Ольга Ципенюк беседует со звездой Comedy Club Семеном Слепаковым

Если на Новый год у вас появится хорошее настроение, то в этом будет заслуга и Семена Слепакова, продюсера и сценариста, создателя праздничных серий "Интернов" и "Универ. Новая общага". "Огонек" расспросил его, как смех становится профессией

— Мальчик из профессорской семьи решил, что хочет смешить людей. Как так получилось?

— А что удивительного? У нас в семье всегда любили пошутить — вечно какие-то истории, анекдоты, смеялись много. Корнями мы из Украины: Одесса, Полтава, Харьков, Чернобыль, все из тех мест. Папа родился в Ростове, мама — в Пятигорске, как и я сам. Мама — учительница французского, папа — экономист. Оба деда тоже были экономистами и дружили между собой. Дедушка по маминой линии хотел, чтобы я стал серьезным человеком, желательно, конечно, тоже доктором экономических наук. В общем, дома меня прессовали и требовали высоких показателей в учебе. А я не вполне соответствовал гордому званию профессорского внука — то парту сломаю, то плюну на кого-нибудь из окна. В целом учился неплохо, но были и двойки. Я в них не признавался: мама в гневе была страшна. Тянул до последнего, а потом огребал по полной программе. У меня было все в порядке с литературой, русским, а все эти алгебры, геометрии, физики — там шла вечная борьба за "четверку".

— Как же вам далось экономическое образование?

— Это мое второе образование, а вообще я лингвист, знаю французский. Но язык ведь не профессия, поэтому дедушка хотел, чтобы я стал экономистом. Я даже кандидатскую диссертацию написал, с трудновыговариваемым названием: "Рыночная адаптация воспроизводственного комплекса рекреационного региона". Говоря простым языком, этот труд анализировал, почему курорты наших Кавминвод развиваются неэффективно в сравнении с аналогичными курортами во Франции, где я в то время часто бывал. Гордость за здравницы Советского Союза, которая была в детстве, у меня к тому времени ушла... Хотя мне до сих пор кажется, что в Союзе была невероятно светлая и трогательная жизнь, пусть и с кучей неудобств. Когда папа и его братья начинают вспоминать то время, мне часто хочется туда попасть. Кажется, они жили чище и проще.

— И все-таки, как произошел толчок к тому, чем вы сегодня занимаетесь?

— Мне всегда нравилось, когда шутят и смешат народ. Когда мне было лет пять — любил Петросяна: он смешно кричал и дергался. Еще КВН смотрел с детства. А, вспомнил! Была одна дурацкая история, после которой я отчетливо захотел стать душой компании. Она не для "Огонька", но ладно... Мне было лет десять, к нам ходил во двор мальчик — старше меня, такой полухулиган, очень обаятельный. Все время отпускал разные шуточки. Они были, конечно, весьма примитивными, но меня очень смешили. Скажешь, к примеру: "А вдруг?" — он отвечает: "Вдруг бывает только пук". Мы хохотали и думали, какой крутой! Я рассказал эту шутку родителям. Восторга, к моему удивлению, не последовало. Но отчетливо помню, что тогда подумал, как классно, когда шутишь и все смеются. Понял, что тоже так хочу. Ну и начал шутить. Юморок был, конечно, тот еще, но я не сдавался — тренировался, оттачивал свое кунгфу.

— Что такое — натренировать остроумие? Какую мышцу надо качать?

— Не знаю. Видимо, у каждого свой способ. В детстве я любил рассказывать анекдоты — видел, как это делает папа и всех смешит. Но папа рассказывал анекдоты хорошо, а я плохо. Меня переполнял восторг от самого факта, что я рассказываю анекдот. Говорю: "Идет однажды чукча..." — и сразу начинаю хохотать. Папа учил меня — не надо смеяться, пока не рассказал концовку. И, говорит, когда доходишь до конца, не смейся один, подожди, пусть другие засмеются. Этот совет я запомнил. А если честно, то я и сейчас не уверен в себе, когда шучу. Могу быть действительно остроумным только в кругу самых близких — людей, перед которыми не боишься облажаться.

В принципе, наловчиться шутить не так сложно. Есть четкие механизмы построения шутки, алгоритмы, основанные на эффекте обманутого ожидания, каламбурах и так далее. И их можно освоить, не будучи гением юмора, КВН этому великолепно учит. Со временем те, кто с трудом мог в школе написать сочинение, начинают писать качественные репризы. Я знаю таких авторов, они просто уяснили несколько схем, по которым можно шутить — одна, другая, третья,— и выдают юмор в огромных количествах. Это индустрия, я так об этом и говорю — индустриальная способность шутить. Но по-настоящему смешных шуток не бывает много. Чтобы такая шутка появилась, нужен талант, тонкость, важен и удачный момент, в общем, много факторов. Но сам я не очень люблю юмор ради юмора. Мне всегда хочется найти смысл — если он будет, то шутки сами появятся.

— Вы работаете над песнями в одиночку?

— По-разному. Например, песню про "Газпром" придумал один. Долго бился, сочинил несколько страниц текста, а припева все не было. Я тогда засыпал с гитарой — на случай прихода вдохновения. Просыпался, брал гитару, играл, засыпал, опять просыпался, опять играл и так много ночей подряд. И вдруг в пять утра в каком-то бреду осознал, что реплика "я хочу быть акционером ОАО "Газпром"", которая у меня крутилась в голове,— это припев. Дальше понял, что со словом "акционер" рифмуется много слов, и... и понеслось. Крутое чувство было! Я даже запомнил — вот так придумывается песня. Но основную массу песен мы пишем с Джавидом Курбановым, моим соавтором и другом.

— Среди ваших друзей преобладают пятигорские, из детства, или уже московские?

— У меня три лучших друга со школьных лет — вместе учились, играли в КВН. Ну и благодаря КВН уже здесь, в Москве, я подружился с замечательными людьми. Общение с ними — величайшее удовольствие и огромная радость. Я вообще в этом смысле считаю себя очень счастливым, потому что мои друзья — талантливые, порядочные, веселые люди, готовые ради меня на все. Мы всегда вместе — вместе работаем, вместе отдыхаем, мы одна большая семья, которая "понаехала" в Москву со всех уголков бывшего СССР. Поддерживаем друг друга, и это не просто слова. Когда я смотрю на нашу тусовку, то понимаю, что у других публичных людей ничего подобного нет, по сравнению с нами они очень одиноки в этом жестоком мире.

— Вы сами не так давно положили конец своему одиночеству...

— И прекрасно себя чувствую. Раньше отношения с девушками были для меня симбиозом штампов и страданий. Помню, когда я только поступил в институт, была у меня первая любовь. В какой-то момент мы расстались, и я бегал под дождем. Бегу такой и думаю, вот я под дождем, я расстался с девушкой, как же круто! Все время этот паршивый взгляд снаружи, понимаете? Как я? Соответствую статусу? Капли дождя нормально по лицу текут? Мужчина, который только что с девушкой расстался, так должен выглядеть? Если она меня сейчас из такси увидит, ей станет жалко? А с Кариной все происходило совершенно по-другому. Мы не сразу сблизились, долго общались, узнавали друг друга, в общем, вели себя как взрослые люди. Она мне очень сильно помогла. У меня тогда был сложный период... слишком долго оставался холостым, скажем так. И в этом свободном положении чувствовал себя очень хорошо, а с другой стороны — очень плохо. Карина оказалась человеком, которому я доверился, с которым начал говорить о чем-то важном. А потом увидел в ней друга, союзника.

— Вас успех как-то изменил?

— Конечно, изменил, и очень сильно. Он мне дал уверенность в себе, теперь у меня ее чуть больше, чем ноль. Я не отношусь к людям, которые один раз чего-то достигли и дальше всю жизнь в себе уверены. Всегда сомневаюсь. Часто смотрю на тех, кто меня окружает, и думаю: какие они талантливые! Тот же Гарик Мартиросян, Слава Дусмухаметов, Ваня Ургант, Сережа Светлаков, Миша Галустян и так далее. Спрашиваю себя: почему они со мной работают? Все время есть ощущение, что меня скоро рассекретят, поймут, что на самом деле Слепаков — скучнейший, бездарный чел, который как-то всех обманул, заставил поверить, что он один из них. И прогонят с позором из юмора.

— Представьте себе ситуацию, при которой успех уйдет. Не талант иссякнет, а изменятся правила — регулирования телевидения, интернета. Публика не услышит ваши песни. Что будете делать?

— Мне запретят или что? Мне отрежут руку? А запретят какие песни? Только смешные или серьезные тоже? Или вообще петь запретят? Ну, сяду книги писать, стихи сочинять, заниматься стендапом — все равно что-то буду делать творческое. Потому что мне надо высказываться. Не обязательно смешить — мне важна связь с людьми. А каким способом она выстроена, не имеет значения. Если жизнь повернется так, что я в своем Пятигорске должен буду вести свадьбы, значит, буду. Хотя, если честно, ненавижу вести мероприятия. Я не могу шутить, как Ваня Ургант: он способен быть остроумным в любой ситуации, а я выхожу к чужим людям и мне им абсолютно нечего сказать. От ведущего ведь ждут, что он сплотит сейчас всех, а я не могу никого сплотить. Видимо, я внутри себя какой-то несплоченный... нецельный, что ли.

— Ваше творчество часто сравнивают со вседозволенностью придворного шута, которому разрешено говорить правду. Вы согласны?

— Вопрос, кому говорить правду. Придворный шут говорил правду королю, король хохотал и давал шуту поджопник. А я не веду разговор с властью, я обращаюсь к людям, таким же, как и я. Шут я или нет? Скорее менестрель, который ходит по площади и что-то орет. Ведь телевидение сегодня — как та же площадь в далекие времена.

— Вы верующий?

— Недавно слушал Библию в самолете, она у меня была закачана в айфон. Не потому что вдруг разобьемся — и на небе, начнут разбираться: "Так, этот что делал? Этот слушал Prodigy, этот детектив читал, а этот вообще фильм смотрел какой-то... с эротическими сценами. А вот Слепаков — Слепаков молодец, Библию слушал. Значит, его — в рай..." Нет, не поэтому, я просто слушал. Так вот, в Библии же сказано, что бог в каждом из нас, и, видимо, это и есть мой камертон, когда я совершаю какой-то нехороший поступок. Не знаю, что именно, но что-то внутри говорит мне — происходит лажа. Это, наверное, и есть бог в одном из его проявлений.

— Чего вы боитесь?

— Того же, чего и все остальные люди. Вообще, я со своими страхами справляюсь, стараюсь смотреть на жизнь философски. Но иногда накатывает паранойя. У меня в молодости с мамой были серьезные конфликты из-за всех этих — когда вернешься, где остался ночевать, почему поздно позвонил или не позвонил вообще. И вдруг понимаю, что стал таким же: хочу, чтобы жена сообщила, когда доедет, беспокоюсь, если не могу дозвониться до мамы с папой... Мне очень не хотелось, чтобы я проецировал эту паранойю на своих будущих детей, потому что помню, как злился за это на родителей. Такая неспособность отпустить ситуацию — очень тяжелая штука. Надо уметь пуповину между собой и близкими как-то перерезать...

— Вас родители активно воспитывали — видите, какой прекрасный, хотя и неожиданный результат.

— Так я на преодолении фигачил. Они пытались сделать меня и преподавателем, и экономистом, и сотрудником приличной компании, а я хотел быть кавээнщиком, певцом и еще непонятно кем. Никто из них в это не верил, а сегодня они мои самые яростные фанаты.

Беседовала Ольга Ципенюк