Выставка Лаборатории городской фауны "Зелень внешняя" на ВДНХ

Выставка современное искусство

В павильоне "Зерно" при поддержке фонда "Виктория — искусство быть современным" Лаборатория городской фауны (художники Анастасия Потемкина и Алекс Булдаков) устроила выставку достижений дикорастущей флоры. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Жанр, в котором работает Лаборатория городской фауны, легче всего определить как панк-урбанистика. Проект молодых художников Анастасии Потемкиной и Алекса Булдакова противостоит поднятой в 2011 году волне преобразований в городских парках и на центральных улицах. Художников интересует то, что не вписывается в дивный новый мир велодорожек, уличной еды и плитки вместо асфальта. Они занимаются дикими животными, паразитирующими на бесконечных ресурсах столичных помоек, голубями. Лаборатория участвовала в нескольких выставках в Москве и на прошлогодней Бергенской ассамблее, которую курировала наша соотечественница Екатерина Деготь.

В новом проекте под лирическим названием "Зелень внешняя" лаборатория взялась за сорняки. Выставка в павильоне "Зерно" представляет собой изящно опоясанный жестяным забором ряд столиков, на которых лежат засохшие образцы самых живучих сорняков, некультурных культур, растущих вопреки стараниям мейнстримных урбанистов. За образцами далеко ходить не надо, но Анастасия Потемкина и Алекс Булдаков выбирали опять же знаковые места — например, стройки новых торговых центров в спальных районах. В отдельном зале на высоких полках стоят рассады этих сорняков, которые можно при желании взять домой. Тут и там по стенам развешаны неоновые вывески, имитирующие надписи от руки, с латинскими названиями растений. За вниманием к органике, остающейся на полях буржуазного комфорта, слышен пафос знаменитой песни "Звуков Му" "Голубь": "Я гадость, я дрянь, зато я умею летать". Споры сорняков, как и популяция голубей, конечно же, более живучи, чем чистюли на развод, украшающие сады и рестораны Москвы.

Нашлось место ироническому кивку в адрес ВДНХ: в центре первого зала высится громадный серп, как будто взятый из мускулистых рук Колхозницы. Есть и другие скульптурные элементы, приравнивающие бросовую флору спальных районов к столь же неумолимой в своем распространении технике — среди образцов растений высится телевизионная антенна с десятком ответвлений. И действительно, спутниковые тарелки на многоэтажных домах напоминают подчас грибок на березе.

Остроумие этих сравнений выводит "Зелень внешнюю" за пределы абсурдистского шоу неформалов прямо на передовую современной антропологии. Становится ясно, что лаборатория занимается самопальным science art, отказываясь от белых халатов и почетного звания художника при большой науке в пользу эстетики "русского бедного". С одной стороны, вспоминаются математические теории эволюции от Дарси Томпсона до первооткрывателя фракталов Бенуа Мандельброта, согласно которым развитие форм живой природы лишь отчасти определяется эволюцией и проходит согласно уравнениям — от школьных до логарифмических.

С другой — новейшие исследования в области наук о человеке предлагают отказаться от водораздела между техникой, природой и культурой. Не осталось в мире явлений, не тронутых хотя бы взглядом homo sapiens, а значит, абсолютно все является продуктом общего бесконечного процесса инженерии, ремикса, адаптации (нужное подчеркнуть). В этом "Зелень внешняя" напоминает великолепный проект молодого воронежца Ильи Долгова "Азой" — историю о существах, которые одновременно и организмы, и ситуации на перекрестке природного и технологического.

На других фронтах антропологии обсуждаются вопросы о "дикой" и "цивилизованной" природе, с тем чтобы отменить кажущуюся ныне надуманной границу. Так и у лаборатории наблюдение за стихийным ростом борщевика и крапивы приравнивается к работе с культурами, годными в пищу и для декора. Распространение сорняка не менее показательно, чем количество гектаров пшеницы, если видеть в сорняке социальное значение. А оно у лаборатории читается, хоть и не напрямую: в современном российском обществе выживает сильнейший — девелопер, который обносит заборами километры земли, и крапива, которая вокруг заборов прорастает.