ММСИ открыл "Музей с предсказаниями"

Выставка юбилей

Шестая по счету версия основной экспозиции Московского музея современного искусства приурочена к 15-летнему юбилею организации. За выставку отвечали лично директор ММСИ Василий Церетели и два его сотрудника — Андрей Егоров и Анна Арутюнян. Поздравляет ВАЛЕНТИН Ъ-ДЬЯКОНОВ.

Выставка начинается с печенья. В довесок к билету каждый зритель получает так называемый fortune cookie с цитатой-предсказанием (корреспонденту "Ъ" Энди Уорхол посоветовал наплевать на все проблемы). Дальше начинается выставка не столько про будущее, сколько про подведение итогов — несколько залов посвящены разнообразной статистике, от любимых блюд посетителей до количества премий "Инновация" за проекты музея (9) и самых посещаемых выставок (на первом месте — прошлогодний Мауриц Эшер). Хронология главных выставок и событий в музее сопровождается сообщениями о научных открытиях в области физики и астрономии, параллельных по времени. В общем, итоги 15-летней деятельности главной выставочной площадки Москвы расписаны убедительно и подробно, да к тому же и с известной долей самоиронии. Интересно другое. Пятнадцать лет назад, когда Зураб Церетели только-только открыл ММСИ, он пытался убедить скептиков в том, что в Москве наконец-то появился настоящий музей современного искусства, как в европейских столицах. Ему никто не верил, и за все 15 лет ММСИ не удалось убедить общественность, что он-то и есть тот самый, чаемый узким кругом лиц музей. Корреспондент "Ъ" помнит, как два года назад на одном круглом столе, посвященном музеестроительству, один из докладчиков в присутствии Василия Церетели говорил, что у нас нет настоящего музея про XX и XXI век.

Почему его нет, как раз и становится понятно из выставки "Музей с предсказаниями". То есть на самом-то деле желание, чтобы был музей как у людей,— это просто незакрытый гештальт нашей художественной сцены, такой невроз несуществования, лечится медикаментозно. Но и доля истины тут есть: такую организацию пока нельзя построить, потому что нет адекватной картины мира. В "Музее с предсказаниями" кроме статистики еще и работы висят. Вразнобой, но так вроде бы задумано. Кураторы хотели уйти от прямолинейной хронологии, но их попытка выглядит очередной капитуляцией перед искусством ХХ века, будто бы необозримым в своих сложности и разнообразии. Тут важны два момента. Во-первых, это не их вина, это беда отечественной мысли, так и не сумевшей разобраться как с модернизмом, так и с его агрессивными противоположностями, расцветающими во времена авторитарных режимов. Да и что тут, в России, рассказывать? Пробуешь строить простую линию от, допустим, 1910 года (первые выставки футуристов) до 1991-го (распад художественной системы СССР), и получается какой-то список поражений, а не история. Сначала авангард превращается почти что в официальное искусство в результате революции, потом одновременно с закручиванием гаек иссякает жизнестроительный импульс. Возникает громадная и финансово весомая система поддержки художников-оформителей режима, которых, с одной стороны, постоянно гнобят на худсоветах и выискивают формализм с натурализмом, а с другой — кормят заказами и торжественными речами о том, что советское искусство синтезировало все главные достижения великих художников прошлого. Позиции авангардистов, соцреалистов, а потом и нонконформистов радикальны, средней полосы между ними как бы нет — разные планеты, разные заработки, разный уровень общегуманитарного образования и владения иностранными языками. И вроде как никого со счетов толком не спишешь — все-таки есть и выразительные вещи у адептов "сурового стиля", например,— но и вообразить художников по разные стороны баррикад в одной истории искусства надо напрячься. И главное, прецедентов практически нет: книг по истории ХХ века раз-два и обчелся, да и в тех водоразделы проводятся шириной с Беломорско-Балтийский канал. Так что много проще и безопаснее провести осторожные параллели между началом и концом века — например, повесить купающихся мальчиков Натальи Гончаровой напротив видеоинсталляции с экстремалами от Владимира Логутова. Или устроить открытое хранение, полки со скульптурой, стенды с живописью, где белоэмигрант Сергей Шаршун соседствует с Тышлером, Таиром Салаховым, Виноградовым и Дубосарским, далее везде.

Это во-первых. Во-вторых, музей, в сущности, знает своего зрителя. У нас принято считать, что искусство не понимать надо, а интуичить, как выражаются любители йоги. Отсюда и нелюбовь к крепким интеллектуальным конструкциям — это зрителей пугает, им кажется, что наукообразными подписями можно испортить гармонию красок, и вообще это противоречит основному принципу эстетического восприятия "я так вижу". Плюс уверенность в том, что на искусство можно посмотреть с точки зрения вечности, что является трансформированным в современности наследием идеологов сталинской и брежневской эпохи о том, что в советском искусстве собрано лучшее от Рембрандта до Рафаэля включительно. А нет, нельзя: то, что "я вижу" именно "так" и не иначе, обусловлено исторически, психологически, даже классово — накладывайте любую сетку интерпретаций. И ничто не вечно — это уж совершенно точно, никакого оракула не надо.