Юрий Сапрыкин о первом выпуске программы «Взгляд»

Для каждого номера Weekend в рамках проекта «Частная память» мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.

2 октября 1987 года
Первый выпуск программы «Взгляд»

Леонид Парфенов в недавней лекции на "Дожде" вспоминал, какой эффект произвела на него фраза, сказанная политическим обозревателем Александром Бовиным в начале очередной "Международной панорамы": "На этой неделе мир узнал, что есть на свете такие Фолклендские острова". В 1982 году на советском телевидении подобное построение фразы, да еще с такой интонацией — не в рупор и не из громкоговорителя, не казенно-дикторски, а иронически-человечно,— выглядело чем-то неслыханным: как будто гипсовый памятник слез с постамента, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и заговорил обычным человеческим языком.

Первый выпуск программы "Взгляд" производил сокрушительный эффект еще до того, как ведущие произнесли первое слово. "Информационно-развлекательная программа" — это как? Понятно же, что "Сегодня в мире" отдельно, а "Вокруг смеха" отдельно: это закон природы — как их можно перемешать? Почему все начинается в будни ближе к полуночи — раньше в такое время показывали только "Мелодии и ритмы зарубежной эстрады" в ночь на Пасху, ну или "Новогодние огоньки" — а тут что за праздник? Почему студия выглядит как квартира, где выключили верхний свет, а ведущих четверо? Почему они без галстуков? Почему в свитерах? Почему, в конце концов, им так мало лет? И это еще прямой эфир? Как это все возможно? Даже не самому проницательному зрителю становилось понятно — рухнула какая-то несущая конструкция, раскрашенная фанерная декорация, внутри которой жило все тогдашнее телевидение, если не вообще страна. Начинается совсем другая игра, по новым правилам, на ином языке. И это еще они не произнесли ни слова.

Подробности возникновения программы "Взгляд" многократно изложены в воспоминаниях участников тех событий: было начальство молодежной редакции Центрального телевидения, Анатолий Лысенко и Эдуард Сагалаев, где-то рядом собралась компания талантливых молодых ребят с иновещания, появилась идея сделать что-то необычное и для молодежи, на то было получено добро от прогрессивного секретаря ЦК Яковлева — остальное уже история. "Взгляд" вывел на экран новый тип разговора, общения, присутствия в кадре, "Взгляд" выкапывал самые острые темы и вытаскивал в студию людей, которых невозможно было представить на ТВ, "Взгляд" впервые показал Цоя и Бутусова, впервые сделал репортажи с демократических митингов в Лужниках и акций общества "Память", впервые начал сводить за одним столом политических оппонентов, которые могли спорить и даже ругаться, стал одним из символов перестройки, воткнул дюжину ножей в спину советской власти и, выполнив свою историческую миссию, был закрыт на последних издыханиях режима — после отставки Шеварднадзе и как раз перед событиями в Вильнюсе,— чтобы потом неоднократно возрождаться, уже с меньшим успехом и в ином качестве. Но тем осенним вечером, в начале первого эфира, ничего этого мы еще не знали — на экране было трое молодых людей, и они по очереди сказали "Добрый вечер".

Канонический состав ведущих "Взгляда" — присутствовавшие в тот вечер на экране Владислав Листьев, Александр Любимов, Дмитрий Захаров и начинавший на той программе корреспондентом Александр Политковский — сложился более или менее случайно, но так удачно подобрать состав не смог бы и голливудский кастинг. Ведущими "Взгляда" можно было бы иллюстрировать главу о типах темпераментов в учебнике по психологии, типажи разложились идеально — как в группе The Beatles или мультфильме про 38 попугаев: спокойный проницательный Листьев, энергичный улыбчивый Любимов, задумчивый интроверт Захаров и простоватый, но жутко искренний правдоруб Политковский. Были и другие ведущие, но каждое исчезновение с экрана канонической четверки воспринималось как обман и подстава (как в известном монологе Гришковца — включаешь мультфильм, а он кукольный), и сразу возникало подозрение, что где-то наверху торжествуют силы реакции, и даже клипов при них, кажется, меньше показывали. На ведущих "Взгляда" не то что хотелось быть похожими, казалось, что они и так похожи на тебя; казалось, что на экран вместо специально обученных политинформаторов из ленинского уголка выпустили случайно компанию аспирантов филфака, которые пересказывают друг другу на кухне истории про Афган и Чернобыль, услышанные по вражьим голосам, и врубают переписанный на кассету МК-60 свежий альбом "ДДТ".

Ведущие "Взгляда" были ошеломительно молоды — самому младшему, Александру Любимову, едва исполнилось 25. Еще лет на пять раньше это воспринималось бы скорее как недостаток, еще лет через десять им пришлось бы идти подмастерьями к новым постсоветским мэтрам — но вот бывают такие эпохи, когда почему-то всем кажется, что у молодости есть какой-то важный секрет, специальное знание о том, как все должно быть устроено. Недолгие перестроечные времена были одержимы молодостью — повальный интерес к неформалам, молодежные кооперативы и молодежные жилые комплексы, молодежные редакции "Театральной жизни" и "Советского экрана", крики "Дайте слово лестнице!", звучащие в опять же молодежной программе "12-й этаж" и означающие, что у собравшихся на лестнице юнцов есть какая-то универсальная отмычка ко всем жизненным проблемам — обеспеченная лишь тем фактом, что им немного за двадцать. Молодежи были внезапно сданы все карты, и она их молниеносно разыграла — наверное, не идеальным образом для страны, но довольно для себя: за исключением, может быть, самых высших эшелонов, вся нынешняя элита — от медийной до финансовой — люди того самого поколения, о котором режиссер Подниекс риторически спрашивал, легко ли быть молодым, и которое в ночь с четверга на пятницу смотрело на ЦТ упоительные репортажи — например, про лошадь, живущую в обычной московской многоэтажке.

если вам кажется, что у молодых есть какая-то важная правда — это скоро пройдет

Ну а что я? Я завороженно смотрел на вереницу немыслимых персонажей, творивших на экране невозможные раньше дела — Тельман Гдлян рассказывает про узбекское дело, Артем Тарасов отчитывается за 90 000 рублей, выплаченных в месяц как партвзносы, Марк Захаров сжигает партбилет, только что вернувшийся из Америки Гребенщиков крутит в руках диковинный предмет под названием "компакт-диск". Я гадал, кого в этот раз покажут — новую песню "Телевизора" или каких-нибудь хард-роковых упырей типа группы "Магнит" или "Август",— и боялся отойти от магнитофона, чтобы нажать кнопку record, если все-таки будет "Телевизор". Я держался из последних сил, боясь заснуть и подозревая, что завтра вряд ли удастся встать к первому уроку — "Взгляд" шел без строгого хронометража, "пока не закончится", как позже на Украине "Свобода слова" с Савиком Шустером, а в России давно ничего такого не осталось уже. Я тоже верил, что у этих людей немного за двадцать есть ключ ко всем дверям, и в каком-то смысле они меня не обманули; до сих пор в каждом удачном телевизионном проекте, вплоть до шоу "Голос", мне видится эхо "Взгляда" — ну да, четыре неглупых человека обсуждают только что прозвучавшую песню обычным человеческим языком,— и именно благодаря этим полуночным эфирам мне до сих пор кажется, что в кожаной куртке Цоя больше правды, чем в саперной лопатке генерала Родионова.

И с высоты прожитых лет, конечно, понятно: если вам кажется, что у молодых есть какая-то важная правда — это скоро пройдет: они превращаются в дипломатов, юристов и профессоров, кто-то сходит с дистанции, кто-то уходит из жизни, и вдруг им становится страшно что-то менять. Но какое же это хорошее время — когда вам про молодых так кажется.

Юрий Сапрыкин

Весь проект «Частная память»