Чечилия Бартоли представила в Париже новый альбом "Санкт-Петербург"

Концерт классика

В Европе стартовало большое концертное турне Чечилии Бартоли "Cecilia Bartoli — St. Petersburg", посвященное выходу ее нового просветительски-приключенческого альбома на фирме Decca. После камерной официальной премьеры в Версале парижская часть тура (в сравнении с другими городами она увесиста) — это еще два публичных концерта в Театре Елисейских Полей. На второй из них можно попасть завтра вечером, на первом побывала ЮЛИЯ БЕДЕРОВА.

Толпа перед входом в немаленький Театр Елисейских Полей медленно и торжественно просачивается в зал — он забит до отказа, и кажется, именно парижская премьера "Санкт-Петербурга", несмотря на то что музыкально альбом не имеет никакого отношения к Франции, может иметь особый успех по причине исторических романтических отношений между Францией и Россией. Так и происходит — оглушительные овации в финале не позволяют Бартоли закончить концерт, она снова и снова выходит петь, дополняя перечень арий с альбома новыми пунктами (уже знаменитой бравурной арией Германа Раупаха "Разверзи, пес, гортани, лая" из негенделевской "Альцесты" на текст Сумарокова), потом уходя от "Санкт-Петербурга" совсем далеко к Вивальди.

Программа концерта, как в других объявленных представлениях тура, не копирует запись, но пользуется ее канвой — Бартоли ценит непредсказуемость и умеет ее подать. Фирменное "барочное приключение" для Бартоли и ее поклонников — остроумная смесь науки и азарта, музыковедения, техники и театра. Она уверенно действует на поле поп-культуры, когда заворачивает свои музыковедческие и исполнительские изыскания в обертки кокетливых шоу. Она успешный постмодернист и создает впечатление особенной рафинированности, не будучи ни технарем, ни оперной дивой в романтическом смысле. Предмет ее заботы, поклонения и удовольствия — музыкальная искусность как таковая, именно ее она достает из музыкальных архивов, не только украшая творчество концепциями, но и персонифицируя открытия и архивные исследования. За музыковедением Бартоли всегда открывается театрализованно яркий герой, которого, собственно, певица и предлагает полюбить своей публике. Он полон очарования, он сам интрига и открытие, и после Бартоли он уже кажется вечным. Так было со Стеффани Агостино ("Missio"), с Марией Малибран ("Maria"), когда за итальянкой в концертном туре ездил трейлер с вещами легендарной певицы, найденными в архивах и на аукционах, так все выглядит и сейчас. Чечилия Бартоли перевоплощается в обобщенную русскую императрицу, с триумфом возвращающуюся из исторической тьмы в самый центр современной Европы, когда она царственно выплывает на сцену из боковой кулисы в белоснежном платье, а за ней тянется нескончаемый шлейф, край которого мы так и не увидим. Бартоли сбросит шлейф, когда начнет петь, и призрак европеизированного медведя, каким представляется русская концепция альбома, останется только манком для широкой публики.

В картинной белой меховой шапке (это реплика образа Марлен Дитрих в роли Екатерины Великой) Бартоли фигурирует не только на обложке диска. В бисовом сете она почти вся в мехах появляется на сцене (меха искусственные, объявляли на сайте певицы, еще когда картинка диска только появилась в сети). Но к началу бисов мы уже больше двух часов видим в итальянской певице то Анну Иоанновну, то Елизавету Петровну, то Екатерину Вторую — и эти образы, то ли действительно просвечивающие в музыкальном материале, то ли привнесенные воображением, смешиваются и мерцают. Российский императорский женский двор снова, как 200 лет назад, предстает перед европейцами заманчивым местом. Но игривый театр с налетом историзма далеко не единственное, с чем Бартоли выходит к публике. В роли просвещенной русской императрицы она предлагает свои находки, и какими бы увлекательными ни были споры о "русском барокко, открытом итальянской певицей", материал диска — европейская музыка в основном неаполитанской школы, сочиненная и звучавшая при дворе в Петербурге так, как если бы он был частью большой Европы. Ровно поэтому так легко программа альбома в концерте продолжается Вивальди, и именно эту европейскую культуру, счастливо обнаруженную в позднее совсем отколовшемся от Европы Санкт-Петербурге, Бартоли и показывает как бесценную находку, то есть заполняет лакуны европейской культуры, о которых та почти не подозревала.

История обнаружения этой музыки в архивах Мариинского театра (наследника музыкальной части библиотеки петербургской дирекции Императорских театров) — отдельный детектив, украшающий запись ореолом тайны тем выразительнее, чем меньше мы знаем подробностей о состоянии архивов (еще лет пятнадцать назад о нем шли мрачные легенды), об отношениях с Вашингтонской библиотекой, якобы занятой их реставрацией (на деле Библиотека Конгресса вела переговоры об оцифровке партитур, но сейчас театр сам занимается созданием электронной базы), о том, как Бартоли, с юности зная об эмигрантской истории неаполитанской школы, взяла неприступную крепость мариинских хранилищ (специалисты знают — оперная музыка XVIII века иногда звучит в концертах Мариинки) и на каких условиях Гергиев (Бартоли обратилась к нему напрямую) открыл крепостные стены для Бартоли и ее команды музыковедов (певица участвовала в нескольких мариинских проектах, спела концерт с оркестром, а Мариинский театр, в свою очередь, стал регулярным гостем Бартоли в Зальцбурге).

На сцене, как и на диске, Бартоли появляется со своими уже постоянными партнерами — музыкантами швейцарского ансамбля аутентистов I Barocchisti и дирижером Диего Фазолисом. И в записи, и в концерте хорошо слышно, как изумительно они чувствуют друг друга. На голосе Бартоли звучание I Barocchisti сидит еще лучше, чем белая шапка на ее голове: оно прозрачно и насыщенно одновременно, баланс создает впечатление инкрустации, и это тем более ценно, что, как принято среди лучших барочников, l Barocchisti сногсшибательно энергичны. Но ни современная энергетика, ни барочная аффектация не скрывают хитросплетения инструментальных голосов, поэтому ансамбль отлично звучит в концерте без Бартоли, когда увертюры и симфонии Раупаха, Порпоры, Франческо Арайи, Доменико Далль`Ольо или Иоганна Гассе не выглядят интермедиями, а слушаются как важные номера и удивляют то бранденбургской упругой статью, то фанцузской кокетливой осанкой в звучании немецко-итальянских партитур русского императорского барокко.

Эстетика теней и следов, мерцающий стиль, в котором слышится сочетание аристократической родословной и гибкость, подвижность языка, где можно получать удовольствие от узнавания, угадывания в неизвестной музыке знакомых контуров, причем иногда обманчивых, пожалуй, главный эффект программы и альбома. Вокальная специфика Бартоли, ее несильный, но полетный, уникальной краски и виртуозного дыхания голос очень выигрышно звучит в таком материале. В нем есть место игривости, ярости, бравурности (блестящую арию "La forza dell`amore e dell`odio" Франческо Арайи Бартоли выпускает в зал как искры из ракеты фейерверка), летучему пианиссимо, бесконечно долгой, утонченной в красках кантилене, инструментальным фиоритурам, заливистым гаммам, бегающим по всему диапазону, как струи фонтана в императорском саду, и веселящим публику, входящим в канон барокко вокальным трюкам.

В музыке Арайи она находит изощренность, из Раупаха добывает гибкость вокальных линий, ее Рутения Далль`Ольо раскрашена акварельными красками — и, надо сказать, те арии, в которых голосу назначена роль в дуэте с солирующей флейтой (как Рутения) или гобоем (как "Pastor che a notte ombrosa" Франческо Арайи), звучат с особенной стройностью и тонким шиком.

Что до истории русской музыки — кроме актуализации самой темы, чем Бартоли оказывает ей важную услугу, на альбоме есть еще как минимум одно по-настоящему художественно сильное открытие. Из двух арий на русские тексты Сумарокова одна ("Иду на смерть" Германа Раупаха) — абсолютный шедевр трагической, совершенно моцартовской красоты, печальный шлягер скульптурной выразительности, с которым теперь жить русской музыке со всем вниманием и удовольствием.

Вообще, в патриотически восторженной стране могло бы обнаружиться желание издавать и исполнять на все лады эту чудесную музыку и в целом думать о судьбе — даже сценической — сохранившихся итальянских по происхождению и русских не только по паспорту, но и по языку первых опер в русской истории.

Пока же участие в их европейской популяризации выражается в поддержке концертного турне Бартоли частным благотворительным фондом Елены и Геннадия Тимченко, который последовал дружескому совету директора фестиваля в Вербье Мартина Энгстрема поучаствовать в проекте уже после того, как диск был записан. И теперь принимает участие в организации европейских концертов. По словам соучредителя фонда Елены Тимченко и директора Марии Морозовой, речь могла бы идти, скорее всего, о Санкт-Петербурге, например, где-то в конце 2015 года. И было бы хорошо устроить такой концерт в Эрмитаже, но пока конкретного плана нет.