Александр Аничкин — о том, как Европа переживает падение нефтяных доходов

Дешевая нефть на глазах меняет Европу и европейцев. Как ни странно, далеко не все радуются

Александр Аничкин, Вир, Нормандия

Середина зимы — время перезаправлять бойлер. Жизнь в нормандской деревне полна прелестей, но есть и издержки: то, что в городе как-то само собой делается, требует дополнительных усилий и средств. А то без тепла и горячей воды останешься. Попросту говоря: на полную, на весь год, заправить дом топливом у меня в этой проклятой Европе денег никогда не хватает, заливаю частями — по четверти бака.

С утра, под легким французским снежком, приехал автотанкер BP с веселым краснощеким водилой-механиком. Залил по счетчику 500 литров отопительного мазута, потыкал в портативную кассу, подает счет: 365 евро. Ого, говорю ему, цены-то как упали! Точно, отвечает, зато больше закупают. Предупреждает: на следующей неделе обещают мороз...

Посмотрел старые бумажки (зачем только я их храню?), нашел один счет прошлых лет. За те же 500 литров платил 507 евро.

Потом заправлялся в городе — тоже маленькое счастье. Дизель почти до 1 евро за литр снизился, а в начале прошлого года был под 1,5. Это во Франции. По другую сторону Ла-Манша дороже, но и в Англии цена литра бензина упала почти до фунта (около 100 рублей.— "О").

Невыносимая легкость дешевизны

Россия — не единственная страна, сидящая на нефти, хотя бы поэтому пора перестать сводить происходящее на рынке черного золота к нефтяному заговору против России. Из 12 стран ОПЕК (организации производителей и экспортеров нефти) добрый десяток не смогут свести бюджетные балансы при нынешних ценах на нефть. Потери, наконец, несут и развитые страны, от больших до малых,— Британия, Норвегия, США.

Наглядный пример: водитель автотанкера, который привез мне мазут,— веселый, но в компании BP, на которую он работает,— паника.

Кстати, акроним BP — "Би-Пи" — напрасно по старой привычке переводят как "Бритиш петролеум": эта шестая по размаху нефтегазовая корпорация мира больше десяти лет как переименовала себя в Beyond Petroleum, то есть "вне нефти, за нефтяным горизонтом". Цель — подчеркнуть, что, мол, занимаемся и альтернативными видами топлива. Ребрендинг вышел не самый успешный. Когда в Мексиканском заливе произошла авария на нефтяной платформе "Би-Пи", Обама так и сказал — надо разбираться с этим "Бритиш петролеумом". Финансовые последствия той аварии висят на компании до сих пор.

Впрочем, нынешняя паника от другого — она оттого, что нефть Северного моря (она стала базовой для компании в 1970 годы. — "О") в целом становится нерентабельной. По расчетам бывшего советника ВР, а ныне профессора лондонского Кингз-Колледжа Ника Батлера, при мировых ценах ниже 65 долларов за баррель нефти Brent Crude промыслы Северного моря по большей части становятся убыточными.

Приходится сворачивать дела, увольнять людей уже сейчас. В январе BP объявила об увольнении 200 работников и еще 100 подрядчиков. Всего с нефтепромыслами Северного моря у BP связано 3500 рабочих мест, так что сокращения эти существенные. К увольнениям приступили и другие нефтяные гиганты: "Коноко-Филлипс", "Шеврон", "Шелл".

И потом, нефтедобыча, как и газ,— это, кто учил политэкономию, первичная отрасль, "группа А". То, что в ней происходит, аукается в логистике, сервисе, всей деловой, социальной, культурной сфере,— словом, во всем том, от чего зависит комфортная жизнь, от транспорта до сантехники, от кинотеатров и парикмахерских до пивных, школ и детских садов. С тем уточнением, что одно рабочее место, потерянное в "первичке", отзывается во "вторичке" десятикратными сокращениями.

Добыча нефти и газа — это огромные капиталовложения и сшибки интересов, причем даже до того, как "ударит фонтан". Кто постарше, помнит, наверное, про "нефтяной фактор" в Фолклендской войне 1982 года между Англией и Аргентиной. Так вот, 30 с лишним лет спустя нефть там все еще ищут, но так и не нашли, хотя, по оценкам геологов, запасы должны быть в несколько раз большие, чем в Северном море.

Пока же эксперты готовят записки о декомиссии нефтепромыслов Северного моря. Предмет анализа — просчитать, что дороже: продолжать качать нерентабельную нефть или все же закрыть вентиль, заложив проблему на будущее: если цены снова поднимутся, добывать будет некому. Впрочем, за последние 40 лет приливы и отливы мировых цен на нефть бывали и более стремительными, чем нынешний.

Между прочим, Brent Crude — это не только тот самый эталонный сорт (на самом деле смесь четырех сортов светлой нефти, добываемых в Северном море.— "О"), на который равняется две трети мирового рынка (то есть, по сути, все) и про цену которого нам ежедневно напоминают. Брент — это еще и месторождение на полпути между Шетландскими островами и Норвегией. Так вот, это месторождение уже в процессе декомиссии — работы сворачиваются и точка добычи окончательно исчезнет в течение 10 лет.

Почему все это называется декомиссией? Это как бы нестрашный термин, за которым скрывается страшное явление — полное закрытие нефтяных платформ, сворачивание предприятий нефтеобработки, увольнения, крупные потери для бизнеса и, самое болезненное, для государственной казны. Нефть Северного моря 40 лет питала британский и норвежский бюджеты, существенно увеличивая доходы и других западноевропейских стран: море поделили на промысловые секторы, каждой прибрежной стране досталось в соответствии с географией. Речь об очень серьезных суммах: в начале 1990-х годов нефтяные доходы Великобритании составляли 1,5 млрд фунтов в год, в 2011-2012 годах, на пике мировых цен,— 27 млрд.

Промыслы в Северном море называют зрелым месторождением, то есть таким, которое по большей части выработано, хоть там еще и немало осталось. По консервативным (нижний порог) оценкам можно еще рассчитывать на 120 млрд фунтов в денежном выражении. По более оптимистичным — до 1,5 трлн фунтов.

Приливы и отливы

Чтобы избежать полного кризиса, нефтяные корпорации просят пустить в действие financial engineering. Кто знаком с "корпоративным языком", знает, что его задача не прояснять, а запутывать вопрос, то есть прятать от общественности, что на самом деле хотят предпринять.

Так вот, финансовый инжиниринг — это еще один "нестрашный" термин, скрывающий серьезные изменения в фискальной политике. Подразумевает этот инжиниринг снижение нефтяных корпоративных налогов примерно до уровня 50 процентов. Сейчас они доходят в некоторых случаях до 80 процентов, а для большинства операторов составляют около 60. Пятьдесят процентов, подчеркивает сэр Иэн Вуд, автор недавнего обзорного доклада о ситуации в отрасли, это все равно примерно вдвое выше стандартного корпоративного налога. Потери для бюджета, как считают лоббисты финансового инжиниринга, будут компенсированы тем, что сохранится отрасль, можно будет избежать закрытия предприятий и увольнений.

И потом, очевидно главное: если нет прибыли, то нет и налогов. А ситуация аховая. По словам того же Иэна Вуда, при ценах в 45-50 долларов за баррель лишь отдельные операторы могут получать прибыль, у большинства же баланс станет отрицательным. По мнению Вуда, важнее стабилизировать отрасль и избежать кризиса доверия со стороны инвесторов.

Отток денег — бегство капиталов — происходит не сам по себе и не по указке из какой-нибудь мировой кулисы, а когда возникает нервозность по поводу региона или отрасли. Цепочка такая: упали цены, снизилась доходность капиталовложений, возникает вопрос, не пора ли переводить деньги туда, где они в безопасности или дают больший процент. Это касается и отдельных компаний, и регионов, и отраслей. Плюсуется, конечно, и политический фактор. Конфликты, потрясения, неопределенность деньги пугают. Само собой, как и санкции.

И наоборот, перспективное, растущее в экономике, новый прорыв в технологиях вызывает энтузиазм — все спешат вложить свои деньги. Этот энтузиазм был одним из факторов "сланцевой революции", которая позволила США в последнее время догнать Саудовскую Аравию по добыче нефти. Сейчас почти половина американской нефти добывается по сланцевым технологиям.

Тот же механизм сработал и после "нефтяного шока" в начале 1970-х: когда страны ОПЕК взвинтили цены на нефть, выяснилось, что нефть Северного моря становится рентабельной, вот туда и потекли деньги инвесторов. Советскому Союзу та ситуация тоже помогла стать ведущей мировой углеводородной державой — развернулась нефтяная сибириада.

Насчет брожения капиталов вот что еще нужно пояснить. Это гражданин Корейко ходил с миллионами в чемоданчике. Но в рыночной экономике, если у кого завелся мильончик, ему тут же спешат найти применение. Можно, конечно, "ламборгини" купить или виллу на южном берегу полуострова какого-нибудь во Франции. Но все же чаще думают, как пристроить деньги так, чтобы они и дальше работали. И вот тут возникают менеджеры активов — asset managers, профессионалы, занимающиеся инвестированием денег граждан и организаций.

На восточном побережье Шотландии, лицом к Северному морю есть город Абердин. Его называют нефтяной столицей Европы — оттуда ведут операции на Северном море ведущие международные корпорации. А еще там есть компания Aberdeen Asset Management — Абердинское управление активами. В начале 1980-х годов, когда североморский нефтяной бум разворачивался, это была относительно скромная инвестиционная компания. К концу 2013 года она вошла в FTSE-100, список важнейших корпораций на Лондонской бирже, и стала крупнейшим в Европе менеджером по инвестициям. Сегодня в абердинском "чемоданчике" инвестактивов на 350 млрд фунтов (полтриллиона долларов — столько составляли валютные резервы России до падения рубля в конце прошлого года). Абердинцы работают и с Россией. В разгар кризиса, между прочим, успокаивали инвесторов: у них огромные валютные запасы, на два года хватит, а там, может, и рассосется. Если только паника не начнется.

Насчет инжиниринга: то, о чем предупреждают специалисты, правительство Британии, видимо, учтет. Во всяком случае, определенные меры поддержки уже принимаются или обещаны. Профсоюзы, понятно, поддерживают нефтяные корпорации, речь ведь идет о рабочих местах.

И вот ирония судьбы: Шотландская национальная партия тоже требует спасти отрасль (повторимся, шотландский город Абердин — это нефтяная столица Европы). Националисты проводили кампанию за независимость, ссылаясь на пример маленькой соседней Норвегии, процветавшей на своем нефтегазе. Теперь те, кто выступал против отделения, ухмыляются, а у националистов бледноватый вид.

Еще одна особенность британского дискурса. Нашлось немало противников госпомощи нефтегазу. Говорят о несправедливости нефтяного бейлаута — выкупа, спасения за счет других. Как же так, вопрошают эти критики, при высоких налогах все, причастные к нефти, наживали баснословные прибыли — корпорации, банки, инвесторы, инвест-менеджеры, брокеры. Так почему налогоплательщик должен теперь расплачиваться за объективные трудности отрасли? И все же вероятнее всего помощь будет оказана.

Повестка на завтра

В условиях низких цен на углеводороды инструменты выживания ищут все. В России вспомнили о необходимости диверсификации экономики, то есть о том, что не на одних полезных ископаемых должна страна сидеть, нужно развивать и другие отрасли. На это, однако, годы требуются, а то и десятилетия. Зачем нужна диверсификация, понятно: в одном месте болит, в другом — наоборот. Если нефтегаз для России — это половина бюджета, то в британском бюджете налоговые поступления от нефти составляют лишь 1,5 процента.

Нефтегазовая добыча в Северном море — на грани кризиса, зато снижение цен на автомобильное топливо стало фактором наметившегося общего подъема экономики. Продажи новых автомобилей в прошлом году выросли на 9 процентов. Такого не было с 2004 года. Или взять США. Будущее сланцевой нефти может оказаться под вопросом. Себестоимость сланцев оценивается в разбросе от 25 до 120 долларов за баррель, но многие месторождения, как и североморские, окажутся нерентабельными. Если же взять экономику в целом, то американский нефтегаз дает лишь 2,5 процента ВВП, тогда как, например, логистика и транспорт — 8,5. Для них цены на топливо важнейшее обстоятельство.

Однако кроме ценового, экономического, есть еще один важный фактор в оценке углеводородного будущего — это фактор экологический. В Париже в конце этого года под эгидой ООН пройдет большая конференция для выработки всеобщей и обязательной конвенции о сокращении выбросов газов, способствующих глобальному потеплению. К конференции уже вовсю готовятся, много споров. Кто за этим следит, говорят — будет трудно, даже жарко.

И вот почему.

Критической для глобального потепления считается отметка в 2 градуса Цельсия. Если температура на планете настолько повысится — начнутся катастрофические последствия. В январе этого года исследователи лондонского Univeristy College (UCL) Кристоф Макглейд и Пол Экинс опубликовали результаты обширного исследования о необходимых мерах по сокращению сжигания углеводородов. Ученые попытались рассчитать, сколько сырья, включая нефть, газ и уголь, нужно, что называется, оставить под землей, чтобы не допустить этого двухградусного потепления. Выводы их вызвали тревожные комментарии. По расчетам Макглейда и Экинса, недобытыми следует оставить треть мировых запасов нефти, половину газа и более 80 процентов угля! Не трогать их совсем до 2050 года.

Понятно, расчеты эти можно оспаривать — их и оспаривают. Не все, в конце концов, верят в теорию глобального потепления. Однако тревога об изменении климата на Земле неуклонно становится в мировой повестке одной из важнейших.

Какие отсюда выводы? Для нефтедобытчиков — самые неприятные. Ближневосточным странам — бросить большую часть нефти и газа, на которых строится их национальное благополучие. Про Арктику придется забыть России, Канаде и США. Уголь, самое "грязное" энергетическое сырье, тоже не добывать. Это в первую очередь затронет интересы России, США и Китая.

Утешает одно — представить, как о таком договариваться, на данном этапе так же сложно, как и понять, кому это выгодно.