11 декабря 1994 года началась первая чеченская война. Размышления и воспоминания Александра Трушина

Диверсия террористов в Грозном на минувшей неделе затмила памятную дату: 11 декабря 1994 года началась первая чеченская война. В ней погибли четыре с половиной тысячи солдат и офицеров Российской армии. Сколько погибло мирных и немирных граждан в Чечне, не знает никто

Александр Трушин

То, что происходило в Чечне в 1994-1996 годах, называли не войной, а "восстановлением конституционного порядка". Так же как раньше афганскую войну стыдливо именовали "интернациональной помощью братскому народу". В Чечне "порядок" восстановили так, что в Грозном не осталось камня на камне. Невозможно забыть вымершие, с пустыми глазницами окон, двенадцатиэтажки на том проспекте, что шел от бывшего дворца Дудаева к площади Минутка.

Сейчас этот проспект носит имя Ахмата Кадырова. Грозный восстановили, и, говорят, он прекрасен. Но зачем его разрушали? За что там воевали? Ради чего убивали людей? Ведь рано или поздно после любой войны такие вопросы неизбежны.

Я работал тогда в "Общей газете". И искал ответ на эти вопросы в каждой из 14 моих командировок на войну. До сих пор у меня нет четкого ответа, как нет его ни у кого.

От той войны не осталось ни памятников, ни памяти о тех, кто защищал "конституционный порядок". Если солдаты погибали там, куда их посылало государство, то почему страна о них забыла?

Подполковник Щербаков

Самым страшным местом на той войне была 124-я судебно-медицинская лаборатория в Ростове-на-Дону. Она занималась поиском пропавших без вести солдат и офицеров (официально их числилось 373 человека) и идентификацией останков.

Начальник лаборатории подполковник Щербаков сидел посреди своего небольшого кабинета на стуле, в правой руке держал почти целый череп. А перед ним на полу на белой салфетке были разложены мелкие осколки. Щербаков брал левой рукой то один, то другой, прикладывал к черепу и, если осколок подходил, намазывал его клеем и крепко прижимал.

В одной из комнат был оборудован видеозал. На стульях сидели около десятка женщин, чей возраст невозможно было определить. Им должно бы быть около 40, но на вид — поседевшие морщинистые старухи. За ними стояли их мужья. На экране телевизора медленно проплывали трупы. Точнее, останки. Иногда почти целые, иногда непонятные бесформенные груды костей и ссохшегося человеческого мяса.

Время от времени раздавался женский вопль: "Остановите, это мой, мой сыночек! У него шрам на правой ручке с детства!"

В таких случаях подполковник Щербаков начинал работу по идентификации останков. Выспрашивал все мельчайшие подробности, потом проводил генетическую экспертизу. И если родство подтверждалось, родителям выдавали останки.

Хранились они неподалеку от лаборатории, в военном госпитале, в нескольких вагонах-рефрижераторах. На площадку перед вагонами вынесли на носилках пожелтевший от солнца и дождей скелет. Женщина упала перед ним на колени, и плакала, и все гладила, гладила кости. Муж ее тоже плакал и все повторял: "Нашли, нашли мы тебя, сыночек".

Подполковник Щербаков сказал: "Не должно быть в наше время неизвестных солдат. Не 1941-й. Не должно быть пропавших без вести. Это дикость. Я вижу каждый день горе этих матерей и не понимаю, зачем убивали их сыновей".

Капитан Федоров

В ноябре 1994-го была предпринята первая попытка штурма Грозного. Незадолго до этого тогдашний министр обороны Павел Грачев хвастливо заявил: "Мы наведем порядок одним десантным полком за два часа". Наша танковая колонна вошла в Грозный и была полностью уничтожена. Кто не погиб, попал в плен. Грачев поначалу говорил, что российских войск там не было, это были какие-то наемники. Когда же ему предъявили пленных, пришлось признаться, что врал.

С капитаном Федоровым мы встретились в Солнечногорске, где он служил на танковых курсах "Выстрел". Он уже вернулся из плена. Это был нервный, изможденный человек. Вот вкратце его рассказ.

В октябре к ним в часть приехали какие-то люди в гражданском. Предлагали за хорошие деньги командировку в Северо-Кавказский военный округ. Надо было подготовить бронетехнику, как они говорили, к военным учениям. Федоров подписал контракт, и в начале ноября группа офицеров-танкистов вылетела в Моздок.

Две недели приводили в порядок бронетехнику. Работали днями и ночами, без отдыха. Когда закончили, собрались было домой, но им сказали, подождите, еще есть работа. Ночью подняли по тревоге, посадили в танки, приказали двигаться в сторону Грозного. В селе Знаменское к колонне присоединилась пехота. Это были ополченцы. Знаменское — центр Надтеречного района, объявившего о своей независимости от Республики Чечня — Ичкерия. Руководители района Умар Автурханов и Бислан Гантамиров поначалу были вместе с Джохаром Дудаевым, потом чего-то не поделили и заняли пророссийскую позицию.

Пехоту погрузили на машины, и колонна из 40 танков Т-72 двинулась к Грозному. На Старопромысловском шоссе пехота исчезла, ополченцы просто разбежались, оставив танки без прикрытия. Колонна вошла в центр города. Куда двигаться дальше, непонятно. Запрашивали командование — радио молчало. И тут началось. Из окон домов стреляли из ручных гранатометов РПГ-7. Задымился головной танк, перекрыл улицу. Тут же подожгли последнюю машину. Потом по очереди расстреляли всю обездвиженную колонну.

Капитан Федоров сказал: "Я до сих пор не знаю, кто отдал нам приказ идти на Грозный. Это не просто глупость, это предательство. Задушил бы своими руками. Чечены расстреляли нас, как котят. Ты напиши обязательно, что нельзя в город въезжать на танках. Их просто сожгут. И еще напиши, чтобы не лезли туда. Не надо".

Багаутдин

Под Новый год все повторилось. 31 декабря в Грозный на танках и БТР въехала 131-я Майкопская мотострелковая бригада. Колонна дошла до железнодорожного вокзала, там остановилась и была уничтожена боевиками.

О боях в Грозном не было никаких сообщений в СМИ. 30 декабря меня вызвал главный редактор Егор Яковлев. Он сказал, что есть ощущение, что в Грозном что-то затевается, и отправил меня и фотокора Руслана Ямалова в командировку.

Мы прилетели 2 января в Слепцовскую, ближайший к Грозному аэропорт. На такси доехали до Грозного. Попросили довезти нас до центра города, хотели остановиться в гостинице "Динамо". Уже совсем стемнело, электричества в городе не было. Немного не доехав до площади Минутка, таксист остановился: "Все, ребята. Дальше не поеду и вам не советую. Там стреляют". И уехал.

Впереди была слышна пулеметная и автоматная стрельба, взрывы. Сгущавшуюся черноту разрывали трассирующие очереди. На улице молча стояли жители окрестных домов. Одна из женщин, русская, обратилась к старику: "Сулейман, твой сын с семьей уехал, пусти ребят переночевать, куда они сейчас пойдут?".

Стрельба продолжалась всю ночь, лишь под утро стихла. Сулейман зажег какую-то плошку-коптилку, начал читать свои молитвы. На белой стене комнаты мерно раскачивалась тень старика, отбивавшего поклоны.

Когда рассвело, решили идти в Черноречье, там, на берегу водохранилища, были раньше дома отдыха. Если повезет, остановимся, а дальше посмотрим.

Мы уже почти дошли и тут увидели странную картину, словно мы оказались в блокадном Ленинграде. Через пустынную дорогу двое взрослых и ребенок тянули к покрытому льдом водохранилищу санки с тремя пятилитровыми бидонами. Это была русская семья: пожилой профессор Грозненского университета, его дочь и десятилетний внук. Они жили в пятиэтажке напротив и шли за водой: водопровод уже не работал. Мы помогли им спуститься с высокого берега, набрали воды из проруби, подняли бидоны к дороге.

Тут нас уже ждали. Из "жигулей" вышли трое бородатых мужчин с автоматами: "Кто такие? Зачем здесь?". Это были местные боевики из Чернореченского батальона. Нас отвезли в штаб. Допрос был недолгим и спокойным. Потом отвели в дом отдыха, который был, разумеется, пустым, открыли одну комнату: "Сидите здесь. Утром мы за вами придем".

Ночью было холодно, невозможно было согреться даже одетыми и завернутыми в одеяла. Внезапно в комнату вошли двое с фонариками и принесли небольшую печку и газовый баллон. В эту ночь удалось поспать.

Утром на тех же "жигулях" приехали двое. Старший назвал себя Багаутдином. "Куда поедем?" — спросил я. "Во дворец Дудаева".

Стрельба в городе прекратилась. На улицах лежали убитые. Иногда в гражданской одежде, но чаще в военной.

На одном из перекрестков машина остановилась около ряда огромных, литров 50, бутылей, наполненных бензином. Стоявший около них парнишка лет 15, увидев Багаутдина, подошел, они долго разговаривали, потом залили бензин в "жигули" и мальчишка отдал ему деньги. Я удивился.

— Это мой сын,— объяснил Багаутдин.— И бензин мой. Мы с сыновьями сами его делаем и продаем.

— А воюешь ты за что?

— А вот за это и воюю.

Масхадов и Аушев

Багаутдин сказал водителю, чтобы к дворцу не подъезжал, остановил чуть подальше. Короткими перебежками, пригибаясь, надо было преодолеть метров 300.

С тыловой стороны дворца Дудаева на большой круглой бетонной площадке под таким же навесом скопилось полсотни людей. В низких облаках летал невидимый штурмовик. Когда звук его мотора приближался к толпе, она сдвигалась, словно пытаясь бежать от опасности. Штурмовик пролетал, где-то недалеко раздавался взрыв. Потом он разворачивался, заходил с другой стороны, толпа сдвигалась в противоположную сторону.

Багаутдин куда-то ушел. Руслану захотелось поснимать с другой стороны площадь перед дворцом, всю изрытую воронками. Он сделал несколько кадров, и вдруг снова послышался рев штурмовика, прямо заходившего теперь на дворец. Я едва успел втащить Руслана за шиворот в укрытие, как раздался страшный грохот разрыва ракеты где-то выше, наверное, на третьем или четвертом этаже. Сверху как раз на то место, где стоял Руслан, посыпались тяжелые обломки, а нас присыпало пылью.

Появился Багаутдин: "Быстро, по лестнице вниз, в подвал". Тесный, тускло освещенный коридор был забит людьми. Между ними протискивались боевики в камуфляже и с оружием. Багаутдин подтолкнул нас вперед, к открытой двери. В комнате, освещенной электрической лампочкой (вероятно, от автономного питания), находились несколько человек, майоры и подполковники. Один из них, словно Чапаев в кино, с карандашом в руках склонился над картой города. Это был полковник Масхадов.

— Вот видите,— обратился он к нам, бросив на карту карандаш,— у нас по всему городу огневые точки. Все перекрестки пристреляны. Ну куда, куда генерал Рохлин бросает своих солдат! Они же города не знают, их не учили воевать в таких условиях, они погибают под нашими пулями. У нас тут трое пленных. Сейчас их приведут.

Масхадов крикнул в коридор что-то по-чеченски. Через некоторое время пленных привели. Все трое были ранены. У одного из них, старшего лейтенанта Максима Ященко, была перевязана голова. У двух солдат — ранения в предплечья. Они просили только об одном: чтобы сообщили родным, что они живы, но в плену у чеченцев. Я записал их фамилии и адреса.

Масхадов сделал вид, что этого не заметил, махнул рукой, мол, свободны. Багаутдин отвел нас к машине. Он еще два дня возил нас по окрестностям Грозного, показал разрушенный авиацией мост через Аргун, разбомбленный рынок в селе Шали. Потом отвез нас в Орджоникидзевскую, на границу с Ингушетией. Там передал другому водителю, доставившему нас в Назрань, к администрации президента Аушева. Я объяснил дежурному, кто мы такие, и попросил помочь срочно связаться с Москвой. Тот отвел нас на второй этаж и сказал, чтобы мы подождали.

Генерал Аушев вскоре вышел к нам. Он подробно расспрашивал, что мы видели в Грозном. Потом сказал:

— Сейчас вас соединят с Москвой, сообщите в редакцию о пленных. Как так можно воевать! — с досадой воскликнул Аушев.— Они что, на прогулку собрались? Не думали, что будут раненые и пленные? Госпиталей поблизости нет, раненых некуда и не на чем вывезти. Люди умирают от ран. Целую бригаду погубили. За что — непонятно.

Генерал Романов

Через три месяца боев наши войска полностью овладели Грозным, боевики ушли из города. А может, просто разбежались по селам. Война стала партизанской. Войска продвигались в горы, в июне заняли село Ведено. Дальше двигаться вперед было бессмысленно, потому что в тылу у нашей армии постоянно происходили столкновения с боевиками, уничтожавшими в ущельях наши транспортные колонны.

Сменился командующий группировкой федеральных войск, на эту должность назначили генерал-полковника Анатолия Романова. В сентябре 1995-го он начал переговоры с руководством чеченских боевиков. Переговоры проходили в Ханкале, в помещении бывшего сельхозтехникума.

Романов первым делом договорился об обмене пленными. Меняли "всех на всех". Потом обменялись списками погибших и информацией о местах захоронений. Потом переговоры затянулись. О чем он разговаривал с Масхадовым и Яндарбиевым — неизвестно.

Анатолий Романов дал интервью для "Общей газеты". Я спросил, действительно ли он ведет дело к окончанию войны. Генерал ответил:

— Я не хочу, чтобы напрасно погибали наши солдаты. Сегодня вопрос о защите родины не стоит. Нет таких интересов государства, ради которых надо было бы рисковать жизнями молодых людей. Любые спорные вопросы, любые проблемы можно решить за столом переговоров.

Спустя три недели на генерала Романова было совершено покушение. Он ехал на встречу к Руслану Хасбулатову, бывшему председателю Верховного Совета РСФСР, жившему в то время в своем родовом селе Толстой-Юрт. Путь генеральской машины по Грозному лежал через тоннель под железнодорожным мостом у площади Минутка, на том самом проспекте, которому позже присвоили имя Ахмата Кадырова. Тоннель днем и ночью тщательно охранялся, постоянно там дежурили часовые. В момент проезда генерала произошел взрыв радиоуправляемого фугаса. Установить, кто его подложил, не удалось. Генерал Романов чудом выжил, но врачи определили его состояние как вегетативное. Жена генерала, Лариса, верила и, кажется, верит до сих пор, что он поправится. В январе 2014-го она привезла его в храм Христа Спасителя поклониться Святым дарам волхвов.

Кто победил?

Осенью 1996-го генерал Лебедь подписал Хасавюртовские соглашения. В конце декабря федеральные войска ушли из Чечни. Потом вдруг непонятно зачем Басаев с небольшим отрядом боевиков оказался в Дагестане, началась вторая чеченская война. И она тоже кончилась.

На этих двух войнах не было ни одного случая подрыва нефтяных скважин или нефтепроводов. Даже огромный Грозненский нефтеперерабатывающий завод остался нетронутым. Один шальной снаряд, правда, залетел и долго лежал неразорвавшимся. И не пострадала великая кавказская труба, по которой нефть шла от Баку через Чечню до Новороссийска.

Потом на стадионе в Грозном был убит глава Чечни Ахмат Кадыров и его место занял Рамзан Кадыров.

Грозный восстановили быстро и полностью, не осталось и следа от разрушений. Но нет памятника воинам 131-й Майкопской бригады. Никто не приглашает родных положить цветы на площади железнодорожного вокзала. Грозный теперь — цветущий, утопающий в роскоши город, каким и должна быть столица нефтяного эмирата. Война кончилась. Забудьте.