Маша Трауб — о том, как дети учатся любить родителей

Стесняются? Заботятся? Жалеют! Как дети учатся любить родителей

Маша Трауб

Когда дети маленькие, мамы для них — самые красивые на свете. Ни у кого такой нет. Я хожу с пятилетней дочкой Симой на занятия, и если она видит незнакомых людей, то всем меня представляет: "Это моя мама!" Может подойти, обнять и сказать: "Ты самая красивая". А уж когда видит меня в украшениях, у нее дух захватывает от восхищения.

В каком возрасте дети начинают стесняться своих родителей? Мне было семь лет, когда я сделала вид, что не знакома с собственной матерью. Правда, дело происходило в кавказском селе, где женщины ходили в платках и длинных юбках, желательно черных. А мама приехала забирать меня домой в штанах канареечного цвета и красной майке. Более того, к моему ужасу у нее была короткая стрижка — почти ежик, тогда как всем девочкам внушали, что наша главная красота и достоинство — длинная коса. Что я еще могу сказать в свое оправдание? Мама зашла за мной в школу, когда уроки еще не закончились. И у всех на виду стояла и курила в школьном дворе. Ну да, Кавказ, село, женщины, которые встают в присутствии мужчины,— и моя курящая мама. Позор на пять поколений вперед. Нет, на семь.

— Это твоя мама приехала? — спросила учительница, не без интереса глядя в окно. К окнам в этот момент прилипла вся школа на всех двух этажах.

И вот в этот самый момент я отреклась от собственной матери. Сказала "нет". Конечно, я хотела, чтобы моя мама тоже ходила в черной юбке и прятала косу под платок, не поднимала глаз, а не пуляла бычок в кусты метким движением.

Впрочем, моя бабушка, мамина мама, тоже отреклась от собственной дочери.

— Мария,— спрашивали соседки,— к тебе дочка из Москвы приехала?

— Нет,— твердо отвечала моя бабушка,— эта женщина адресом ошиблась!

Моему сыну Василию уже четырнадцать. И тут он меня из дому не выпустил. Я собиралась на родительское собрание.

— Ты в этом пойдешь? — уточнил Вася.

— Да, а что не так?

— Лучше вообще не ходить,— Вася показал на мою блузку, декольте которой показалось ему излишне глубоким.

А еще я возвращалась домой и застала его около подъезда — он стоял с одноклассниками. И, увидев меня, отлепился от группы товарищей и пулей влетел в подъезд.

— Ты меня стесняешься?

— Нет, просто сам не знаю, почему убежал.

Тогда я ему пообещала, что приду к нему в школу, дождусь перемены и с криком: "Малыш!" кинусь целоваться.

Да, это нормально — мальчики в этом возрасте не должны целоваться с мамами. Они должны с девочками целоваться и обниматься тоже с девочками. Можно даже с разными. Я все понимаю. Но для меня он все еще маленький и сладкий ребенок, а мне дозволяется только клюнуть его в макушку. А когда я настигаю его, чтобы обнять, хоть на короткое время, он терпит и делает такое лицо... Мамы подростков понимают, какие лица они в таких случаях делают. "Ну что, все? Можно я пойду?" — говорит он и вырывается.

Конечно, он меня любит. И хочет помочь. А я считаю его маленьким и говорю: "Отойди, не мешайся под ногами". Начала протекать труба под раковиной, и я никак не могла вытащить ящики из пазов, чтобы сантехник добрался до протечки. А сын быстро все вытащил и подкрутил болт. Оказывается, он умеет пользоваться инструментами. Я не знала. И только в последний момент удержалась от материнского крика: "Осторожно, палец не прищеми!"

Я заболела и лежала с температурой. Сын сварил пельмени, спросив у "гугла", в какую воду их бросать — в холодную или в горячую. А утром сделал себе омлет, зашел после школы в магазин и принес хлеба, молока, масла. Потратил свои, карманные деньги. Я его не просила. Оказывается, и просить не нужно.

При этом он уже на следующий день может сказать: "Что тебе объяснять? Ты все равно не поймешь!" И мне становится очень обидно. Почему я не пойму?

Он предпочитает жить за закрытой дверью, чего раньше не было. Когда приходят гости, он выходит, вежливо здоровается и уходит. Ему неинтересно, хотя уже можно слушать взрослые разговоры и даже полезно для общего развития. А ведь совсем недавно он сидел под столом и путал тапочки гостям. И никакими мультиками его невозможно было отправить в другую комнату. Точно так же сейчас ведет себя его младшая сестра, которая занимает почетное место за столом и смеется тогда, когда смеются взрослые, хотя не понимает, над чем.

— Как ты думаешь, когда он начнет с нами разговаривать? — спросила я мужа.

И вспомнила, как разговаривала со своей мамой. Дети быстро учатся, и после пребывания у бабушки я бойко лопотала по-осетински. Мама меня не понимала. Доходило до слез и скандала.

— Скажи по-русски,— просила мама,— объясни, что ты хочешь.

Но я не знала, как будет по-русски, например, халат. Или яблоко. Или моя любимая осетинская народная сказка. И маме приходилось заказывать межгород, чтобы дозвониться до бабушки.

— Почему она не говорит по-русски? Оставила на два месяца и теперь я ее не понимаю! — мама передавала трубку мне, но бабушка тоже не понимала, что я хочу. То ли из-за моих слез, то ли не хотела помочь дочери. Приходилось звать соседку, которой я жаловалась по-осетински на жизнь и спешила сказать сразу обо всех желаниях. Она переводила их сначала бабушке, а бабушка, в свою очередь, докладывала маме. По селу потом ходили слухи, что мама не может мне дать горбушку с маслом и сверху с сахаром. Соседка всем докладывала, как ребенок плачет и вообще, чего остается ждать от женщины, которая остригла волосы и ходит в брюках.

— Никакой зарплаты не хватит с такими переговорами,— сокрушалась мама.

Однажды, уже в подростковом возрасте, я закричала: "Я тебя не люблю!"

— Не надо меня любить,— спокойно ответила мама,— нужно жалеть и заботиться.

Теперь я звоню ей каждый день и умоляю: "Мам, поговори со мной!". Но она то в магазине, то за рулем, то еще где-то. Если я при встрече бросаюсь к ней на грудь и лезу целоваться, мама меня отстраняет и строго спрашивает: "Что случилось? Что-то плохое?"

— Просто так, я соскучилась,— отвечаю я.

— Не пугай меня. Ты в детстве терпеть не могла эти нежности,— сообщает мама.

Я очень хочу, чтобы сын со мной разговаривал, чтобы дочка оставалась нежной и ласковой. И я очень хочу, чтобы они меня жалели и заботились обо мне.