Василий Шухаев в Московском музее современного искусства

Выставка живопись

Специалист по творчеству Шухаева Елена Каменская и архитектор Юрий Аввакумов сделали выставку о скитающемся неоклассике, чье имя почти всегда упоминается в связке с любимцем русских аукционов Александром Яковлевым. Индивидуальная судьба Шухаева показалась ВАЛЕНТИНУ ДЬЯКОНОВУ интереснее его полотен.

Экспозиция выстроена как послесловие к расцвету, известному в истории русской культуры под названием Серебряный век. Самое известное полотно Шухаева, написанное совместно с Яковлевым, где они позируют в образе Арлекина и Пьеро на фоне римской арки, Русский музей на выставку не дал — на стене первого зала поблескивает проекция. Персонажи комедии дель арте выглядят призраками, и это мощный ход на выставке, посвященной человеку, который превратился в бледное подобие самого себя. В том же зале есть другой двойной автопортрет, написанный уже в парижской эмиграции, где между художниками вклинилась жена и муза Шухаева Вера, в девичестве Гвоздева. В 1922 году от мирискуснических игр и былой веры в то, что весь мир — театр, не осталось и следа. На заднем плане автопортрета мелькает скрюченная фигура на фоне условного города, далекого от палладианской ясности. Зачем был нужен этот персонаж, непонятно. Может быть, имеется в виду какой-то общий друг, а может, и есенинский черный человек, искушающий художников славой, деньгами и триумфальным возвращением на советскую родину. Такого рода персонажей в межвоенном Париже было предостаточно. Каждый возвращенец был огромной победой для сталинского СССР: их встречали с огромными почестями, газеты и внутри страны, и на Европу доили тему до последнего. Поэтому в обработку эмигрантов вкладывались большие деньги, нанимались и обрабатывались сочувствующие. В общем, тем, кто тосковал по родине или не нашел себе места в капитализме, предоставлялись все возможности для репатриации. Яковлев выбрал не Восток, а Запад, уехав в 1934 году в США. Шухаев, возможно под влиянием жены, вернулся в 1935-м.

Поначалу все было хорошо, даже слишком: своя мастерская, квартира, большая выставка. В ММСИ показывают фотографию 1936 года, где довольный Шухаев сидит на фоне ныне утерянной картины, сделанной по рецептам соцреализма. На ней молодой Сталин, ликующая общественность — в общем, все признаки так называемой тематической картины. Всего несколько лет отделяют эту вещь от карикатур на политиков для журнала Vanity Fair, развешанных в соседнем зале. Интересно, чувствовал ли художник, что стал частью самого важного, самого грандиозного театра в мире? Что нашел большую тему? Куда там старому другу Мейерхольду с его биомеханикой — тут в не менее фантастических, чем фантазии символистов, постановках, решаются судьбы миллионов тел. Кем видел Сталина Шухаев, близкий когда-то "Миру искусства" с его культом Людовика XIV? Сталин как современная версия "короля-солнца" — просвещенный тиран с планами нового Версаля на столе? Соображений художника по этому поводу мы не узнаем, поскольку Шухаев этой темы в письмах и заметках не касался, что неудивительно: вон Прокофьев тоже забросил свой дневник, быстро поняв, что следствию ничего подсказывать нельзя. Роман Шухаева с властью кончился, как и у многих, в 1937 году. Его с женой определили в колымский лагерь, где Шухаев сначала восемь лет отсидел и потом еще два года служил художником Магаданского драмтеатра. Архитектор Юрий Аввакумов придумал очень выразительное решение для зала о лагерных годах: вокруг карандашного автопортрета Шухаева на листе пожелтевшей бумаги развешаны копии страниц из его дела, прошений, писем, требующих справедливости.

Реабилитация последовала только в 1958 году, когда Шухаевы уже прочно обосновались в Тбилиси, городе, на гостеприимство которого могли рассчитывать бывшие зэки с отметкой "минус 16" (крупных городов СССР). Здесь Шухаев преподавал, писал портреты и пейзажи, будучи уже глубоко советским художником. Хотя и в преклонном возрасте, после лагеря, неоклассическая твердость руки изредка давала о себе знать. Правда, она уже никому толком не была нужна: Шухаев жил реликтом далекой эры, прочно стершейся из коллективной памяти. С ним в жизни случилось то, что изображено на громадном коллективном портрете "Полк на позиции", сделанном в годы Первой мировой. Этим "Ночным дозором" о 4-м гусарском полку Мариуполя на Рижском фронте Шухаев случайно попал в самый нерв исторического процесса. Из-за войны и революции картина не окончена. У многих фигурантов лица пустые, как старые манекены, где-то только подмалевок, напоминающий военные полотна Ларионова и Гончаровой. Все вместе напоминает знаменитую книгу Дэвида Кинга "Исчезающие комиссары" — о том, как фотохроника сталинской эпохи редактировалась параллельно с развертыванием репрессий. Вот и в "Полку на позиции", если отвлечься от того, что картина недоделана, чувствуешь великую силу амнезии в действии. Еще недавно эти вояки были на службе государства, вели войну, а тут и государства нет, и война уже совсем другая.