У Владимира Путина накопилось много ответов для журналистов

Вчера на ежегодной пресс-конференции президент России Владимир Путин предупредил, что из сегодняшнего кризиса экономика России может выйти не раньше чем через два года. Владимир Путин сообщил, что Владимир Евтушенков не только на свободе, но и примет участие в сегодняшней встрече президента России с бизнесменами. Кроме того, президент признался, что он любит и любим. А специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ выяснил у журналиста вятской газеты "Репортеръ", что тот не пьет уже четыре дня.

То, что пресс-конференция удалась хотя бы по количеству журналистов, было очевидно еще за час до ее начала. Зал на 1,5 тыс. мест к этому моменту был почти заполнен, несмотря на то что у закрытых еще дверей толпилось, кажется, не меньше людей, чем уже было внутри.

И как-то все в результате расселись: наверное, благодаря теле- и фотожурналистам, обреченным на многочасовое профессиональное стояние (или, вернее, состояние). И в конце концов, они были теми, кто встретил Владимира Путина стоя, хотя и несколько газетных журналистов попытались привстать при его появлении, но увидев, что в зале образовался противоположный тренд (нет, никто не лег, но и не встал), остались сидеть и ограничились робкими для себя аплодисментами.

В начале пресс-конференции Владимир Путин был, на первый взгляд, нацелен на то, чтобы вселить в аудиторию максимальную уверенность в завтрашнем дне.

Эта аудитория после подведения итогов телерейтингов окажется, на мой взгляд, максимальной за историю проведения этих мероприятий, так как ожидания, с пресс-конференцией связанные, и момент, для нее выбранный (кто же знал), стали беспрецедентно тревожными для страны.

Президент в начале говорил о том, что у меня вызывало вообще-то чувство внутреннего протеста: про рост ВВП к концу года на 0,6%, про выросшее сальдо торгового баланса (на $13,3 млрд), про ускорение промышленного производства, про рекордный урожай зерна, про сверстанный с профицитом бюджет...

Это все и было, наверное, так, но только разве это была правда? Это была в лучшем случае полуправда, потому что, говоря об этом, стоило по крайней мере учитывать события двух черных дней этой недели: понедельника и вторника. Без этих цифр остальные не имели никакого значения.

Полуправда как минимум раздражала, хотя цифры были хороши.

Но все же наступило время и второй части правды:

— Главный вопрос сегодняшнего дня, который интересует граждан нашей страны,— о том, в каком состоянии находится экономика, национальная валюта. Попробую очень кратко, несколькими предложениями охарактеризовать эту ситуацию. После этого пресс-конференцию в принципе можно заканчивать...

Смех, раздавшийся в зале, был легкомысленным. Между тем для Владимира Путина слова эти не были, судя по всему, пустыми. Главным и единственным содержанием вчерашней пресс-конференции было именно то, что он собирался сейчас сказать. После этого она не имела смысла по крайней мере для него. И если раньше можно было повеселиться, давая ни к чему не обязывающие ответы на ни к чему не обязывающие вопросы, то вчера все было по-другому.

— Сегодняшняя ситуация спровоцирована внешними факторами прежде всего,— заявил Владимир Путин.— Но исходим из того, что нами многое не сделано из того, что мы планировали сделать и говорили, что мы должны сделать по диверсификации нашей экономики в течение практически предыдущих 20 лет. Сделать это было достаточно сложно, если вообще возможно, с учетом как раз этой благоприятной в данном случае внешнеэкономической конъюнктуры, когда бизнес старался деньги вкладывать в основном туда, где можно было извлечь максимальную и быструю прибыль.

То есть президент сейчас оправдывал себя или, другими словами, оправдывался: кто, в конце концов, руководил страной подавляющее большинство из этих лет? Но оправдывался так, чтобы его было сложно упрекнуть, в том числе и ему самому.

Владимир Путин заявил, что и Центробанк, и правительство принимают адекватные меры в условиях валютного кризиса (см. материал на этой странице):

— Есть вопросы и к правительству, и к Центробанку по поводу своевременности, качества принимаемых мер, но в целом абсолютно адекватно.

Владимир Путин опять говорил то, что от него хотели услышать встревоженные соотечественники, если учитывать к тому же, что сами эти слова могут, да что там — должны повлиять на состояние рынка.

— Мы собираемся использовать меры,— продолжил он,— которые мы использовали, и достаточно успешно, напомню, в 2008 году... Безусловно, как говорят специалисты, "отскок в плюс", последующий рост и выход из сегодняшней ситуации неизбежен. Во-первых, рост мировой экономики будет сохраняться, темпы снижаются, но рост точно будет сохраняться. Экономика будет расти... Сколько на это потребуется времени? При самом неблагоприятном стечении обстоятельств я думаю, что года два. И, повторяю еще раз, после этого рост неизбежен.

После пресс-конференции я ехал в метро и слышал, что говорили люди. Люди (по крайней мере три средних лет дамы, стоявшие около меня, то есть это были именно что люди) говорили про то, что Путин сказал на пресс-конференции: этот кризис на два года. Из всего, что он произнес, они уловили главное и потом только повторяли то, чего он не произнес:

— Да ладно, не первый раз! В 1998 году было, в 2008-м было... Надоели уже эти кризисы...

Российский президент, таким образом, не пошел на поводу у собственных инстинктов (в 2008-м он не произносил слово "кризис", пока это только было возможно и уже за гранью возможного, то есть когда тот уже едва ли не миновал) и на этот раз сказал то, что есть. И сеанс психотерапии провалился, потому что он его, оказывается, не планировал. А казалось, что состоится: обе произнесенные до этого части полуправды (все вообще-то хорошо, а что нехорошо, исправляется и будет исправлено) к этому располагали.

Мог ли после его мысли о двух предстоящих нам годах укрепиться рубль на торгах? Странно, что он не рухнул, как во вторник.

— Но за это время,— добавил президент,— и в этом я уже не сомневаюсь (то есть мы должны еще и думать, что он сомневается во всем сказанном до сих пор.— А. К.), нам все-таки многое удастся сделать с точки зрения диверсификации нашей экономики, потому что жизнь сама будет нас заставлять это делать. По-другому будет просто невозможно функционировать.

А если все-таки будет невозможно функционировать?

— Общий объем резервов — 8,4 трлн руб.,— говорил Владимир Путин.— Опираясь на эти резервы, уверен, мы спокойно будем решать основные социальные вопросы, будем заниматься диверсификацией экономики, и неизбежно, повторяю еще раз, ситуация встанет в нормальное русло.

Вот теперь он привычно заговаривал ситуацию. Если бы не фраза про два года, можно было бы считать, что все очень ожидаемо.

Но эту фразу теперь не выкинешь. И не только из стенограммы.

С другой стороны, может, и хорошо, что он это сказал. Есть ведь определенность, с которой не только труднее, но и легче жить.

Отвечая на несколько следующих вопросов, президент по-разному повторял то, что он уже сказал.

Похоже, и в самом деле для него пресс-конференция была закончена. По этому поводу он только разъяснял детали:

— Нужно, для того чтобы стабилизировать национальную валюту, пока немного зажать рублевую ликвидность, отпустить и дать возможность доступа участников экономической деятельности к валютной ликвидности. И собственно говоря, банк так и делает. И так у него ставка достаточно низкая по валюте — 0,5... Поэтому, конечно, можно "наезжать" на Набиуллину, но не забывать, что в целом их политика является адекватной.

Но потом и сам добавил, что насчет закончить пресс-конференцию — "кажется, это не было шуткой".

Я поэтому хотел задать вопрос, при ответе на который стоило отвлечься от деталей,— и задал: про то, что в начале 2012 года в одной из своих предвыборных статей президент, характеризуя текущую ситуацию, процитировал Александра Горчакова: "Россия сосредотачивается".

Владимир Путин кивнул: он помнил — то ли статью, то ли канцлера.

— Скажите, пожалуйста,— спросил я,— сейчас что со страной, по вашему мнению, происходит? Что она делает: она по-прежнему сосредотачивается? Или, может быть, пора уже рассредоточиться (по своим квартирам и офисам.— А. К.)? Может, вообще пора расслабиться наконец-то?

Я, честно говоря, ждал, что после ответа возникнет новый термин, описывающий сегодняшнюю ситуацию. Например, президент скажет, что Россия хмурит брови. Или что Россия распрямляет плечи. Или что она еще и не напрягалась, в конце концов.

Но Владимир Путин сказал, что "надо работать" и что "надо продолжить сосредоточение". Нельзя сказать, что не ответил. Но тем более нельзя сказать, что ответил.

Потом Владимир Путин ряду в 12-м увидел плакат "Украина" (плакатов в зале было к этому моменту примерно столько же, сколько и журналистов) и предложил выступить журналисту украинского агентства УНИАН, который и высказался про карательную операцию, устроенную Владимиром Путиным на востоке Украины. И спросил, при каких условиях российский президент отпустит украинскую летчицу Савченко. И "сколько вы туда (на Украину.— А. К.) отправили российских военных? Сколько вы отправили туда техники? Сколько из них погибло на территории Украины? Вы, как верховный главнокомандующий, что бы сказали семьям погибших российских офицеров и солдат?"

Владимир Путин потер мочку уха.

По поводу летчицы ответ был очевидным: "Посмотрим, как будет развиваться предварительное следствие и к каким выводам придет российский суд". То есть этот вопрос стоило задать только для того, чтобы он прозвучал. Для этого же стоило произнести ответ.

Насчет карательной операции украинский журналист словно специально дал пас Владимиру Путину: "В нашем общественном сознании то, что происходит на юго-востоке Украины, действительно карательная операция, но она проводится сегодняшними киевскими властями, а не наоборот".

И, оговорившись, что российские солдаты на востоке Украины были добровольцами или "по зову сердца" (это, судя по всему, разные вещи, и разница довольно серьезная), президент в который раз рассказал про госпереворот на Украине и про то, что сейчас Россия, как прежде, готова выступить посредником.

То есть эти вопросы оказались ритуальными — во всех смыслах.

Достоинством ответа на следующий вопрос стало дальнейшее разворачивание метафорической цепочки "Россия--медведь--тайга--сила", начатое на последнем Валдайском клубе:

— Мне самому иногда приходит в голову мысль: может быть, мишке нашему надо посидеть спокойненько, не гонять поросят и подсвинков по тайге, а питаться ягодками, медком. Может быть, его в покое оставят? Не оставят, потому что будут всегда стремиться к тому, чтобы посадить его на цепь! А как только удастся посадить на цепь, вырвут и зубы, и когти. А в сегодняшнем понимании это силы ядерного сдерживания. Как только, не дай бог, это произойдет и мишка не нужен, так тайгу будут сразу прибирать!..

Вот в этот момент Владимир Путин наконец слегка распалился:

— Ведь мы же почти от официальных лиц слышали многократно, что несправедливо, что Сибирь с ее неизмеримыми богатствами вся принадлежит России! Как несправедливо? А отцапать, отхапать у Мексики Техас — это справедливо?! А то, что мы на своей собственной земле хозяйствуем, это несправедливо, нужно раздать!

Импровизацией в этой метафоре казалось только резкое отклонение в сторону Мексики. Все остальное было выстрадано, кажется, раньше.

— А потом, после этого, как только вырвут когти и зубы, тогда мишка вообще не нужен. Чучело из него сделают, и все! — закончил президент.

На идее чучела метафора казалась исчерпанной, и вряд ли стоило ждать продолжения. Но нет!

— Мы хотим сохраниться и бороться, изменить, кстати, к лучшему, воспользовавшись этими явлениями сегодня, нашу структуру экономики, быть более независимыми, пройти через это — или мы хотим, чтобы нашу шкуру повесили на стенку?! Вот у нас какой выбор! И Крым здесь ни при чем!

Теперь уже нет, конечно, уверенности в том, что со шкурой нельзя сделать что-нибудь еще. Ждем следующего мероприятия, которое Владимир Путин посчитает достойным, чтобы растянуть шкуру еще не убитого медведя до размеров национальной идеи.

Ответы на вопросы про газовые контракты с Китаем отсутствие контрактов с Европой тоже были традиционными, и в следующий раз президент оживился, только когда вспомнил про экспортеров, которые придерживают валютную выручку:

— Знаете, два дня назад я с некоторыми из них разговаривал по телефону, по дружбе (кто-то в зале охнул — представив себе такой кошмар — так, как будто это с ним Владимир Путин разговаривал по дружбе.— А. К.) и задал вопрос: что же вы придерживаете? Я, кстати, не заставлял ничего делать. "Нам нужно платить по кредитам скоро". Я говорю: понятно, а если по сусекам поскрести, то можно на рынок выйти? Подумал, через секунду отвечает: $3 млрд у нас есть. 3 млрд в загашнике — понимаете, о чем идет речь?! Это же не 30 копеек!! Это только у одной компании 3 млрд в загашнике! Так вот по 3 млрд, знаете... наберется не 30, а, может быть, 300 млрд! Но заставлять нельзя.

Достаточно поговорить по дружбе.

Отвечая на вопрос, не жалеет ли он, что раньше срока помиловал Ходорковского, который сейчас заявляет о своих президентских амбициях, президент переспросил журналиста:

— А где он будет избираться в президенты?

Зал засмеялся, решив, видимо, что это такая шутка, журналист не ответил, а Владимир Путин между тем имел в виду, конечно, что человек с судимостью не может избираться на этот пост в России.

А насчет того, не жалеет ли, президент первый раз вслух рассказал, что в прошении о помиловании Михаил Ходорковский написал, что "у него мама тяжело больна. Знаете, мама — это святое дело, я сейчас без всякой иронии говорю... Какой смысл был человека там держать, имея в виду, что он может не иметь возможности с матерью попрощаться? Ведь об этом шла речь, он об этом мне писал".

Дошла очередь и до Ксении Собчак с телеканала "Дождь". Она была возмущена поведением главы Чечни Рамзана Кадырова, пообещавшего ровнять с землей дома террористов и выселять за пределы республики их семьи.

— Зачем ты ей дал слово? — спросил Владимир Путин Дмитрия Пескова.

Пресс-секретарь президента знал зачем, да и президент тоже, но должен же был Владимир Путин так сказать. И в этом "ей" была вся история отношений Владимира Путина с Анатолием Собчаком и его семьей. Прозвучало то есть на самом деле почти по-родственному.

— Виноват,— откликнулся господин Песков.

Действительно, какой вопрос — такой ответ.

Прибавившая уверенности в себе Ксения Собчак попросила возможности задать и второй вопрос. И задала — про разницу между "пятой колонной" и оппозиционерами в России и о возвращении травли людей в российскую действительность.

По поводу слов главы Чечни президент высказался не так ожидаемо, как могло показаться: "Никто не считается виновным до тех пор, пока это не признано судом". Но оговорился, конечно:

— Кто были те люди, которые сожгли дома, уничтожили родственников террористов, это нужно выяснить, потому что это были люди в масках.

А "само заявление Кадырова могло быть и просто эмоциональным, а этим мог кто-то и воспользоваться".

Тема травли беспокоила президента России. Он рассказал, что кампания травли была организована в свое время против отца Ксении Собчак и что Владимир Путин точно узнал об этом, когда переехал в Москву (видимо, когда начал работать в ФСБ).

Через проход от меня, в первом ряду, сидела между тем девушка, которая скромно держала перед собой плакатик, на котором, мне показалось, было написано "ФСО". Я удивился: надо же, эти вежливые люди столько лет ходят на эти пресс-конференции и никогда не просили слова. Видимо, и у них накипело.

В какой-то момент я увидел, что и Владимир Путин пристально вглядывается в плакатик и даже кивает. Но потом я понял, что ошибся: было написано "СФО". То ли девушка буквы местами перепутала, то ли речь шла о Сибирском федеральном округе (что вероятнее).

Что касается травли (а Ксения Собчак называла тех, кого травят сейчас, в основном за позицию по Украине, поименно), то, мягко говоря, вряд ли она помогла им: президент предсказуемо сказал, что никакой кампании по травле нет, а есть реакция по-другому думающей общественности.

Эта общественность теперь только оживится.

Пошли вопросы про возможность дворцовых переворотов в России ("Успокойтесь: у нас нет дворцов, поэтому и дворцовых переворотов быть не может. У нас есть официальная резиденция Кремль, она хорошо защищена") и российской элиты ("Вы знаете, что такое "российская элита"? Это работяга, это крестьянин, это человек, на плечах которого держится вся страна, веками держалась, сейчас держится и будет держаться (а также и защищенность Кремля.— А. К.)", амнистию капиталов ("Вопрос не в возврате капитала, это не фискальная мера. Вопрос в легализации. Если бизнес хочет оставить деньги, имущество за границей, пусть оставляет. Вопрос в легализации, в том, чтобы они заявились здесь и зарегистрировались здесь"), "вопрос интеграционного характера"...

Пресс-конференция шла уже около двух часов, и казалось, что она, несмотря на огромное количество желающих и требующих задать вопрос, выдыхается, но тут Алена Евтякова из Воронежской области, сидевшая в первом ряду, спровоцировала брейкинг-ньюс:

— Я, когда готовилась к поездке, спрашивала знакомых: "А что бы вы спросили у Владимира Путина?" И подруги моей тети все как одна: "Да это же главный жених России!"... Больше года холостяцкая жизнь... Есть ли у Владимира Владимировича время на личную жизнь?

— Все в порядке, не беспокойтесь,— кивнул российский президент.— Мне мой один приятель из Европы, большой начальник, как-то недавно после событий прошлого года говорит: "Слушай, у тебя есть любовь?" Я говорю: "В каком смысле?" — "Ну, ты любишь кого-нибудь?" Я говорю: "Ну да".— "А тебя кто-нибудь любит?" Я говорю: "Да". Он, наверное, решил, что я озверел совсем!.. Он говорит: "Ну, слава богу!"

Дело даже не в том, что год Владимир Путин не высказывался на тему того, любит ли он и любим ли. Дело в том, что он мог и не отвечать на этот вопрос еще год. Но он решил ответить (вернее, решил, что вопрос должен быть задан — чтобы он должен был ответить). Более того, ответил максимально подробно.

Видимо, продолжение следует.

Тут произошло наконец нечто совсем головокружительное. Во-первых, Владимир Путин решил дать возможность задать вопрос "господину из Турции", который оказался господином из Вятки. Говорил господин неразборчиво, странно раскачивался. И вроде стало понятно почему:

— У нас делают "Вятский квас"...— объяснился он (на пивзаводе, конечно.— А. К.).

— Я чувствую, кваску-то махнули уже,— сказал Владимир Путин.

— Владимир Владимирович,— вздрогнул Владимир Маматов,— а я хотел вас угостить, но охрана не дала ничего пронести...

Неожиданно обрадовался и Владимир Путин:

— Они знаете иногда как говорят? Мне приносят что-нибудь в подарок, а они говорят: "Владимир Владимирович, сами будете есть и пить или будем проверять?"

— Мы делаем этого кваса много, очень хорошо, делаем давно...— признался журналист.

— Я вижу! — кивнул президент под хохот зала.

— Но беда в том,— продолжил журналист,— что его не ставит ни "Ашан", ни основные торговые сети его не берут, хотя по вкусовым качествам и по цене мы легко бьем Coca-Cola, Pepsi...

Вопрос неожиданно оказался коммерческим: журналист закончил его идеей о том, что надо помочь "Вятскому квасу" прорваться в розничные сети. Да и сам журналист, как потом выяснилось, оказался коммерческим. То есть коммерческим директором газеты "Репортеръ".

И президент еще долго отвечал: да, будем помогать и квасу, и воде...

Владимир Маматов с некоторым усилием сел на место.

Это казалось беспрецедентным. Вернее, было абсолютным прецедентом: на пресс-конференции Владимир Путин еще ни разу не отвечал на вопросы пьяных журналистов.

Я потом подошел к Владимиру Маматову. Уже редакция "Репортера" прокомментировала в фейсбуке, что он перенес инсульты и что его речь неразборчива именно поэтому. Уже ему сочувствовали коллеги.

Но сам он казался человеком, который не нуждается ни в каком сочувствии. Он казался совершенно счастливым человеком. И он был им в полной мере, какую только можно представить.

Я спросил, пил ли он сегодня.

— Если вы хоть иногда слушаете то, что говорит президент, вы поймете, пьян я или нет,— слабо улыбнулся он.

— То есть верить президенту, что вы махнули кваску?

— Да,— констатировал он.

— Или нет?

— Нет,— согласился он.— Пьяному пройти через три круга охраны сложно.

— Но можно,— сказал я.

Он исподлобья посмотрел на меня:

— Ну, флаг вам в руки!

Парень нравился мне все больше. Он говорил много и при этом мертво хранил интригу.

— Я к вам в блог заходил сейчас,— сказал кто-то из журналистов,— там реклама этого кваса висит!

— Ну и пусть висит,— согласился Владимир Маматов.— Всего два дня назад повесил. Они и в поезд мне звонили...

— Так пили или нет? — допытывался я и уже казался себе гаишником.— Просто скажите! Может, и хорошо, что пили!

— Шесть черепно-мозговых травм...— сообщил он.— Да, пил.

— Да? — переспросил я.

— Ох,— тяжело вздохнул он.— Ладно, скажу. Уже четверо суток я не пью.

— Это проблема? — уточнил я и уже казался себе доктором.

— Сами подумайте,— предложил он.

Вот теперь, после выступления Владимира Маматова перед Владимиром Путиным пресс-конференцию и в самом деле можно было считать исчерпанной.

Но президент еще и сообщил вдруг, что глава АФК "Система" Владимир Евтушенков не только освобожден из-под домашнего ареста, проходит свидетелем всего по одному делу и что приватизация "Башнефти" была законной (см. стр. 9). И может быть, главное: что Владимир Евтушенков будет на предновогодней встрече президента с бизнесменами (состоится уже сегодня, поздно вечером.— А. К.).

Выступил пресс-секретарь Рамзана Кадырова Альви Каримов, который яростно защищал своего шефа и обвинял Ксению Собчак во лжи (та оказалась безоружной без микрофона, но что-то все-таки кричала с места).

Владимир Путин еще рассказал, что ему не скучно в одиночестве с таким рейтингом, что у него нет друзей в ближайшем окружении, то есть среди чиновников, и рассказал, что не знает, какая зарплата у главы "Роснефти" Игоря Сечина, но знает, что тот оказался эффективным менеджером.

Он попытался успокоить разгневанного слабым сотрудничеством России с Ираном корреспондента журнала "Деловой Иран" (этот журналист потом все спрашивал меня, не слишком ли он был резок: ему позвонили из редакции и попеняли, а зря — резкость от лица Ирана выглядела убедительной), объяснился с крымскотатарской журналисткой (не согласился с ней, что ничего не делается в Крыму для крымских татар). И закончил пресс-конференцию тем, с чего начал:

— Мы этот период пройдем и из непростой, конечно, сегодняшней ситуации выйдем, укрепив свои позиции и внутри страны, и в мировой экономике, и на международной арене.

Оказалось, что после вопроса журналиста из The Wall Street Journal можно закончить именно так, а не иначе.

К тому же есть смысл лишний раз настойчиво повторить то, в чем и сам не уверен.

Андрей Колесников