Людмила Улицкая о своей новой биографической книге «Поэтка», посвященной Наталье Горбаневской

Книга Людмилы Улицкой вышла практически в годовщину смерти Натальи Горбаневской и представляет собою, можно сказать, идеальный трибьют поэту и правозащитнице. Это многоголосый текст, составленный из воспоминаний друзей, соратников, а иногда и врагов, а также писем, интервью и стихотворений самой Горбаневской, сложенных Улицкой в повествование и склеенных ее короткими репликами. О своей подруге и героине Людмила Улицкая поговорила с Анной Наринской

Самое очевидное, что, вероятно, можно сказать о Горбаневской — это что ее фигура складывается из двух "частей" — поэта и гражданина. И что эти "части" если и не противопоставлены друг другу, то уж во всяком случае не совпадают. Есть Горбаневская — поэт, а есть Горбаневская — героиня, которая в 1968-м вышла на Красную площадь, протестуя против ввода советских войск в Чехословакию.

Для меня это противопоставление никогда не работало. Вернее, его просто не существовало. Возможно, потому, что я так давно ее знала. Потому что я видела, как постепенно это с ней происходило. Как она из литературной девочки вырастала в фигуру совсем уже другого масштаба. Если говорить о ней как о поэте, то мое мнение: она не то чтобы крупный поэт, но поэт настоящий. Я сама понимаю, что такое определение выглядит туманно, даже кажется спекулятивным, поэтому раскрою — Горбаневская жила в очень небольшом поэтическом пространстве. Она его нашла, определила еще в ранней юности — и в принципе потом уже всегда работала на территории этого своего "огородика". Она всегда оставалась равна самой себе, хотя со временем у ее стихов появилась новая глубина, дополнительная мощь. Но я сама больше люблю ее ранние стихи.

Есть знаменитая фраза Ахматовой, касающаяся как раз "ранней" Горбаневской — она сказала молодым Бродскому, Бобышеву, Найману и Рейну: "вашей группе не хватает женщины — возьмите Горбаневскую".

Да — то есть Ахматова считала, что Наташины стихи борозды не испортят. При этом Наташе всегда была совершенно безразлична ее литературная репутация. Казалось бы, всякий поэт по определению эгоцентрик, но Горбаневская никогда не стремилась казаться "главной" и вообще чем-то большим, чем она есть. В ней, кстати, не было ни грамма творческой ревности, она страшно радовалась чужим творческим удачам — в этом было ее особое благородство, только ей присущая естественность.

Вообще она не предлагала себя как "явление". Как нечто, что можно поставить в какие-то рамки, как-то конкретно описать и тем самым обозначить "больше" она кого-то или меньше, и вообще придать какой-то определенный калибр, определенное место.

Ну да, а мы все хотели пришпилить ей какой-то определенный ярлык. Причем, скорее "правозащитница", чем поэт.

Для меня тут показательны ее стихи, да и вообще ее жизнь последних лет, когда политическая деятельность была достаточно активна, но как-то мало пересекалась с ее поэзией. В юные годы в ее стихах более напряженно звучала политическая нота. Она прекрасно понимала и даже гордилась тем, что ей удалось совершить подвиг, она занималась публицистикой, принимала участие во всяческих конгрессах, но поэзия была ей важнее всего, и главное — поэзия была для нее в стороне от всего этого. Во всяком случае, мне так кажется. Не знаю, согласилась бы она со мной.

Оба сына Натальи Горбаневской рождены и выращены вне брака в то время, когда реакция общества на такое была, скажем прямо, не то чтобы восторженной. Она вообще прожила жизнь, принципиально не опираясь на мужчин. На Западе ее, конечно, окрестили бы чем-то вроде "феминистской иконы". Не буду употреблять эти штампы, просто спрошу, что вы думаете об особенности ее судьбы "как женщины"?

Феминизм — явление очень разнообразное, местами исключительно глупое. Наташа глубоко и осознанно принимала свое назначение женщины. Она была независима по своей природе, ей не надо было совершать никаких усилий, чтобы отстаивать какие-то специфические женские права. Заметьте, что и сам выбор слова "поэтка" говорит о ее внутренней свободе, и мелочный русский спор, основанный на нашей грамматике — поэт или поэтесса,— ее вовсе не коснулся. В сущности, она очень удачно выбрала это польское слово "поэтка".

Наташа принадлежит к семье русских женщин — ее бабушка, мать и она сама растили своих детей без мужей. Для России, где войны уносят мужчин вот уже много десятилетий подряд, это не редкость. Именно это обстоятельство и вырастило великую породу женщин — крепких, ответственных, обеспечивающих своих детей самостоятельно, способных дать им образование, привить удивительно четкую систему ценностей. Мне кажется, что таких женщин, как в России, в целом свете не было и нет. Ее женская судьба не была особо счастливой, но человеческая судьба — прекрасна. Она уже в ранние годы написала эти строки — "Любовь, любовь, какая чушь, какая птичья болтовня...". Она отдала положенную дань этому чувству, но довольно рано поняла, что эта специальная женская любовь, юная влюбленность, драгоценная близость с мужчиной не является вершиной человеческого счастья. Это проходит вместе с юными годами, а остается любовь более "высокого разлива" — об этом она много писала в последние годы своей жизни. А кроме того,— и это существенно — от счастливой любви не рождаются стихи (но дети иногда рождаются!). Любовная драма, боль, ревность и оскорбление, разочарование и разрыв — вот материал, от которого питается любовная лирика. Не была счастлива в любви ни столь почитаемая Наташей Анна Ахматова, ни вызывавшая временами ее неприязнь Марина Цветаева. Ей было дано в жизни иного рода счастье — и сполна.

Вы сами называете свою книгу о Горбаневской "книгой о памяти". Она о том, как много разных и иногда чуть ли не противоположных друг другу "памятей" вкупе дают один образ. В каком-то смысле она напоминает "Даниэля Штайна" — роман, в котором образ главного героя (у которого, кстати, есть реальный прототип) складывается из рассказов разных людей.

Конечно, "Поэтка" — это роман, но при этом роман, который не претендует быть романом. Роман, мной не написанный, а сдирижированный. Я не понимала — получился он или нет — до последней минуты. Сейчас я знаю одно — лучше я сделать не могу. При этом меня не оставляет беспокойство: а может быть, ей бы не понравилось? Потому что я не хотела политкорректной, чисто восхвалительной книжки. Я хотела, чтобы была она с ее очень сложными взаимоотношениями с людьми. Мне важно, чтобы было видно: это — человек, который с годами очень сильно вырос. У многих высшая точка подъема — молодость, а потом все идет под гору. С ней было наоборот — последние десятилетия жизни, когда она уже жила во Франции, "в большом мире", она вышла из координат исключительно отечественной проблематики. И даже на этом мировом пространстве она была, нет, не знаменитостью, но значительным, важным для многих — и не только в России, а и в Польше, и в Чехии, и во Франции — человеком. К концу ее жизни многие уже понимали, что она — праведник, что она поэт — "больше, чем поэт". И примененное к ней это высказывание как-то очищалось от пошлости, которой оно обросло. Она этого не добивалась, но она этого достигла.

Людмила Улицкая. "Поэтка. Книга о памяти. Наталья Горбаневская".— АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2014