Леонид Печатников о реформах социальной сферы в столице

Реформы столичного здравоохранения и образования вызвали протесты со стороны общественности. О сути преобразований и, в частности, о том, почему на треть сокращено число больничных коек и зачем сливаются московские школы, корреспондентам "Ъ" АЛЕКСАНДРУ ВОРОНОВУ и ДАРЬЕ НИКОЛАЕВОЙ рассказал глава социального блока правительства Москвы вице-мэр ЛЕОНИД ПЕЧАТНИКОВ.

— Реформа здравоохранения, проходящая под вашим руководством, вызвала недовольство общественности. Врачи собрались выходить на митинги, жалуясь, что их сокращают, закрывают больницы и поликлиники.

— Со стационарами чаще всего приводят в пример 11-ю горбольницу. В ней есть центр рассеянного склероза — прогрессивная история для своего времени, с неврологами высочайшей квалификации, стучавшими молоточками и ставившими диагноз дедовскими методами. Сейчас рассеянный склероз — диагноз, скорее, инструментальный, его ставят с помощью компьютерных томографов и аппаратов МРТ. Остается лечение, но препараты могут назначать и в поликлинике — мы же не можем концентрировать всех больных в 11-й больнице. К тому же в ней нет хирургического отделения, а я не представляю себе современный стационар без него.

Что касается поликлиник, то ни одна из них не была закрыта. Они объединились. А когда несколько поликлиник являются одним учреждением, то умный главврач, естественно, проводит маневр со специалистами. Например, переводит психиатра, к которому приходит один человек в день, из маленькой поликлиники в головной офис. Так психиатрическая помощь становится доступной всем прикрепленным к объединению, и при этом психиатр загружен и отрабатывает свою зарплату. Такая практика распространяется на других специалистов — эндокринологов, пульмонологов, гастроэнтерологов.

— Каких еще врачей коснется реорганизация?

— Есть большая проблема — исторический перекос в сторону узкой специализации. У нас, извините, есть специалисты по правому уху, по левому уху, по правой пятке. В частности, сейчас у нас профицит урологов, гинекологов, дерматологов. Зато не хватает реаниматологов, анестезиологов, врачей лучевой диагностики и, главное, терапевтов. Если врачу нет места по профицитной специальности, можно переучиться и занять вакансию.

— А в чем вообще суть реформы здравоохранения и зачем она нужна?

— Вы не представляете, в каком плачевном состоянии находилось московское здравоохранение. Крупные поликлиники чередовались с маленькими участковыми поликлиниками, где не было практически ничего. Такие поликлиники располагались на первых этажах домов, по санитарным нормам в них нельзя было поставить даже рентген. Так что на каждое обследование пациентов посылали в стационары, где тоже было изношено 75-80% техники. Поликлиники работали как бюро по выдаче больничных листов и направлений на госпитализацию. Поэтому вместе с модернизацией оборудования стояла задача институциональных реформ.

Мы пошли по пути создания крупных амбулаторных поликлинических объединений, когда к головному центру, оснащенному по последнему слову техники, присоединялись участковые поликлиники. Это значило, что каждый москвич, прикрепленный даже к маленькой поликлинике, одновременно прикреплялся ко всему комплексу и ответственность за его здоровье сейчас несет главврач объединения. Доступность медпомощи сегодня существенно выросла, нет проблем с высокотехнологичными методами обследования и лечением. Например, в больницах уже нет хирургических отделений, не оснащенных лапароскопической техникой (для проведения эндоскопических операций.— "Ъ"). Еще недавно это было экзотикой, а сейчас так оперируют аппендицит и удаляют желчный пузырь, причем пациента выписывают практически через день.

— И много таких операций сейчас делают?

— Их делают тысячи. Мы каждый раз даже проводим расследование, почему сделана полостная операция, а не лапароскопическая. В целом же мы поняли, что экстенсивный путь развития здравоохранения, когда открывались новые, оснащенные только кроватями больницы, больше не работает. Поэтому мы первым делом отказались от так называемых медико-экономических стандартов. В них говорилось, что с одной болезнью пациенту нужно лежать 10 дней, с другой — 21 день, а иначе больница от страховой компании денег по полису ОМС не получала. Когда отказались от этой практики, оказалось, что койки начали "работать" интенсивнее, среднее пребывание больных уменьшилось втрое, койки даже начали пустовать. Правда, главврачи, чтобы выбивать деньги из страховых компаний, стали класть на них амбулаторных больных. Зазывать их чуть ли не с улицы.

— Ранее вы говорили, что больницы стали даже делать на освободившиеся койки "необоснованные хирургические операции".

— Такое тоже бывало, но в других регионах, а не в Москве. Мы не можем позволить себе, чтобы на койке лежал человек, которому надо месяц подождать, пока члены его семьи вернутся из отпуска. Здравоохранение, конечно, социальная сфера, но больницы не санатории и не дома престарелых. Если у человека нет острых заболеваний или обострений хронических болезней, он не нуждается в госпитализации. А примерно 40% пациентов стационаров — это амбулаторные больные.

— Число коек в больницах в ходе реорганизации здравоохранения сократилось?

— На треть. Но это не сокращения в буквальном смысле слова. Замещаются койки маленьких больниц, где не способны лечить, на койки, разворачиваемые в многопрофильных крупных стационарах. Идет капремонт в Боткинской больнице, Институте гастроэнтерологии, объединенном с ГКБ N60, количество коек там даже увеличат. Заканчиваем строительство нового корпуса Морозовской больницы, спроектирован новый перинатальный центр в ГКБ им. Л. А. Ворохобова.

Много говорят, что в выстраивании модели медицины мы копируем Запад, но на самом деле система так устроена еще с советских времен у Минобороны. Полковой медицинский пункт, затем — медсанбат, потом — гарнизонный госпиталь, а в конце — центральный госпиталь и главный госпиталь. У каждого свой предел компетенции.

— Есть точка зрения, что терапевты в поликлиниках превратились в диспетчеров, которые перенаправляют больных к другим врачам.

— Это как раз моя позиция. И такую "диспетчеризацию" невозможно больше терпеть. Во Франции, где мне довелось поработать, терапевт берет на себя 70% ваших проблем со здоровьем. А у нас даже для диагностирования радикулита терапевт направляет вас к невропатологу, тот переправляет на рентген. В мире на узких специалистов ложится 30% нагрузки, а у нас — 80%. Во Франции, если врач общей практики (или врач квартала, как они его называют) отправляет слишком много пациентов к узким специалистам, у него возникнут проблемы с надзорными органами. Поэтому в Москве сегодня мы ломаем эту систему.

— Какой еще западный опыт пригодился в работе?

— Мы каждый месяц отправляем врачей стажироваться за границу. Уже больше 1 тыс. человек прошло через эту программу — в Германии, Швейцарии, Израиле, Франции. Отправляем, чтобы в том числе посмотрели, что такое больной, привезенный на скорой помощи: его не кладут на кушетку в приемном покое на два часа, а сразу начинают процесс с рентгенами, томографией и диагнозом, который необходимо определить в течение суток.

Кстати, наших врачей я отправлял учиться за границу и в своей клинике (Леонид Печатников пришел в мэрию из "Европейского медицинского центра".— "Ъ"). Костяком там были французские специалисты. Причем французов учили, как они сами говорили, что русская медицина — одна из лучших в мире. Однако, приехав в Россию, они увидели вот такое. Такое, что надо срочно исправлять, иначе ваших детей и моих внуков некому будет лечить. Медицинский диплом сейчас же стало получить легко — только в Москве шесть медицинских вузов. В этой ситуации мы хотим открыть свой медицинский кластер, такое профильное "Сколково", с привлечением иностранных специалистов. Мы уже направили соответствующий законопроект в Госдуму. Не знаю, насколько удастся это реализовать: политическая ситуация сложилась не в нашу пользу, но мы надеемся.

— Не приведут ли преобразования к тому, что медучреждения будут заинтересованы в оказании лишь платных услуг?

— У нас есть территориальная программа госгарантий. Все, что входит в нее, не может быть платным по определению. Но в программе госгарантий есть условие — исследования проводятся по медицинским показаниям. Если вы пришли к неврологу с радикулитом и он вас направляет на рентген, а вы хотите на компьютерную томографию — пожалуйста, но за ваш счет. Если вам назначают томографию, очередь три дня, но вы хотите сейчас — пожалуйста, но за деньги. Вот что такое платные услуги в поликлинике.

— А что вы скажете о лекарственном обеспечении в новой системе? Ведь лекарства бесплатно получали только пациенты стационаров, а амбулаторные больные должны теперь покупать их, не так ли?

— Отнюдь не все. Вы удивитесь, посмотрев на количество льготников, получающих лекарства бесплатно. На льготное лекарственное обеспечение для амбулаторных больных в Москве тратится около 20 млрд руб. в год. Бронхиальная астма, целый ряд сердечно-сосудистых заболеваний — все они автоматически относят человека к получателям льготных, по сути бесплатных, лекарств, независимо от материального положения. А вот лечение всех больных бесплатными лекарствами — вопрос будущего, вопрос лекарственного страхования. Такая практика распространена в некоторых странах, это хороший маяк, к которому надо стремиться.

— Москва не входит в пилотный регион Минздрава по введению лекарственного страхования?

— Нет, не входит.

— А как в столице происходит закупка лекарств? Есть жалобы, что покупается самое дешевое, но не лучшее.

— Мы закупаем лекарства на аукционах по международным непатентованным названиям, то есть мы закладываем в техническое задание химическую формулу. Аукцион выигрывает тот, кто эту формулу продаст нам дешевле. Мы не имеем права заложить в техническое задание коммерческое название лекарства.

— В сферу вашей ответственности входит и образование, поэтому хотелось бы поговорить о процессе объединения школ, который также вызвал много критики общественности. Большие образовательные комплексы удобнее, но нельзя ли сделать исключения, например, для школ для одаренных детей? Их учителя выходят на митинги.

— Да, школа "Интеллектуал" у нас сейчас главный инициатор митингов и протестов. Она создавалась как школа для одаренных детей из малообеспеченных семей и финансировалась как интернат, где дети живут и питаются пять раз в день. В образовании сейчас действует подушевое финансирование: на каждого ученика младших классов выделяется 63 тыс. руб. в год, на старшеклассника — 123 тыс. руб. в год. При этом у школ есть возможность получать гранты мэра по результатам ЕГЭ и олимпиад — это 1 млрд руб. с 2015 года. В школе "Интеллектуал" на одного ученика приходилось по 378 тыс. руб., причем на двух учеников был один учитель. Исаак Калина (глава департамента образования Москвы.— "Ъ") предлагал родителям учеников взять на себя расходы на интернат или вообще отменить систему интерната, на что одна "малообеспеченная" мама сказала: "Вы хотите, чтобы я своего ребенка каждый день из коттеджа возила в школу?" Так дело не пойдет. Мы не можем себе позволить выделять 378 тыс. руб. на одного ученика, а два ученика на учителя — это, по сути, система репетиторства. У нас есть закон о всеобщем среднем образовании, но у нас нет закона о всеобщем репетиторстве.

— Но в этой школе, да и не только в ней, возмущаются принуждением к объединению с другими учебными заведениями.

— Гоним ли мы их в объединения? Я приведу в пример школу с азербайджанским этническим компонентом, сохранить которую меня просил посол Азербайджана в России Полад Бюль-Бюль оглы. Я ответил: "Полад, нет проблем, не будем сливать, но вы должны обеспечить зарплату педагогов на уровне, которого требует указ президента РФ (вдвое выше средней по региону к 2018 году.— "Ъ")". Собралась диаспора, создала фонд. Город дает школе положенную субсидию, а разница в зарплате компенсируется легальным способом — через фонд. Есть другой пример: знаменитая 57-я школа, где никогда нет мест и за право попасть в которую нередко начинался конкурс не одаренных учеников, а одаренных родителей. В соседней с ней школе был недобор — по десять учеников в классе. Мы дали 57-й школе соседнее здание, сказав директору: выгони учителей, которые не умеют, возьми тех, которые умеют, распространи свои гениальные педагогические способности еще на одну школу, а финансирование удвоим. И директор заиграл по этим правилам.

Что же касается одаренных детей, то каждый директор школы мечтает иметь у себя таких даже в силу чистых финансов. Одаренные дети обеспечат ему результаты по ЕГЭ и олимпиадам, мэр наверняка выделит на них гранты, для таких ребят создадут самые лучшие условия и сохранят все льготы. Но наши учителя, как и врачи, должны понять простую вещь: деньги не падают с неба, их надо зарабатывать — квалификацией, рабочим временем, своей усталостью.

— Может, кстати, учителей зарплаты не устраивают?

— Зарплата всегда всех не устраивает. Но в образовательных учреждениях Москвы сегодня вакантных ставок нет. У нас стоит очередь из преподавателей вузов, чтобы устроиться работать в школы. У них средняя зарплата — 70 тыс. руб. Кстати, и средние зарплаты врачей сейчас примерно такие же.

Правда, в вопросах учета средних зарплат важны сигналы с мест. Вот я получил сигнал от своей одноклассницы-врача, которой я рассказывал, что ее средняя зарплата в тот момент была 40 тыс. руб., а у нее на деле больше 25 тыс. не выходило. Оказалось, что главврач этой больницы получал 70 тыс. руб., но нанял десять замов с зарплатой 500 тыс. руб. Получалась изумительная статистика: 5 млн руб. десяти замов распределяются между остальными, вот и выходит высокая средняя зарплата.

— А из этого случая с десятью заместителями какие-то оргвыводы были сделаны?

— Главврач был уволен, а статистику мы проверяем. Сверяем списки, но это непростая история. Только в московском здравоохранении работают 210 тыс. человек. В том числе для этого мэр сделал портал "Наш город" и проект "Активный гражданин". Чтобы через них получать конкретные сигналы: вот в этой поликлинике или школе, скажем, вымогают деньги.

— Еще один обсуждаемый вопрос — платные продленки. Группа экспертов "Единой России" выяснила, что в Москве они самые дорогие в России — до 17 тыс. руб. в месяц.

— В законе об образовании нет ни слова о группах продленного дня. Значит, мы не обязаны их создавать, хотя субвенции школам не уменьшились ни на копейку. В этом случае возникает вопрос, что эта услуга должна стать дополнительной, а значит, платной. Кстати, и в советское время продленка была платной — в Москве 1 рубль 20 копеек в неделю. Другое дело, плату надо согласовать с учредителем — департаментом образования Москвы. Мы просчитывали, что дороже 3-4 тыс. руб. в месяц это стоить не должно, а для льготных категорий учеников — бесплатно.

— Верхний потолок платы можно ограничить?

— Безусловно. 17 тыс. руб.— самодеятельность. 4 тыс. руб. не с потолка же взяты, а просчитаны. Департамент просто не утвердит школам расценки выше рассчитанных.

— То есть за продленку платить придется?

— При средней зарплате по региону 60 тыс. руб. работающие люди, я считаю, в состоянии заплатить 4 тыс. руб. за продленку для ребенка. Они могут доплачивать за дополнительные услуги и в образовании, и в здравоохранении, и в социальной сфере. В этом смысле я абсолютный марксист. "Политика есть концентрированное выражение экономики", "кто не работает, тот не ест" и "от каждого по способностям — каждому по труду". Но уравниловки быть не может. Государство должно на себя взять обязанность опекать реально неимущих, реально больных, которые не работают, потому что не могут.

— Западные санкции как-то повлияли на здравоохранение и вообще социальную сферу?

— Мы пока не почувствовали их. Но на нас будут оказывать влияние не санкции, а девальвация рубля. Поскольку и запчасти для техники, и медикаменты — импортные, в рублях расходы, конечно, возрастут.

— Была ли неожиданностью для вас недавняя отставка главы департамента здравоохранения Георгия Голухова? Вы ранее говорили, что знали о его недвижимости в Швейцарии?

— Я был в курсе. Но в момент, когда он поступал на работу, это не было препятствием. Голухов свою недвижимость и вид на жительство задекларировал, как и положено. Судя по декларациям, все блага в Швейцарии он приобрел до того, как стал чиновником. И если это куплено на заработки, не связанные с чиновничьей работой, я не вижу ничего страшного в недвижимости за границей. Поэтому Георгий Голухов поступил, на мой взгляд, абсолютно честно. Подобные законы есть и в ЕС, и в США. Меня удивляет столь бурная реакция прессы на то, что человек просто исполнил закон. Пока непривычно, правда?

— Кроме Георгия Голухова, есть ли заграничная недвижимость у других ваших подчиненных?

— Таких случаев в мэрии я не знаю.

— Вам предложения о продолжении карьеры делали? Например, о посте министра здравоохранения РФ?

— Мне делали разные предложения. Но в тот момент я искренне считал, что Вероника Скворцова (глава Минздрава РФ.— "Ъ") гораздо лучше подготовлена к роли министра, чем я. Она проработала замминистра четыре года и хорошо знает здравоохранение за пределами Москвы, в отличие от меня. Кроме того, она прекрасный врач, и коллеги ее любят.