Руководитель Росграницы Константин Бусыгин о состоянии агентства и своих планах

В конце 2013 года руководитель Федерального агентства по обустройству государственной границы (Росграница) Дмитрий Безделов был уволен: правоохранительные органы обвинили его в выводе бюджетных средств из профильной госпрограммы. Спустя полгода у Росграницы появился новый начальник — экс-глава концерна "Калашников" КОНСТАНТИН БУСЫГИН. В своем первом интервью он рассказал корреспонденту "Ъ" ИВАНУ САФРОНОВУ о том, что в ведомстве и на границе уже изменилось, а что изменить только предстоит.

"До конца года нужно разобраться с тем, что у нас вообще есть"

— Насколько неожиданным было для вас предложение возглавить Росграницу?

— Я ожидал любого предложения: куда бы послали, туда бы и поехал. Наводить порядок у нас много где надо. Были новые ощущения, но сказать, что что-то перевернулось с ног на голову, не могу. Те задачи, которые передо мной ставились на старой работе, были выполнены, а поручение премьера Дмитрия Медведева, данное мне при назначении на должность главы Росграницы, было схожим: вернуть агентству доброе имя и наладить его работу.

— С курирующим вице-премьером Дмитрием Рогозиным общий язык уже нашли?

— Он предложил мою кандидатуру на пост руководителя Росграницы, и я делал, делаю и буду делать все от меня зависящее, чтобы оправдать оказанное доверие. Очень хочется, чтобы он в ближайшем будущем произнес фразу: "Берите пример с Росграницы". Для нас это будет самой важной оценкой. Уверен, что это произойдет.

— Пока же Росграница считается одним из самых проблемных ведомств. Что удалось исправить?

— Оно и сейчас остается таким: за какие-то пять месяцев решить все проблемы Росграницы и сделать из нее конфетку нельзя. Мы сейчас стараемся решить самые насущные вопросы. Что-то нам удается, что-то у нас в процессе решения, но просто нужно понять, что это работа не одного года.

У нас есть объекты, которые не сделаны вообще, а какие-то объекты возведены только частично. Нам нужно провести их переоценку, поэтому сейчас Росграница очень тесно работает с контрольно-надзорными органами. Есть, например, пункт пропуска Краскино. Он недостроенный. Для того чтобы понять, что вообще с этим объектом делать, нужно было проверить его состояние. На место по моей просьбе выезжали соответствующие органы, оценивали его, искали ответ на вопрос: а можно ли то, что не до конца построено, использовать для дальнейшей работы? Чтобы миллиарды рублей в землю не закопать, чтобы опять не ломать то, что уже есть, а достраивать и доводить до ума. Федеральная таможенная служба и пограничная служба ФСБ РФ пошли нам в этом вопросе навстречу.

А ведь таких объектов у нас масса! Чтобы доделать объект, сначала нужно оценить, какой ущерб был нанесен предыдущими действиями, и понять, сколько нужно денег для того, чтобы объект этот довести до сдачи. Согласно закону, после этого мы должны представить проектно-сметную документацию, пройти экспертизу, конкурсы... Все это занимает в среднем по каждому объекту девять месяцев. Поэтому говорить, что мы закончим эту работу в 2014 году, нельзя. У нас задача до конца 2014 года только разобраться с тем, что у нас вообще есть.

— Вам что-нибудь известно об уголовном преследовании Дмитрия Безделова?

— Лично я этим не интересуюсь. Периодически к нам приходят следователи, просят предоставить какую-либо информацию, вызывают начальников управлений. За последний месяц сотрудники правоохранительных органов уже дважды нас посещали.

Но здесь дело в другом: независимо от следствия, украденные деньги к нам не вернутся. Все думают, что если органы поймают какого-нибудь условного Ивана Ивановича и он вернет деньги, то все наладится. Не будет такого. Деньги, даже если он их вернет, попадут не в Росграницу, а уйдут в бюджет. Для нас это уже потеря. А что мне интересоваться уголовным делом, если моему ведомству это ничего не даст?

— После вашего назначения произошла чистка руководящего состава — одновременно было уволено несколько заместителей, работавших в команде прежнего директора агентства. Это связано с уголовным делом?

— Нет. Я когда сюда пришел, то вообще никого не знал. Коллегам, которые пришли позже, было проще, ведь это я их позвал на работу. А тогда я был один, и, честно говоря, было тяжело. Здесь никто не хотел работать... Не знаю, кто чем здесь занимался. Пока не вызовешь — сами не зайдут, вопрос не зададут, решение не предложат. Люди были заточены под рутинную работу: в потолок смотрели, чай пили, ничего не делали. Знаете, как они между собой общались? Посредством факса: с седьмого этажа бумаги пересылали на четвертый, чтобы получить какую-либо информацию. Чтобы был понятен масштаб бедствия: мы сидим в одном здании вместе с подведомственной организацией "Росгранстрой". И там, и в Росгранице есть смежные управления — строительства, финансов и т. д. Вызываешь к себе и тех и других, одних сажаешь слева, других — справа. Задаешь одни и те же вопросы по возведению объектов, а данные у каждого свои.

— Может, просто каждый свой реестр ведет?

— Не знаю, кто что ведет, но я вижу, что происходит. И как так можно было работать, не понимаю. Разнятся все данные: одни меряют в километрах — другие в милях, одни в сантиметрах — другие в километрах в час. Это может и звучит смешно, но мне смешно не было. Я даже задумался, может, они специально блокируют мою работу, стремясь показать: нас много, а ты один.

— Речь идет о саботаже?

— Можно и так назвать. Но мне здесь вспоминается поговорка: ишак, который привык лежать в тени, работать не будет. Здесь точно так и было. Если человек привык ничего не делать, то заставить его нельзя. Сотрудники приходили кто когда, уходили кто когда — здесь даже журналов посещения не было! Заезжаю после совещания в Белом доме на нашу стоянку. Вижу: идет наш работник. Я смотрю на часы — время-то уже десять утра, а он только к работе подходит. Захожу в здание, на лифте поднимаюсь в кабинет и звоню ему на рабочий номер. Трубку он не берет. Я уже на мобильный набираю, спрашиваю: "Вы где?" И что в ответ? — "Я тут по этажу бегаю, тут у меня совещание было". Вызываю к себе, и он, взрослый человек, начинает мне в лицо врать. В 40 лет поздно человека перевоспитывать, этим надо заниматься до 10 лет. А сейчас уже бесполезно. Поэтому всех таких и меняли. У нас и сейчас не армейская дисциплина из серии "умри, но приди". Опаздывают подчиненные и сейчас, но ведь всякое бывает — это Москва, в конце концов, пробки. Но раньше было вообще что-то запредельное. Сейчас обстановка и атмосфера рабочие. Если раньше нужно было всех гонять и пинать, чтобы хоть какие-то данные получить или работу сделать, то сейчас с этим проблем нет. Это только благодаря кадровой политике: около 65% сотрудников у нас уже сменилось, сменилась команда.

— Вы обещали, что среди ваших подчиненных будет проведена аттестация. Обещание выполнили?

— У нас будет аттестация и руководителей, и рядовых сотрудников, просто сейчас нам ее провести трудновато.

"Проблема вообще рождается на ровном месте: ты не ждешь, а она бах — и появилась"

— Первые ощущения от работы какие были?

— Первые два месяца тяжеловато было, но ничего, все вместе справимся. Не сразу, конечно, но где-то к 2017 году в агентстве все будет нормально. Просто не нужно создавать проблемы, хотя они постоянно рождаются на новом месте. Приезжал я недавно в Бурятию, где два дня на вертолетах отсмотрел все пункты пропуска по монгольской границе. Видно, что строители там не работали. А они отчитываются: вот мы сейчас нагнали 70 человек, 20 млн руб. проплатили, здесь они делают, тут копают, там долбят... А где вы год назад были? Там опоздание по графику на семь месяцев. Что все это время делали, меня ждали?

Контроль нужен. Мы не можем отследить, кто на 100% выиграет конкурс на строительство пункта пропуска. Вот на одном из совещаний мне говорят — выиграла хорошая организация, она работала по девяти пунктам пропуска. Заниматься-то занималась, но только из девяти сдачу семи запорола. Класс — два сделали, а семь — нет! Проблема вообще рождается на ровном месте: ты не ждешь, а она бах — и появилась. Или форс-мажор какой-нибудь, как было с Крымом. Для того чтобы там организовать работу, мы же деньги сняли со своих программ, поскольку нам дополнительных не дали.

— С каких именно программ?

— По эксплуатации объектов. У нас всего 300 объектов на территории страны. Мне нужно где-то подкрасить пункт пропуска, куда-то соляру завезти, где-то капремонт провести, иначе там обрушится крыша или током кого-нибудь шлепнет. А отвечать за это кому? Во время форс-мажорной ситуации мы выполняли поручение: главное — построить. Ну построили, а вернуть как?

— Денег, заложенных в бюджете на обустройство границы до 2020 года, достаточно для реализации поставленных задач?

— Объемы по программе полностью соответствуют тем задачам, которые ставили при ее формировании. Но к ним должно приплюсоваться и дополнительное финансирование. Например, на Дальнем Востоке есть четыре пункта пропуска (Краскино, Пограничное, Восточный и Находка.— "Ъ"), на достройку которых необходимо 2,6 млрд руб. В госпрограмме же не написано, что в 2014 году в ведомство придет Бусыгин, а до него свистнут столько-то денег.

У нас программу до 2020 года сразу до 30% сократили: изначально просили более 500 млрд руб., а дали более 100 млрд руб. А теперь от этой суммы у нас еще 10% хотят секвестрировать. Денег становится меньше, а задач только больше. Сейчас мы перешли на новую схему взаимодействия с регионами: Росграница не решает за них, где и какие пункты пропуска открывать. Мы приезжаем на место, объезжаем все пункты пропуска, встречаемся с главой региона и вместе с ним решаем, какие объекты будут открыты в 2015-м, какие в 2016 году и так далее. Мы столкнулись с неэффективным планированием предыдущего руководства, а если быть точным, с его полным отсутствием. В ближайшее время Счетная палата и Росфиннадзор проведут по данным вопросам соответствующие проверки, в которых я очень заинтересован.

— А корректировки госпрограммы не помогают?

— Корректировки ведутся, конечно, но они пересчитывают инфляцию. А то, что не хватает, я должен уже просить у Минфина: дайте мне там рубль, чтобы я доделал то, что мне досталось в наследство — это же не я сделал плохой объект, это он мне таким достался. С форс-мажорными обстоятельствами что-то делать надо? Надо. А корректировка госпрограммы занимает минимум три-четыре месяца.

— И как действуете в таком случае?

— Вот я и прошу денег у Минфина, а они действуют от обратного. Мне там говорят: вы деньги сдаете в конце года как неосвоенные — значит, вы работать не умеете. Зачем вам тогда деньги еще давать? Мы сейчас дадим еще 2 млрд руб. Росгранице, а вы опять их не освоите. А ведь у нас есть деньги, которые мы можем потратить, просто их надо переложить из одной программы на другую. У нас каждый год увеличиваются пункты пропуска, это логично. А вот финансирование падает, становится все меньше, меньше и меньше. По нашим подсчетам, в 2017 году финансирование будет ровно в три раза меньше, чем сейчас. А на что содержать объекты? У нас что, электроэнергия станет стоить в три раза меньше что ли?

— Минэкономики указывает на неготовность Росграницы "третий год подряд обеспечивать реализацию мероприятий профильной ФЦП". Якобы ваше ведомство "предпринимает попытки перераспределить средства на другие нужды"...

— Мы пытаемся переформировать государственную программу, не создавая дополнительных нагрузок на государственный бюджет. "Других нужд" у нас быть не может, все наши мероприятия носят программно-целевой характер. Нам жестко регламентируют задачи. Новая система, создаваемая нами, требует временных затрат и проработок. Успех ее реализации будет зависеть в том числе и от конструктивной позиции коллег из Минэкономики и Минфина. Итоговая коллегия по данному вопросу будет проведена в конце февраля 2015 года.

"Антикоррупционные проверки будут проведены в каждом территориальном управлении"

— Внутренние органы контроля в агентстве имеются?

— Мы воссоздали в ведомстве контрольно-ревизионный отдел. Он был здесь в 2009-2010 годах, но потом его по решению начальства ликвидировали. Я бы придал ему статус отдельного управления, да вот только по положению о Росгранице у руководителя может быть лишь семь управлений и пять заместителей. Сейчас руководитель "Росгранстроя" с двумя моими заместителями и юристами подготовят график проведения проверочных мероприятий. Хочу, чтобы они проехали по всем регионам, после чего уже можно будет провести кадровые маневры в регионах. Местных руководителей надо, конечно, менять — они там сидят у себя по пять-семь лет, а должна быть ротация. Будут проведены антикоррупционные проверки в каждом территориальном управлении: по финансовой деятельности, по строительству. Где будут вскрыты нарушения — там в первую очередь и будут кадровые перестановки.

— Не планируете выходить в правительство с предложением переформатировать структуру Росграницы, дать ей какие-то дополнительные полномочия?

— Раскрою секрет: мы уже выходили в правительство с подобной инициативой после двух месяцев моей работы. Это была даже не инициатива, а вполне готовый проект, предусматривающий слияние Росграницы с "Росгранстроем" в единое ведомство без дополнительных финансовых вложений. Кроме того, мы убивали второго зайца, выполняя поручение Дмитрия Медведева по сокращению персонала на 10%.

— И чем это закончилось?

— Нам не сказали, что мы неправы, но попросили с проведением реформы подождать.

— Эту идею будете отстаивать?

— Да. Росграница — это политический орган, а "Росгранстрой" выполняет наши поручения. На этой организации завязано все, а мое ведомство осуществляет контроль, контроль и еще раз контроль. И вот было бы неплохо этот контроль с непосредственной работой соединить воедино. Надеюсь, что к следующей весне этот вопрос будет стоять уже на повестке дня.

— Первое поручение, которое вам было дано премьером, связывалось с обустройством пунктов пропуска в Крыму?

— Да, Дмитрий Анатольевич мне тогда звонил и сказал незамедлительно вылетать на полуостров.

— Сейчас работы завершены?

— Даже раньше срока удалось сделать — вместо трех месяцев уложились за два.

— За счет чего удалось так быстро справиться?

— Да люди просто нормально работали. Руководители из Москвы, которых я в Крым послал, сидели там безвылазно по две недели, сам периодически к ним мотался. Работали на опережение, потому что боялись, что можем вовремя комплектующие и материалы не доставить — сами помните, какое время было.

— Где в Крыму объекты возводили?

— В Армянске, Джанкое и Перекопе. Всего по решению правительства в Крыму установлено 12 пунктов пропуска: автомобильные многосторонние пункты пропуска Армянск и Джанкой; автомобильный двусторонний пункт пропуска Перекоп; воздушный пункт пропуска в аэропорту Симферополь. Морские пункты пропуска в портах Севастополь, Евпатория, Ялта, Феодосия и Керчь; железнодорожные грузопассажирские пункты пропуска на станциях Армянск, Джанкой; железнодорожный пассажирский пункт пропуска на пассажирском вокзале Симферополя. Пока по временной схеме, поскольку поток движения автотранспорта через границу, несмотря на сложные политические обстоятельства, осуществляется в полном объеме. Установлены 80 блок-модулей различного назначения, шесть дизельных электростанций. Все пункты пропуска оснащены ограждениями, другими системами безопасности, шлагбаумами, системами принудительной остановки транспорта. В дальнейшем будем строить и оборудовать их с учетом необходимого расширения инфраструктуры. В настоящее время остается открытым вопрос выделения денежных средств на эти цели. Работы по проектированию, реконструкции и техническому оснащению морских пунктов пропуска в портах Ялта, Севастополь, Керчь, Феодосия, Евпатория будут осуществляться после 2020 года.

В Армянске пункт даже оборудовали мобильным инспекционным досмотровым комплексом — проще говоря, большим рентгеном. Дорогостоящая вещь, но крайне полезная: грузовик заезжает на платформу, фуру просвечивают — и сразу видно, что есть внутри. Это минут на 20-30 каждый досмотр сокращает. А раньше-то как? Залезли и начали разгружать полкузова, чтобы посмотреть, чем фура забита. А потом еще обратно все закидывать.

— Во сколько обошлось обустройство пунктов пропуска в Крыму?

— Не скажу.

— Больше 5 млрд руб.?

— В разы меньше. Отмечу, что те компании, которые нам поставляли материалы, специально цены не накручивали. У нас же как бывает? Если люди видят, что человеку плохо, то пользуются случаем и накручивают цены в два-три раза. А здесь такого не было, даже скидки какие-то давали. При доставке блок-модулей для строительства пунктов пропуска большую помощь нам оказал министр транспорта Максим Соколов: ввиду загруженности Керченской переправы, из-за очередей нам было очень тяжело доставлять материалы в Крым. На каждый пункт требовалось порядка 50-70 машин со стройматериалами. А Минтранс проработал очень четкий график: в какой день, по сколько машин и когда переправлять, чтобы не мешать гражданским лицам.

— Как оцениваете состояние российско-казахской границы?

— Сам я туда еще не доехал, скажу честно. Проблемы там есть, и, для того чтобы их решить, нужно время и ресурсы.

— Несколько лет назад глава ФСКН Виктор Иванов заявлял, что обустройство этой границы ниже ватерлинии...

— Для того чтобы определить, что находится ниже ватерлинии, должна быть сама ватерлиния. Но ее нет. Какая вообще ватерлиния, если там нет ничего?

— Так, может, уже надо что-нибудь построить?

— Да дело в другом. Мы не можем построить пункт пропуска, где просто захотим. Там есть железная дорога. Изначально вообще предлагалось пункт пропуска поставить на расстоянии 30 км вглубь российской территории. Не на границе, а там, где есть железнодорожная станция. Это что же получается? Люди за 30 км до пункта пропуска могут сойти на ходу, скинуть наркотики, приехать сюда, пройти без досмотра. Дергаешь стоп-кран, прыгаешь — и все, до свидания. Кто там будет тебя искать? Ну проводница в поезде сообщит пограничникам, что где-то с поезда спрыгнули пять человек. Вот и все.

В общем, убедили, что ставить надо непосредственно на границе. Но, для того чтобы там это построить, нужно работать вместе с РЖД — ведь они делают проект этой станции и строят ее, а мы на каком-то этапе подключаемся и ставим там свой пункт пропуска. Его можно построить в аэропорту, в морском порту, сделать его пешеходным, автомобильным, но, если нет железнодорожной станции на границе, как мы его построим?

— С ФСБ и Таможенной службой взаимодействие налажено?

— Все друг другу помогаем: у меня и с Владимиром Кулешовым, и с Андреем Бельяниновым хорошие отношения. Потому что в одиночку работать тяжело, это сейчас всем понятно.

Интервью взял Иван Сафронов