Почему российское общество боится говорить и не умеет договариваться. Социолог Борис Гладарев поделился с Ольгой Филиной результатами своего исследования

Оптимистичные разговоры о ярких перспективах становления в России гражданского общества, популярные в передовых отрядах среднего класса на старте нулевых, в последнее время сменились унылой констатацией: перспективы туманные, граждане в общество не складываются, раздражение растет, взаимопонимание не наступает. Что случилось? Дежурное объяснение — во всем виновата власть — частично справедливо, но исчерпывающим его признать трудно. Социологи предлагают нестандартный ответ: страна страдает от "публичной немоты" и коммуникативных поломок. "Огонек" разбирался в природе выявленного недуга

Центр независимых социологических исследований диагностировал у россиян неведомое прежде качество — "публичную немоту". На этой неделе результаты исследования будут обсуждаться в Европейском университете в Санкт-Петербурге. "Огонек" обратился к автору работы социологу Борису Гладареву за разъяснениями: что это за общественный недуг такой и как так вышло, что мы не умеем друг с другом нормально разговаривать.

— Страной глухих нас уже называли. "Страной немых" — впервые. Как вы обнаружили в россиянах неразвитость речи?

— Специальной исследовательской задачи у меня не было. В ЦНСИ я работал над темой современных общественных движений, соответственно с 2007 года наблюдал за десятками городских инициативных групп, гражданских коалиций в Петербурге. Накопилось множество опытов включенного наблюдения, полевых дневников, где они фиксировались. И когда я стал их систематически анализировать, не мог пройти мимо очевидного: помимо характеристик развитости-неразвитости гражданского сознания, степени оппозиционности того или иного сообщества у каждого из них есть очень, если хотите, конкретная характеристика — умение или неумение договариваться. Вроде бы очевидно: чтобы представлять собой некую общность, договариваться нужно. Но парадокс в том, что большинство российских объединений почти лишены такого минимального, абсолютно необходимого навыка. Даже на локальном уровне люди не умеют правильно построить разговор, чтобы выработать общее и полезное для всех решение. Как правило, люди настроены на агрессивное оппонирование. Иногда доходит до абсурда: в доме выключили воду, нужно понять, что произошло с коммуникациями, а все жильцы ищут виноватых, ссорятся друг с другом. Будто цель всего разговора — победить в споре, а не добиться включения воды.

— Значит, людям не хватает навыков публичного общения? Как вы думаете, почему?

— Важно понять вот что: собранный материал позволяет со всей уверенностью говорить, что мы наблюдаем факт коммуникативных поломок, то есть практически любое общественное собрание в России не умеет разговаривать и договариваться. Но что по-настоящему явилось причиной этих поломок — уже спекулятивный вопрос. Филологи вам скажут одно, историки — другое, для этого мы и собираемся издавать книгу о "синдроме публичной немоты" и проводим серию семинаров на эту тему в Европейском университете. Проблема в том, что исследования этого феномена только начинаются, до этого социологи предпочитали говорить о неразвитости у нас гражданского общества вообще, о прогрессирующем безразличии и апатии, по-научному именуемой аномией. Сейчас мы пытаемся уйти от абстракций и понять на практическом уровне, что реально мешает возникновению в стране гражданского общества.

— Историки скорее всего вспомнят "эффект колеи" — ведь навыку публичной дискуссии просто неоткуда было взяться...

— Да, это очевидно. В конце концов история российских дебатов насчитывает всего несколько десятилетий, да и то разбитых по разным периодам. Это хорошо известное общественное оживление после реформ Александра II, потом короткий период после Февральской революции и, наконец, 10 лет вокруг перестройки — с 1986 по 1996 год. Последний временной отрезок можно закончить даже раньше: в ХХ веке дебаты, по-видимому, прекратились вместе с гайдаровской реформой — людям стало не до них, лишь бы выжить. Как и после 1917-го, кстати. Коллеги-культурологи иногда углубляют эту гипотезу, замечая, что отечественная культура как таковая не заточена под схоластический спор, под публичное выяснение истины. В Европе люди спорят, чтобы найти что-то третье между двумя несовпадающими мнениями, добиться в конце концов того, чтобы точки зрения сошлись на компромиссе. А у нас принято говорить, что "есть всего две позиции — одна моя, а вторая неправильная" или что "у каждого свое мнение" и вообще, о вкусах не спорят. В нашей культуре компромисс обычно воспринимается как частный проигрыш, а не общий выигрыш. И это касается представителей всего политического и идеологического спектра.

— Вспоминается классик с его миниатюрой: "Какое у вас мнение?" — "Да уж не такое, как у вас". Неумение вести дискуссию всегда связано с неуважением к другим?

— Жванецкого, кстати, часто цитируют в связи с "публичной немотой" — он записал десятки ее проявлений: можно сверяться как по справочнику. Я бы сказал, что здесь речь не столько об уважении, сколько о доверии. Не секрет, что наше общество уже много лет испытывает дефицит доверия, бизнес, например, ощущает его очень конкретно, так как несет реальные финансовые издержки. Мы не доверяем оппонентам и не собираемся всерьез их слушать. Но можно обратить внимание и на более простое измерение публичной немоты — это такое состояние общества, когда его члены просто не освоили публичный язык. С социологической точки зрения существует несколько регистров общения. Есть официальный регистр: это язык больших партсобраний, заседаний правительства — чего угодно еще в этом роде. Есть приватный регистр: язык "кухонных разговоров", кулуарных пересудов и прочего. И есть, наконец, публичный регистр. Он предполагает разговор с "другими", равными тебе незнакомыми людьми. Так вот, в ходе последних исследований выяснилось, что у наших сограждан ощущается дефицит публичного языка. Если некое объединение людей хочет делать "все по форме", оно скатывается в официоз, а если пытается "расслабить" собрание — получается чересчур приватный вариант.

— Вы выделили в исследовании три наиболее характерных сценария "поломок" дискуссии: "соседский сход", "тусовка" и "состязание" (или "авторитарный сценарий"). В чем особенность каждого?

— Предложенная мной классификация, возможно, неполная и спорная, но она основана на наблюдениях за сотнями реальных дискуссий, большинство из которых закончились ничем. Это, так сказать, попытка упорядочить все неудачи. "Тусовка" — пример того, когда и как собравшиеся злоупотребляли приватным регистром. С виду все вроде бы хорошо и современно: несколько инициативных людей встречаются в кафе, чтобы обсудить, например, вопрос о совместных действиях по защите каких-то конкретных культурных памятников от угрозы скорого их уничтожения девелопером. Они говорят разумные вещи, даже соглашаются друг с другом, но проблема вот в чем: приватная дружеская беседа не предполагает обязательного результата, друзья общаются, чтобы общаться, а не чтобы что-то конкретное сделать. А значит, "тусовка" может собраться, поговорить и разойтись. Ей сложно и даже несвойственно назначать ответственных за что-то и прорабатывать шаги конкретных действий. Итог таких посиделок соответственно нулевой. "Соседский сход" — еще более примитивная форма взаимодействия. Здесь люди мало знают друг друга и объединяются, как правило, ввиду общей опасности. Приватный регистр не выстраивается, официальный тоже. Что же остается? Искать врагов, виноватых в общей беде, на которых можно свалить всю ответственность. На подобных сходах нередко наблюдается настоящая какофония взаимных упреков, которую с полным правом можно описать как "коммуникативный ступор". Третий сценарий возможен тогда, когда в "тусовке" или даже среди участников "схода" появляется авторитетный лидер, чаще один, реже два. Когда авторитетный лидер один, регистр дискуссии тяготеет к официальному: лидер пришел, проинформировал, выслушал, распределил задачи среди участников собрания, которые, как правило, молчат. Когда лидеров два, мы говорим не просто об "авторитетном", а о "состязательном" сценарии обсуждения. Тогда, к сожалению, дискуссия нередко заканчивается переходом на личности, каким-то публичным скандалом, причем никакого общего мнения в итоге не формулируется. Люди предпочитают конфликт компромиссу.

— В своей статье вы заметили, что был в вашей практике едва ли не единственный случай, когда люди собрались для решения конкретной проблемы и правда ее решили. Учитывая распространенность "поломок", что особенного они сделали?

— Конечно, это не единственный, но весьма показательный случай эффективного компромисса. Речь идет о собрании восьми человек — пяти собственников квартир и троих активистов — в ресторане, принадлежащем одному из них, с весьма непростой целью: разработать стратегию сопротивления планам по сносу их дома как аварийного. Эти люди смогли в ограниченное время, без лишних эмоций и с полным уважением друг к другу найти общий подход и отстоять свой дом. Я размышлял над тем, в чем здесь секрет. Во-первых, это, конечно, очень небольшое собрание: хотя бы технически удалось выслушать каждого. А во-вторых, что важнее, половина собравшихся были представители делового мира. И успешность их дискуссии скорее всего связана с их бизнес-опытом. Это был разговор людей самостоятельных, ответственных, берегущих свое и чужое время, для которых практика переговоров — не просто красивая идея, а способ достигать целей. Как мне кажется, как раз этот слой, а вовсе не гуманитарии-теоретики, сегодня мог бы привить обществу новые стратегии публичного общения. Возможно, они единственные, кто умеет эффективно вести переговоры. Здесь нет большого парадокса, если учесть, что достижение компромисса — это не теория, а практика. Можно прочесть всего Хабермаса, изучить мою работу и сотни подобных и при этом остаться "публично немым". Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, требуется постоянная вовлеченность в публичную сферу, постоянный разговор по делу с "другими равными". В современной России далеко не все это могут себе позволить, не исключено, что успешные предприниматели здесь выделяются на общем фоне.

— Но бытует мнение, что и предприниматели в России предпочитают, используя вашу терминологию, "приватный регистр": заключать сделки в бане, подписывать контракты в караоке-барах...

— Такие практики остались в 1990-х. ЦНСИ отдельно исследовал бизнес-среду, и вот вывод: более успешными оказываются те, кто перенял международные стандарты, может общаться с зарубежными партнерами и клиентами. Это значит, что эволюция налицо. Я считаю, что похожая эволюция рано или поздно постигнет и наши общественные движения: когда накопится определенный опыт неудач, а также насущная потребность в решении застоявшихся проблем, дискуссия будет востребована. Это не наивная вера в лучшее — а естественный процесс. "Публичная немота" не хроническая болезнь, даже не диагноз. Это что-то вроде невежества, которое, как известно, устранимо: было бы желание.

— Выше исследование основано на многолетних наблюдениях — с 2007 по 2012 год. Вы заметили какую-то эволюцию сообществ и организаций, с которыми сталкивались?

— В этот конкретный период нет. Но это не противоречит тому, что я сказал выше: просто культурные практики меняются очень медленно, куда медленнее, чем политические. Здесь многое зависит от элементарных навыков, о существовании которых наши люди иногда даже не догадываются. Например, из всех собраний, которые я посетил, протоколировались только три-четыре. По-хорошему, это нонсенс. Но люди, выросшие в Советском Союзе, помнят протоколы как что-то формальное и бессмысленное, а молодежь о них ничего не знает, не понимает, что их аккуратное ведение — одно из золотых правил публичных обсуждений. В США с XIX века издаются специальные карманные справочники, в которых по пунктам изложено, как правильно провести собрание, чтобы все были довольны его результатом и воспринимали итог как общее мнение. У нас такого справочника, разумеется, нет, потому что никто не ставил перед собой цели его написать. Российская проблема скорее в том, что мы недооценили сложность организации публичной сферы. Перестройка потонула в "разноголосице": уже тогда следовало бы понять, что общественная дискуссия — это не просто гласность, а механизм со своими правилами, требующий точной настройки. С другой стороны, если хотя бы сейчас мы это поймем, может быть, лет через пять увидим перемены.

Беседовала Ольга Филина