". Говорил это первый секретарь ЦК на самом деле или к появлению версии были причастны Семичастный и Миронов, не имело никакого значения.

О том, как Миронов вел подготовку "демократического смещения Хрущева", мне рассказывал Н. Н. Месяцев:

"Ко мне он подходил довольно аккуратно и долго. Мы общались семьями на дачах ЦК в Усове, жили по соседству. На прогулках он, не торопясь, выяснял мое отношение к Хрущеву, к ситуации в стране. Наши оценки были созвучны. Я думаю, что так же он выбирал и других людей. Практически всех, кого я знаю, к делу привлек он. За несколько дней до начала пленума мы были на очередной прогулке. "Решено, что ты уйдешь из ЦК. Будешь назначен председателем Гостелерадио"".

"А я не могу возразить"

На финальном этапе заговора к разговорам с потенциальными союзниками был подключен уже большой круг людей. Николай Игнатов встречался с руководителями областей и республик. С колебавшимся Михаилом Сусловым, которого иногда называли идеологом заговора, пытался договориться во время поездки во Францию секретарь МГК КПСС Н. Г. Егорычев. Разговор, как он мне рассказывал, шел во время прогулки. Выслушав Егорычева, хитрый Суслов ответил, что, мол, дождь накрапывает, пойдемте.

С руководителями Совмина СССР и верхушкой его аппарата вел разговоры первый заместитель Хрущева Алексей Косыгин. Председатель Совнархоза Вениамин Дымшиц, услышав от него о готовящемся пленуме, молча попятился к дверям и тут же отправился в больницу. Говорят, что такого наплыва пациентов, как в октябре 1964 года, кремлевские больницы не знали за всю свою историю. Не было ни одного свободного места.

С теми немногими, кто пытался помочь Хрущеву, разбирался Семичастный. Его сотрудники заблокировали в гостинице "Москва" тех немногих членов ЦК, которые собирались выступить в защиту первого секретаря. Хотя, по сути, все было решено еще до пленума, на заседании Президиума ЦК КПСС. Все высказали Хрущеву накопившиеся претензии. В первый день он еще сопротивлялся. А потом сник. На следующий день он горестно заметил: "Собрались и мажете говном, а я не могу возразить".

Никто не ожидал, что все удастся сделать так легко и быстро. Как вспоминали ветераны КГБ, все решили, что Хрущев готовит какой-то подвох в своем стиле. Больше всего боялись, что он прорвется в американское посольство и начнет оттуда призывать народ на помощь. Прийти на помощь, конечно, никто не придет. Но репутация новых руководителей будет серьезно подмочена. И потому вокруг посольства были поставлены машины "семерки" (службы наружного наблюдения КГБ) с приказом: любой ценой не допустить прорыва Хрущева к американцам. По той же причине Брежнев и его окружение выслушивали доклады о том, куда едет и что делает Хрущев. В конце концов, самого высокопоставленного пенсионера страны попросили не выезжать с дачи.

В ту легкость, с которой Хрущев прекратил борьбу за власть, не могли поверить и за рубежом. Руководители Французской коммунистической партии, которым неизвестный советский гражданин доставил прокламацию в защиту Хрущева, передали ее в советское посольство в Париже только 17 ноября, явно выждав, чья возьмет.

Тем временем в Москве вовсю делили власть. Брежнева избрали первым секретарем ЦК, а Шелепина — членом Президиума ЦК. Для Миронова ситуация складывалась просто замечательно. Шелепин и Брежнев теперь становились главными конкурентами в борьбе за власть и, борясь, нейтрализовывали друг друга. А реальная власть оказывалась в руках имевшего серьезное влияние на обоих Миронова.

Миронов, как вспоминал А. Н. Малыгин, со дня на день ожидал выдвижения на пост секретаря ЦК, но все сложилось иначе. Меньше чем через неделю после пленума, 19 октября 1964 года, он в составе советской делегации вылетел в Белград на празднование годовщины освобождения. Но самолет на подлете к Белграду врезался в гору. По официальной версии, военные летчики впервые летели по этому маршруту и не были готовы к посадке на окруженную горами взлетную полосу.