Майкл Манн о своем новом фильме «Кибер»

В январе в прокат выйдет "Кибер" — первый за пять лет фильм Майкла Манна, исследующий торжество современных технологий: Крис Хемсворт играет суперхакера, который пытается взломать политически важный утерянный код. Анна Сотникова расспросила режиссера, что он думает о современности и почему его так интересуют экстраординарные профессионалы

Ваш предыдущий фильм, "Джонни Д.", был экскурсом в 1930-е. "Кибер" — снова про современность. Что вас интересует в сегодняшнем дне?

То, что происходит с технологией. Это радикальная революция в наших жизнях. Я сейчас не за цайтгайстом гонюсь. Мне, правда, кажется, что все технологические изменения последнего времени — поразительная вещь. Они кардинально демократизируют общество. Вы можете сидеть в трусах перед компьютером — и вам не нужны какие-то специальные навыки, чтобы общаться с кем угодно в любой части света. Это огромная, в высшей степени значительная перемена в нашем человеческом состоянии. С каждым витком технологического прорыва нам твердят, что наши жизни уже не будут такими, как прежде, но именно сейчас эта фраза оказывается не пустыми словами, а абсолютной правдой.

Как, по-вашему, технологический прогресс влияет на политику?

Правительствам стало намного сложнее нам врать и хранить свои секреты. Вся важная информация находится в закрытом доступе, за семью печатями, но только до поры до времени: какой-нибудь паренек в Акроне, штат Огайо, обязательно прорвется через все эти системы кибербезопасности — и пошло-поехало. Государственные тайны — это пройденный этап, их уже нет. На самом деле мы живем в доме, в котором открыты все окна и двери. Но вот в вопросах проникновения в частную жизнь я все-таки очень консервативен. Я очень закрытый человек, и мне не нравится, когда в мой мир кто-то вмешивается. Я думаю, что человек имеет право сам решать, сколько личного пространства ему нужно. Я вот, например, не пользуюсь социальными сетями.

Вы пытаетесь делать какие-то политические заявления в своем фильме? Это же вроде политический триллер.

Там есть, скажем так, некоторые детали. Герой Криса Хемсворта, например, должен восстановить некий код с жесткого диска. Прочитав этот код, он сможет узнать, где находится хакер, которого он преследует. Но! Этот жесткий диск Хемсворт выкрал с ядерной электростанции, на которой произошла авария, и, соответственно, код нормально не читается. Для того чтобы его восстановить, Хемсворту нужна специальная программа, пользоваться которой может только правительство. Так что ему приходится хакнуть базу разработчиков, работающих на правительство. И так далее, и тому подобное — технология в моем фильме связана с политикой, но политика скорее служит мотивом, помогает выстроить сюжет.

Если в чем ваша любовь к технологии раньше прослеживалась, так это в том, что вы довольно быстро переориентировались со съемок на пленку на съемки в цифре. Вас смерть пленки вообще не смущает?

Нет, вы что, конечно, смущает. Я, как любой синефил, как человек, всю жизнь работающий в кино, очень люблю пленку, это очень романтический материал. Но ее смерть — это более или менее естественный процесс, к сожалению. Старая технология уступает место новой. Плюс в моем случае большую роль играет постоянное любопытство. Мне всегда хочется поработать с чем-нибудь новым. Того же "Джонни Д." я вполне мог бы снять на пленку — там не было острой необходимости делать все в цифре, но победил соблазн попробовать сделать цифровую картинку от и до.

А какие-то из ваших старых фильмов вы бы сняли в цифре, если бы у вас была такая возможность?

Если бы я мог — то "Вора", наверное. Я в этом фильме пытался сделать довольно конкретную вещь — чтобы на экране было так же темно, как летом бывает в Лос-Анджелесе. Но на тот момент в мире, как мне кажется, не было пленки, которая могла бы адекватно этот оттенок черного поймать. В лучшем случае у нас получались сумерки в Северной Европе, а не лос-анджелесская тьма. Я думаю, цифра, была бы она доступна в 1981-м, смогла бы немного лучше справиться с задачей.

Вы снимали "Кибер" в Гонконге. Тут как-то замешана ваша давняя любовь к гонконгским и китайским боевикам, к Джону Ву?

Нет, тут дело совсем в другом. Я первый раз побывал в Гонконге в 1979-м, а потом приехал только три года назад — и разница между тем, что я помнил, и тем, что я увидел, была просто сумасшедшей. Гонконг — самый визуально перегруженный город в мире. В нем словно есть несколько разных слоев, каждый из которых существует по абсолютно своим законам движения. Контраст между его новыми и старыми районами — невероятный, там абсолютно разная по сути, но одинаково сумасшедшая по темпу жизнь. И вот эта картинка превосходно наложилась на фильм про технологию и про то, как молниеносно она может изменить весь мир. На самом деле в Гонконге мы отсняли только где-то треть фильма. Все остальное снимали в том же Лос-Анджелесе, в Чикаго, в Джакарте... Много где.

Расскажите про Криса Хемсворта, где вы его вообще взяли, неужели в "Торе" увидели?

Я действительно первый раз увидел Криса в "Торе" Кеннета Браны. Брана — великий актер и великий режиссер, он умеет вытягивать из своих актеров максимум, но в Крисе я увидел не просто умение играть, а человека с сильным внутренним стержнем. Я, конечно, проводил сначала пробы и с ним, и с другими актерами, но подсознательно понимал, что главную роль в "Кибере" сможет сыграть только Хемсворт. Мы с ним отлично поработали! Он два с половиной месяца изучал программирование, мы с ним ездили по американским тюрьмам (по сюжету он четыре года провел в тюрьме), он чуть-чуть поработал сталеваром... Короче, вжился в свою роль просто до предела и отлично ее потом исполнил. Очень работоспособный молодой человек.

Во всех ваших фильмах почти все главные герои — выдающиеся специалисты в своей области. Джон Диллинджер виртуозно грабит банки, Винсент из "Соучастника" — киллер-суперпрофессионал, Мухаммед Али — величайший боксер, и так далее. Вот и герой Криса Хемсворта в "Кибере" — один из лучших хакеров в мире. Что вас привлекает в таких персонажах?

Ну они же просто очаровательные! Я посвятил всю свою жизнь тому, чтобы стать отличным режиссером, поэтому я прекрасно представляю и понимаю людей, которые достигли вершин в какой-то конкретной области. У меня есть друг, наш координатор авиасъемки, мы с ним работаем еще со времен "Полиции Майами". Он научился управлять вертолетом в девять лет. И сейчас это не просто летчик-ас, а настоящий поэт вертолетов, невообразимый просто мастер. Вот именно с такими людьми, как он, я ощущаю некое родство. Но, кстати говоря, я думаю, что времена, когда нужно было тратить всю жизнь на обретение каких-то невероятных специальных навыков, уходят в прошлое. Сейчас главный навык — умение кодить, а это на самом деле очень просто. Американские дети в десять лет очень хорошо кодят. Да что там — даже я довольно сносно умею программировать.

Вы — один из немногих режиссеров в мире, которые работают со стрельбой как с симфоническим оркестром. Для вас оружие — это что-то вроде музыкального инструмента?

Я никогда так об этом не думал. У меня более или менее все фильмы связаны с людьми, которые не просто хорошо обращаются с оружием, а для которых оружие — это главный и принципиально важный инструмент. Как-то глупо при этом не показывать стрельбу как искусство, согласитесь? Герой Хемсворта в "Кибере", кстати, не очень хорошо стреляет, поэтому акцент с перестрелок мы попытались в этом фильме сместить немного в другую сторону.

А у вас самого есть пистолет?

Я же в Америке живу. Конечно, у меня есть пистолет.

Ну и на прощание — немного отвлеченный вопрос. Я всегда хотела спросить вас про фильм "Крепость", самую недооцененную картину в вашем творчестве. Как вы ее вспоминаете и что вы про нее думаете?

"Крепость"?.. Поймите такую вещь. Когда-то давным-давно я страшно хотел стать кинорежиссером, но снимать хотел только по своим сценариям. У меня был план. Я думал, что поработаю на телевидении, наберусь опыта, наращу авторитет, заведу правильные знакомства — и оттуда смогу попасть в Голливуд, где мне сразу дадут снимать то, что я сам хочу снимать. Так, в общем, и вышло — я снял фильм "Вор". Но после "Вора" я вообще не понимал, что я могу еще сделать, ведь мой план-то уже был осуществлен. Но потом я внезапно вспомнил про свою нечаянную встречу с одним нацистским преступником, жившим в Испании в 60-х годах. Я тогда был молод, и на меня общение с этим человеком произвело неимоверное впечатление. Я был страшно очарован его природным злом. И вот из этого маленького эпизода и выросла "Крепость" — куда более глобальная история про фашизм. Могу сказать, что этим фильмом я очень недоволен, он мог бы быть лучше, но мы просто не смогли его даже толком закончить. Уолли Уиверс, великий профессионал спецэффектов, который работал у Кубрика на "Космической одиссее" и с нами над "Крепостью" тоже потрудился, умер во время постпродакшна, — и спецэффекты мы просто не довели до конца. И сам фильм пришлось снять очень быстро, за несколько недель, и за очень маленькие деньги. Вот если б я мог вообще переделать какой-нибудь из своих старых фильмов — я бы переделал "Крепость".

В прокате с 26 января