Актер Дмитрий Назаров рассказал Андрею Архангельскому о жизни, сцене и телеэкране

Телесериал "Кухня" за четыре сезона стал фирменным блюдом канала СТС и прочно удерживает зрительские симпатии. Во многом благодаря колоритному герою в исполнении Дмитрия Назарова. Об этой роли, а также о кузнице актерского мастерства — театре — "Огонек" поговорил с ведущим актером МХТ им. Чехова и народным артистом России

— Есть такое выражение "актер старой школы"... У нас сегодня четкое деление — на современный театр и классический. Вы успешны в классическом — Островский, Чехов, но сотрудничаете и с современными режиссерами, снимаетесь в сериалах. Как вам удалось решить этот конфликт для себя?

— Вы смешали в одном вопросе две темы. Тему актера старой школы и приверженность классическому репертуару. Это разные вещи. Во все времена находились актеры старой школы и современной школы...

— Таким острым, по-моему, этот конфликт еще никогда не был — между старой школой и новой...

— Я как-то не ощущаю этого конфликта... Я просто вижу, какие актеры приходят из театральных институтов. На самом деле процент талантливых всегда примерно одинаков. В мое время так тоже говорили: вот, актеры старой школы... Но мне кажется более точной градация, которую приняла когда-то для себя за основу семья Юрских — Теняковых. Для них не было какой-то старой школы, новой школы... Все предельно просто: ты артист или не артист. Эта позиция достаточно жесткая, но она в конечном итоге и самая справедливая. Бывают еще люди, расположенные к профессии артиста... Но это не то. Нас учили: если тебе на 4-м или даже на 3-м курсе говорят, что ты органичный артист это равносильно оскорблению. А уж если ты окончил театральный институт и тебе в качестве бонуса кто-то из зрителей говорит: "Вы были органичны на сцене..." Это все. Можно уходить из профессии.

— Почему?

— Потому что органичность для актера — это как дышать. Это основа всего. Это не обсуждается. Это все равно, что повару сказать, профессиональному, что он сегодня вкусно приготовил. Также и для артиста. Надо обсуждать другие вещи — попадание в образ, не попадание, в спектакль, в фильмы и т.д.

А что касается классического репертуара, он тем и прекрасен, что он десятки, сотни лет уже живет. Это уже проверенное временем. Ведь и при Островском была масса других драматургов, и при Шекспире их тоже было немало. Но они куда-то все делись. Так и нынешние. Большинство из них пропадет, и уже завтра о них никто не вспомнит. А кто-то останется. Стало быть, они нашли возможность разговаривать сегодня о вечном.

Есть люди, я с ними сталкивался, которые считают, что классики не существует, что это ложное представление. Мое убеждение: эти люди просто не дотягиваются до классики. Это те, кто безжалостно переламывает классику, превращая в нечто более удобное. Они именно заботятся о своем удобстве. Нас учили, что нужно достигать высоты классика, высоты создателя, который пережил столетия, а потом уже искать в нем другие ходы, может быть, более современные. Но люди, как правило, не достигнув этой планки, сразу начинают ломать — просто их кругозор настолько узок, что им трудно понять, что за текстом скрыто, какая глыба. Ее важно поднять, а уж потом обтесывать по своему усмотрению. Но сначала — достигни!.. Догадайся, что имелось в виду, а потом сочиняй свою историю. Почему Малый театр называли "вторым университетом"? Он напоминал, для чего существует театр. Не только для развлечения — хотя это тоже необходимо, но для возможности говорить со зрителем. Если тебе как режиссеру или артисту, или драматургу дана такая трибуна, с которой ты можешь поговорить на волнующие тебя и миллионы окружающих людей вопросы, так вот и разговаривай, а не просто развлекай. А сегодня нормой стало другое.

— Вы очень убежденно говорите в защиту классического репертуара. Но ведь есть и психологическая проблема: скажем, конфликты XIX века — они нам сегодня непонятны, они кажутся надуманными. Я понимаю режиссера Богомолова, который одевает героев Достоевского в современное платье и помещает их в апартаменты в стиле хай-тек. Так хотя бы возникает какая-то ассоциация с нашим временем...

— Мне кажется допустимым, если Кирилл Серебренников одевает в современное, хотя бы "вчерашнее платье", героев "Мещан" или "Леса", при этом не трогая и не нарушая ни канву, ни мысль Горького или Островского. Это можно себе позволить, если ты не разрушаешь главного. А если все перемешивается, об этом трудно говорить, оставаясь в рамках приличий... Я вот подбираю какие-то еще мягкие слова, а на кончике языка вертятся довольно резкие синонимы... Ведь трудно себе представить, что Немирович или Станиславский смешали бы в одной постановке и чеховского "Дядю Ваню", и горьковское "На дне". Вряд ли! Уважение! Вот чего сегодня порой недостает!

— Все-таки возможен какой-то компромисс? Возможно ли приблизить классический репертуар к современному человеку?

— Наверное, это вечная история. Да и не для всякого человека его нужно приближать. Человек, думающий, сформировавшийся в определенной культуре, не нуждается в этом приближении. Но подрастает новое поколение, которое все, в том числе и мои коллеги, особенно из телевизора, оглупляли в течение многих лет. Мы же забываем, что когда-то телевизор заканчивал вещание в 9-10 вечера. А потом появилась куча каналов, возможностей, конкуренция, драки продюсеров за рейтинг. И в этой борьбе было больше пены, чем смысла, поэтому теперь надо как-то бороться за поколение, которое выросло на бессмыслице. Надо что-то этому противопоставить. Театр как раз и может это сделать. Наверное, чтобы привлечь молодежь, нужен яркий фантик. Какие-то более или менее современные декорации и костюмы — это и есть фантик. Да, человеку трудно понять, зачем ему рассказывают историю, которая была 100, 200 лет назад. Но если вдруг зацепило, человек уходит другим.

Мне как-то позвонили из "Спартака", из дублирующего молодежного состава. Говорят: надо чем-то отвлечь ребят от гаджетов. И вот вся команда в три смены приходила в театр, смотрела три спектакля. На них это произвело такое впечатление, что порвали всех соперников в первом круге, а первая команда — вплоть до иностранцев, которые тоже играют там,— теперь буквально требует, чтобы и их тоже привели в театр. Казалось бы, футболисты, тренировки, гаджеты, мечты о новых больших зарплатах и т.д. Их театр-то вообще не должен интересовать. Но задели чем-то, попали, достали их — и "Лесом", и "Мастером и Маргаритой".

Давить на человека бессмысленно — это тупик. Нужно предлагать. Нужно заворачивать в фантик. Но под фантиком не должна быть пустота — это предательство. Под фантиком должна быть конфета.

— Я слышал, в советское время была такая практика. Для спортсмена это важно, потому что активизируются другие участки мозга, а это сказывается на спортивных результатах...

— Не только хоккеисты и футболисты — многие спортсмены ходили во МХАТ, в Малый театр... Это считалось нормально. Мудрые люди, руководящие спортсменами, понимали и чувствовали, что общение с искусством как бы дает мышлению 3D-объем...

— Вас ведет судьба, на мой взгляд. Казалось бы, случайно перед театральным образованием вы получили кулинарное. И потом выяснилось, что вам это очень пригодилось — чтобы понимать, так сказать, "Кухню" изнутри...

— Это общее заблуждение. Я не пеку кексы или торты дома. Даже не помню, как это делать. Я ничего из той жизни практически не помню, тем более, что это фабричное производство, а оно совершенно отличается от индивидуального, даже от ресторанного бизнеса. Параллельно с кулинарным я получил образование электрослесаря, овладел навыками киномеханика, археолога... Очень неплохо работал монтировщиком декораций, мебельщиком, реквизитором. Все это было, но никакого отношения к моей последующей жизни — кроме как опыта человеческого общения и просто расширения кругозора — не имело. Вся эта цепь кулинарных историй выстроилась сама собой. Воспоминания о моем участии в "Кулинарном поединке" (НТВ) привели к тому, что меня пригласили в сериал "Кухня"... А уже там я доказывал свою состоятельность в качестве актера, а не кондитера или кулинара. И так это все цеплялось друг за друга. Но всех журналистов очень волнует именно кулинарная судьба... Почему вас не волнует, сколько пьес Чехова и Островского я сыграл?.. Сколько я играл Шекспира — нет ли в этом судьбы... А это действительно так оно и происходит. У меня больше Чехова за плечами, чем кулинарных поединков...

— Но о сериале "Кухня" очень хотелось бы поговорить. Есть точка зрения, что сериалы сейчас — это код жизни, они учат навыкам общения, навыкам жизни в мире. Ресторан — это же микромир. Вы всерьез к этому относитесь, к этой работе?

— Как к коду общения — нет. Я очень всерьез отношусь к этой работе, мне радостно, что такой проект появился на нашем телевидении. Он отличается от многих подобных по жанру произведений. Его, к сожалению, называют ситуационной комедией. Это трудности перевода. У нас ситком — это то, что с подложным смехом. В "Кухне" нет подложного смеха. Сериал сделан со вкусом, с тактом, можно обсуждать его развитие от сезона к сезону. Четвертый сезон несколько отличается от первых, хотя бы потому что первые два сезона делал его прародитель, создатель и первый режиссер — Дмитрий Дьяченко. Он начинал, он отбирал команду, фильтровал все, что происходит на стадии написания сценария. От редактуры до непосредственно съемок и монтажа. Потом условия несколько изменились. По мне — первые два сезона были точнее... Именно вот на ту историю я изначально подписывался два с половиной года назад.

— Просто не всякой истории веришь. А здесь конфликт настоящий, реальные люди, которые друг друга то любят, то подсиживают... Нет идеальных героев.

— Как у Шукшина — никто не прав и все правы. Да, я отношусь к этому серьезно. Мне, в принципе, в целом это очень нравится. Кроме каких-то перегибов, которые появляются, ну, я надеюсь, мы их постепенно в процессе обсуждения преодолеваем.

— Вы родились в 1957 году. Можно ли назвать вас ребенком оттепели?

— Я слишком был мал, чтобы это всерьез обсуждать. Я еще и ровесник фестиваля молодежи и студентов...

— Это не могло не отразиться все-таки, не могло не повлиять на вас. Вот это время освобождения.

— Я помню момент, когда маленьким прочитал обещание Никиты Сергеевича, что через 11 лет будет коммунизм, и помню, как я этого ждал. Ждал, взрослея и понимая, что это невероятно. Но все-таки было интересно — что же произойдет через 11 лет. Ну и в конце концов этот интерес свелся к тому, что будет на рубеже тысячелетий. И, в общем, тоже ничего не произошло. Даже компьютеры не сломались.

— Сейчас выясняется, что очень многие тоскуют по СССР. Вы в какой степени себя советским человеком до сих пор ощущаете?

— В целом, мне кажется, те изменения, которые произошли с развалом СССР, принесли больше позитивного. И для меня, и для страны. Были уничтожены некоторые вещи, которые рано или поздно все равно погибли бы. Бесплатная медицина, образование — они все равно умирали, они должны были уступить место чему-то другому. И уступили. И открытие железного занавеса, и появление многих сортов колбасы...

В любом случае жить за занавесом, железный он или нафталиновый, всегда плохо. Надо же взаимопроникаться. И я страдаю от того, что, например, я мог выучить только один иностранный язык в школе. И рад, что мои дети знают уже по два. Это же замечательно. Мне кажется, то, что произошло, было логичным и правильным. И как плохо, что это произошло так поздно. Могло произойти раньше.

— О чем вы мечтали тогда? В 20-25 лет?

— Да мечты особо не поменялись, что тогда, что сейчас. В качестве шутки мы с моим другом, артистом Малого театра Александром Клюквиным, мечтали о том, как будем народными артистами мира...

— Вы народный артист России, кстати.

— Я народный, да. А хотелось быть мира. Мы мечтали, что когда-то барьеры рухнут, в первую очередь политические, и можно будет как-то соединиться с миром. Ведь до сих пор, несмотря на все наши разглагольствования, несмотря на то что все первые звезды Голливуда ходили на занятия к Олегу Табакову, да и сейчас ходят, в мире нет ощущения какой-то перворядности, лидирующего положения российской актерской школы. Мы это сами себе говорим, сами себя в этом убеждаем, и я тоже так считаю, но в мире это не укоренено. О такой простой вещи не задумываются американцы, французы. Они все знают русских композиторов. Русских художников. Писателей. Но им в голову не приходит, почему они не знают русских актеров. Ведь это вполне логично было бы предположить, что в России живут не просто типажные люди, а глубокие, потрясающие, обладающие темпераментом, нервом и всепроникающей силой артисты. Но пока им это в голову не приходит — языковой барьер успешно охраняет их от нас... Если бы не барьер, экспансия русских артистов на Запад была бы сравнима с экспансией хоккеистов или программистов...

— Что вас печалит больше всего в нынешней жизни?

— Отсутствие душевности. Вялость, отсутствие мускулатуры души. Вот это меня печалит. Это и есть то, что воспитывает театр.

Именно воспитывает, а не диктует. Театр не дает душе лениться. А если душа деятельна, активна — тогда и все остальное заработает.

— Может, это понимают? Вот и в кино стали в последние пять лет активно приглашать театральных актеров...

— Тот, кто приглашает, понимает, что театральные актеры посильнее будут. Тот, кто отдает время театру, тот выигрывает и на экране. Ведь это заблуждение, что играть могут все. Они, собственно, и играют сегодня все. Но сразу же видно, кто почем... Если с одного театрального курса выйдет два хороших актера — это педагогическое счастье. Если три-четыре — веками будут этот курс помнить.

— Публика мхатовская изменилась? За 10 лет? Что вообще со зрителем происходит? Аудитория действительно "испорчена телевизором"?

— Испорчена. Но не могу сказать, что в целом, в массе своей что-то меняется. Происходит некое таинство — на правильно созданном произведении. Через какой-то период времени эта шелуха, эти ухохотайки, которые мешают людям дышать, уходят. И вот люди попадают в театр, они начинают плакать и смеяться, и сопереживать. Причем не где попало смеяться, а там, где должны. Мы ведь тоже знаем, где затронуть низменное, где поговорить с сердцем, с мозгами. Нет, в широком смысле публика не меняется. Может быть, в провинции она более открыта эмоционально, потому что есть голод и неизбалованность театром. Есть все же разница между лучшими образцами столичного театра и провинциального. Не обижая ни в коем случае провинциальный театр, где есть свои победы и удачи. Нет, я не могу сказать, что все с публикой безнадежно. Надежда есть.

Беседовал Андрей Архангельский