Уполномоченный по правам ребенка о том, зачем был нужен запрет на усыновление иностранцами

Уполномоченный по правам ребенка при президенте РФ ПАВЕЛ АСТАХОВ рассказал спецкору “Ъ” ОЛЬГЕ АЛЛЕНОВОЙ о том, почему заступился за Светлану Давыдову, можно ли отменить «закон Димы Яковлева» и что изменилось в жизни российских детей за годы действия этого закона.

«Получалась серьезная коррупционная схема»

— Вас часто обвиняют в том, что вы были инициатором «закона Димы Яковлева». Вы им были?

— Вспомните, когда первый раз поставили под сомнение пользу американского усыновления? В апреле 2010 года, когда Артема Савельева одного посадили на самолет и отправили обратно в Россию с запиской о том, что он больше не нужен. Помните? Воспоминание о той американской матери, которая таскала его за волосы, стало для него тяжелой травмой. Многие хотели забрать его к себе, но он уже не хотел. Мы долго занимались его реабилитацией. Сейчас он живет в семье с мамой Верой в деревне-SOS. Так вот, тогда все увидели, что ребенок в системе международного усыновления остается, по сути, бесправным, его лишают родины, и всем наплевать, кто и зачем его заберет, лишь бы забрали. Им распоряжаются как вещью, это возмутительно! А разные «коллеги» из департаментов Министерства образования, которые выдавали лицензии агентствам по усыновлению, звонили мне тут же и уговаривали: «Зачем поднимать шум, все успокоится». Сейчас эти люди уже в отставке.

Вы знаете, как передавали наших детей в американские семьи? Лицензии агентствам выдавал почему-то не Минюст, который лицензирует деятельность иностранных юридических лиц в стране, а Минобразования. Более $3 млрд крутилось в этой системе. Получалась серьезная коррупционная схема. Не было прозрачности, не было нормального правового поля — между странами не было договоров о том, что мы хотя бы имеем право узнать о судьбе ребенка. Никаких обязательств, никакого контроля. И именно тогда, в 2010 году, я впервые поднял этот вопрос, и именно по этой причине мы вводили мораторий.

— Но такая ситуация была не только в США...

— Ничего подобного, с Италией такого не было, с Францией не было, ни с кем, кроме Штатов.

— А с Канадой, например? Тоже не было договоров, но Канаде не запретили усыновление российских детей. Запретили США — по политическим мотивам.

— С Канадой другая ситуация, и они брали достаточно мало детей.

— В любом случае это был политический шаг, и вашей идеей о том, что в США детей отдавать нельзя, воспользовались.

— Закон обсуждали и принимали депутаты двух палат, подписывал президент. Но если бы это было сделано раньше, более продуманно и постепенно, то многих неприятностей удалось бы избежать. Хотя впоследствии я все равно много раз убеждался, что этот закон был принят правильно. Иначе бизнес на детях нельзя было остановить. При этом не забывайте, что все страны идут по пути сокращения и даже запрета иностранного усыновления. И только выигрывают от этого.

— А дети, которые остались из-за этого закона без семьи?

— Я понимаю, что даже один ребенок, тяжело больной, которого никогда не заберут, это очень серьезно, согласен. Ведь был соблазн пойти по самому простому пути и дать команду рассовать всех детей в семьи. Но коллеги не пошли по этому пути. Потому что мы хотим изменить саму систему, само отношение к детям-сиротам. Вы поймите, мы решаем проблемы, которые накопились за 100 лет. Кто после 1917 года занимался этими вопросами, кроме Макаренко? В СССР были закрытые детские дома-интернаты, и до сих пор многие из них закрытые. Были коррекционные школы, в которые никого не пускали. У нас во дворе стояла такая, и все говорили, что это школа для дураков, в том числе и сами учителя. Такое было отношение. Как это исправить за год, два, три? Если оно 100 лет вырабатывалось?

Первые два года мы с моей командой пропахали всю страну, как по целине, проинспектировали 3600 детских домов и интернатов, из них свыше 1200 я посетил лично. И увольняли, и выгоняли, и дела заводили. Сдвинуть такую махину очень тяжело. Но все равно ситуация меняется к лучшему. Я увидел у вас в газете последний список детей, которые не ушли в американские семьи. Спасибо, что опубликовали. Люди должны знать об этом.

— Речь идет о 40 детях, которые уже видели кандидатов в приемные родители, но до сих пор не нашли семью. Всего их было 250, осталось 40. Они уже давно могли бы жить в семье, если бы не был принят этот закон…

— Давайте еще раз пройдемся по этому списку детей, которых не увезли. Там уже гораздо меньше детей осталось. Больше всего сирот находится в Санкт-Петербурге — восемь человек. А вот в Чувашии — в вашем списке указано, что там четверо детей,— подобрали детям приемную семью.

— Там родные братья и сестры. И в федеральной базе данных они по-прежнему «висят».

— Проблема в том, что старший мальчик не хочет уезжать из Чувашии. Далее, еще один мальчик в Чувашии, Артем,— на гостевом режиме в семье. В базе данных он есть, потому что не усыновлен. Дальше, Приморский край, Станислав — усыновляется. Ираида, Ленинградская область,— в феврале будет передана в семью, идет сбор документов. В Московской области было пятеро детей из этого списка, все с инвалидностью, четверо уже в приемной семье. Часть проживает в социальном поселке «Абсолют». Дарья из Кинешмы Ивановской области — готовятся документы на передачу ее под опеку дяде. Анна из Ярославля — удочерена. Наталья из Бурятии — вернулась к матери, которая вышла из колонии и восстановилась в родительских правах. Видите, есть результат.

— Я тоже могу назвать имена — Арина, Дима, Валерия: это дети с синдромом Дауна, которые остались в России. Мы связывались с семьями американскими, которые хотели их забрать. Это хорошие, крепкие семьи, и они виделись с детьми, и дети их ждали.

— Не спорю, людей хороших там много. Но закон есть закон. Это наши дети, наша страна, наша ответственность. Почему вы не рассказываете о наших российских семьях, которые усыновляют детей? Вот посмотрите наш альбом, мы его делали еще в 2012 году, здесь 175 приемных семей (выбирали по две из каждого региона). И инвалидов берут, и детей с синдромом Дауна берут. А почему вы не рассказали про полторы сотни русских семей, которые забрали детей как раз из этого списка?

— Мы рассказываем о тех, чьи контакты находим, но их не всегда легко найти.

— Но американцев-то нашли. А наши?

— Американцев нашли, потому что агентства дали их контакты. Если дадите нам контакты российских семей, которые берут детей с синдромом Дауна, мы непременно о них напишем.

— Найдите эти русские семьи, расскажите про них. Им в разы сложнее.

«Я призываю всех поработать вместе с нами, а не ждать милости от Обамы»

— Мы не договорили про тех детей из списка, которых не забрали. Что делать с Ариной, Димой? Неужели закон стоит страданий этих детей?

— Я этого не сказал. Я сказал, что сердце от этого будет болеть. Но кто-то будет ругать и смотреть со стороны, а кто-то будет работать и пытаться помочь этим детям. Поэтому я призываю всех поработать вместе с нами, а не ждать милости от Обамы.

— А почему бы не сделать исключение ради этих детей? Их наберется пара десятков, у них нет шансов в России, почему не передать их в те семьи, которые хотели их усыновить? Просто чтобы защитить право этих детей на семью?

— Мы сделали и делаем все, что возможно в этой ситуации. Шансы есть всегда. Мы не закрыли усыновление и другим государствам, и они по-прежнему усыновляют.

— То есть, вы считаете, что исключения ради Арины и Димы делать не надо?

— Делать исключения или не делать — это вопрос к законодателю. Закон принят, он не предполагает исключений. Сирот берут в семьи все чаще и чаще. Принятый закон обратной силы не имеет. Я призываю работать дальше, чтобы помочь этим детям. Более 200 детей из этого списка уже забрали в семьи. Семейное устройство в России развивается.

Кстати, на тот момент, когда Госдеп США передал нам ноту со списком детей, которых мы должны им отдать, четверо детей из этого списка вернулись к родным родителям, а 116 уже были в семьях. Их что, надо было забрать из семей и отдать американцам? Я уже не говорю о том, что в списке было много пробелов, не были указаны даже имена детей. Кого мы должны были отдать? Это тоже говорит об отношении американской стороны к делу. Весь мир идет по пути сокращения международного усыновления. Аргентина, Вьетнам, Камбоджа, Румыния, Гватемала, Руанда, Гана приостановили иностранное усыновление. Китай, Южная Корея, Черногория существенно сократили передачу детей за рубеж. И это общемировая тенденция. После двух десятилетий непреклонного роста международное усыновление пошло на убыль и сократилось почти в два раза. Если посмотреть на число детей, которых усыновляют американцы, то оно упало с 22 тыс. в 2004 году до 7 тыс. в 2013 году. Основная причина — ужесточение законодательства в сфере усыновления.

— Страны третьего мира это не весь мир.

— Да, но все страны делятся на доноров и реципиентов. Мы до сих пор являемся страной—поставщиком детей, несмотря на ужесточение законодательства. Вы не задумывались, почему некоторые страны перестали быть донорами и прекратили международное усыновление? В связи с коррупцией, подделкой документов, намеренным изъятием детей из семей.

В 2007 году правительство Гватемалы ввело запрет на международное усыновление, потому что детей специально изымали и даже похищали у матерей. Тогда каждый десятый родившийся ребенок шел на иностранное (преимущественно американское) усыновление. Спрос рождает предложение. Даже искусственное. Аналогичная ситуация сложилась в Румынии, где вся система усыновления носила криминальный характер. Запрет американского усыновления стал условием, без которого Румынию не брали в Евросоюз. В обращении Комитета министров Совета Европы говорилось, что система непрозрачна, коррумпирована. И если вы скажете, что у нас не была коррумпирована система американского усыновления, ну тогда, наверное, мы закончим интервью и разойдемся.

— А почему же не было громких дел, возбужденных по факту коррупции в этой области?

— Такие дела были, ими занималась Генеральная прокуратура и Следственный комитет. Из дел, которые обсуждались в СМИ,— это дело сотрудницы органов опеки, которая передавала в США Максима Кузьмина и Диму Яковлева, а ранее работала в агентстве.

— Вы говорите о случаях, когда уже погибли дети и нашли крайнего — представителя опеки. А где наказанные чиновники из Минобразования, где цепочка людей, связанных коррупцией? Есть только предположения, а фактов нет.

— А как по-другому найдешь этих людей, если нет сигналов от потерпевшей стороны? Американское усыновление было так «прекрасно» устроено, что никто особенно и не сообщал о проблемах, обратная связь отсутствовала. Только отчеты агентств — «все хорошо, все замечательно». И то не всегда. Ребенок уехал за границу — и все, дело закрыто. По Артему Савельеву, который вернулся, выяснили, что у него тоже справка была подделана: его дедушку не посчитали за родственника. А Дениса Хохрякова, которого бросили в Доминикане наркодиллеры? Тоже была поддельная справка. Сотрудница органов опеки получила полтора года, потому что призналась, что взяла взятку за ребенка.

— В регионах мне рассказывали о том, что у многих сирот огромное количество диагнозов, а когда их усыновляют, выясняется, что диагнозы не подтверждаются. Почему же не наказывают медиков, которые выставляют эти диагнозы?

— Я вам даже больше скажу, в 2008 году посольство Италии представило устную ноту о том, что дети, вывозимые из России в Италию, приезжают с гипердиагностикой, с букетом невероятных диагнозов, которые потом не подтверждаются. То же самое было и в Санкт-Петербурге. Почему так происходит? Зачастую детям-сиротам специально ставят диагнозы, чтобы отпугнуть российских усыновителей (ведь по закону приоритет должен отдаваться внутрироссийскому усыновлению) и передать ребенка на международное усыновление, которое приносит дивиденды. И получалось, что сотрудники органов опеки и попечительства вообще не очень заинтересованы в развитии внутрироссийского усыновления, им легче и выгоднее отдать ребенка за рубеж. Все оказалось перевернутым с ног на голову.

После того как мы получили итальянскую ноту, был заключен договор с Италией о взаимной помощи по международному усыновлению. Они обязаны нам представлять отчеты о состоянии ребенка, обязаны показать нам ребенка, если мы решим, что это необходимо. А с Америкой такого договора не было, и мы ввели мораторий. Потом они решили, что так и быть — подпишут с Россией договор. Мы с Сергеем Викторовичем Лавровым на сутки летали в США, встречались с Хиллари Клинтон. Подписали договор, но американская сторона сказала: «Договор ваш не будет исполняться, потому что у нас нет федерального органа, который занимается контролем за приемными семьями. Данные вопросы переданы в ведение территориальных органов, то есть муниципалитетов. Звоните им каждый раз, и все у них выясняйте сами. По 60 тыс. переданных детей». Тогда стало очевидно, что подписанный договор реально работать не будет.

— У вас какая-то особенная нелюбовь к Америке. Почему?

— Я нормально отношусь к Америке. Это великая страна, у нее много серьезных достижений — например, выстраивание, законодательной и судебной систем. Но полтора года назад, 27 июня, они приняли закон — во всех штатах признавать однополые семьи. Я как раз был там в это время, выступал в Госдепе по этому поводу. Вот ничего личного, просто как юрист сейчас говорю. За 2,5 тыс. лет существования классического римского права, которое впервые было систематизировано Юстинианом и из которого выросли англо-саксонское и германское право и кодекс Наполеона, за все это время отрасль семейного права не претерпела никаких изменений. В Римской Империи были разные союзы, но классики сформулировали, что брак — это добровольный союз мужчины и женщины, объединившихся на основе божественного и человеческого права. И эта формула существовала две с лишним тысячи лет. И вдруг в последнее десятилетие сказали: «Да нет, мы сейчас это перепишем!» Ребята, ну вы, гордящиеся по праву своей юридической системой, сами ее и разрушаете. Признавайте что угодно, но это не может быть семьей, потому что семья определяется простым способом: может она воспроизводиться или нет. Сейчас они изменили понятие семьи, а дальше им надо менять обязательственное право, в первую очередь алиментное обязательственное. Наследственное право надо менять. А дальше разрушение. Швейцария в этой части, кстати, поступила мудрее. Они внесли поправки не в семейное право, а в гражданское — и сказали, что однополым может быть союз, но это не семья.

«Мы сами ничем не хотели заниматься»

— Мы говорим о том, что российские дети должны оставаться в России, но забываем о том, что лишаем их права на семью. Тяжелых детей, с инвалидностью, брали в основном только американцы, это факт.

— Нет, русские семьи брали больше детей с особенностями, чем иностранцы. В 2010 россияне приняли в семьи 1181 детей с инвалидностью. А иностранцы — 148, из них американцы — 44. В любом случае факт иностранного усыновления до 2013 года нас очень устраивал. И до 2013 года Россию этот факт очень устраивал. Еще в 1998 году было первое представление Генеральной прокуратуры о том, что в Санкт-Петербурге абсолютное большинство детей уходит в Америку. О чем это говорит? О том, что мы сами ничем не хотели заниматься. Мы надеялись на Америку. Зачем работать, устраивать сирот в семьи, а потом еще помогать им? Проще отдать всех наших детей за рубеж, решим все проблемы да еще и заработаем! Но это же подлость! Мы так никуда не продвинемся, ничего не сделаем! Мы людям не даем поверить в свои силы. Посмотрите, что произошло в 2013 году, когда был такой подъем в обществе из-за «закона Димы Яковлева». Этот закон стал толчком к развитию семейного устройства, благотворительности, милосердия. В 2013 году в семьи было устроено более 1,5 тыс. детей-сирот с инвалидностью. Это плюс 34% по отношению к 2012 году. Представляете? А почему это произошло? Это ответ общества — того самого, в которое не верили и которое не верило. Тех людей, которые, по мнению некоторых, хуже американцев. Вы посмотрите, сколько вокруг стали говорить про тех же детей с синдромом Дауна? Посмотрите, сколько известных людей вдруг оказались родителями детей с особенностями развития? Смотрите, сколько у нас появилось хороших организаций родительских. Например, челябинская организация «Звездный дождь», которую создали родители детей с синдромом Дауна. Сначала они собрались в подвале, потом выбили две комнаты. Я их спрашивал: кто из них хотел отказаться от ребенка? Отвечают: всех врачи уговаривали отказаться. Это проблема, которую мы должны решать сами, а не спихивать наших детей с синдромом Дауна американцам. Надо воспитывать врачей, воспитывать общество! Вот разбейтесь в лепешку, но помогите сохранить этого ребенка с синдромом Дауна в семье и помогите маме, чтобы она не стояла в очереди за рецептами, назначениями, бесплатными лекарствами. Да, это тяжело, потому что надо переформатировать сознание врача, который с утра до вечера стоит, как ремесленник, у станка и видит только проблемы, болезни, несчастья. И 100 лет он так жил и работал. Но меняться-то надо. Надо начинать с простых вещей, с информирования людей, как это и должно быть в нормальном обществе. Сколько же можем себя лупить и считать страной-изгоем?

— Просто в Америке условия для семей с детьми-инвалидами другие, это главное. У нас государство не создало пока таких условий.

— Посмотрите на Тюмень. Тяжелый регион и по расстояниям, и по местности, и по климату. Два дома ребенка осталось! Тобольский, в котором восемь детей, и Тюменский, в котором 15 детей. А было 29 детских домов в области. Калуга — осталось два полупустых детдома, и скоро один сократят. А было 15. Это нормально для человеческого общества — когда нет детских домов и нет сирот. Как в Чечне, Ингушетии — ноль сирот в детских домах. Ноль отказных детей. Почему там не отказываются? Во-первых, это не в человеческой природе — отказаться от своего ребенка, во-вторых, там сильна роль традиции. Но и в русской православной традиции тоже никогда не было стремления бросить своего ребенка, как негодную вещь.

— Давно уже нет этой традиции.

— Так мы сейчас ошибки исправляем, ошибки, которые советская власть нам оставила в наследство. Именно сейчас идет реформирование детских домов. И теперь это место временного пребывания. Как и должно быть. Меняются люди, система, Общество. Нам надо провести эту реформу хотя бы в рамках одного поколения — а это не год, не два, нужно время. Вы посмотрите, что у нас за пять лет произошло. В 2009 году в детских домах было более 125 тыс. детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. В конце 2014-го — 72 тыс. В 2008-м — 91 тыс. лишений родительских прав за год. В 2014 году — чуть больше 40 тыс. Остановили же бездумное изъятие детей из семей. В 2008 году не закрылся ни один детский дом в России, все были переполнены. В 2013 году закрылись 87 детдомов, в 2014 году — еще 129.

— Но вы же знаете, что эти детские дома укрупняют, маленькие сокращают, создают огромные комбинаты, в которых дети — просто винтики.

— Это бывает в редком случае, потому что стандарт Министерства образования — 60 детей. Больше 60 детей в детском доме быть не может.

— В Москве в одном только детском доме-интернате (ДДИ) почти 400 детей.

— ДДИ — это другое учреждение, это система соцзащиты, а не образования. В системе образования, в детских домах, школах-интернатах стандарт — 60 детей. А с системой ДДИ мы тоже разбираемся. Узнав об умирающем Илье Дувакине, я примчался в Павловский дом-интернат, где было 330 детей. Отремонтировали ДДИ, спасли и подлечили Илью, вернули волонтеров. Сейчас там детей чуть более 100.

Во время наших инспекционных проверок мы постоянно выявляли привязанных к кроватям детей, это называлось «мягкая фиксация». Когда стали заводить дела, работники ДДИ искренне удивлялись: «Почему?» Они же так делали всегда, и никаких проблем не было. Сейчас мы с подобными случаями сталкиваемся редко. Мы добились, чтобы сняли с детей-инвалидов диагноз «необучаемый» — да, это формальность, но очень важная. В ДДИ мы иногда сталкиваемся с тем, что детей-инвалидов не реабилитируют — например, не занимаются ЛФК, не покупают специальную обувь или даже очки. Я обратился к президенту России с предложением создать единую систему учета детей-инвалидов, которая позволит проводить мониторинг и анализ ситуации с обеспечением прав таких детей. В том числе позволит оценивать результаты реализации индивидуальных программ реабилитации детей. Наша идея была поддержана, сейчас такая система разрабатывается профильными министерствами.

«Более 3 млн преступлений совершается против детей в Америке каждый год»

— После принятия «закона Димы Яковлева» много говорили о случаях жестокого обращения с детьми в Америке, но не говорили о российской статистике. У вас она есть?

— Давайте поговорим о нас. Цифры есть, от них никуда не денешься. В 2009 году совершено 105 805 преступлений против несовершеннолетних, в 2013-м — 84 055. Но надо учитывать важный фактор — за эти пять лет в стране выросло количество детей. В 2010–2011-х годах количество детей еще уменьшалось, а начиная с августа 2011 года, впервые с начала 1990-х, стало расти. Только в 2014 году родилось почти 2 млн детей. И на этом фоне, когда отказов от детей меньше, сирот меньше, преступлений против детей и преступлений, совершенных детьми, меньше, эти цифры имеют уже другой вес.

— Но это все равно огромная цифра.

— Огромная цифра — это более 3 млн: столько преступлений совершается против детей в Америке каждый год. Не знали? Посмотрите отчет, который каждый год публикует Департамент здравоохранения и благополучия человека. Из них около 9% — это преступления сексуального характера.

— А в России?

— У нас таких преступлений гораздо меньше. Но тоже хватает. Это огромная проблема, потому что не отлажен механизм контроля за людьми, уже совершавшими такие преступления. В Томске рецидивист изнасиловал и убил маленькую девочку Вику и сам повесился. А он уже однажды был осужден за такое же преступление. Я уже несколько лет доказываю, что административный надзор за человеком, осужденным за сексуальное преступление против детей, должен быть пожизненным, а не один год. Многое удалось сделать, в 2012 году мы ужесточили УК, появилось 13 новых составов преступления, приняли закон о дополнительных мерах по кастрации педофилов. Но не все эти меры работают, нет денег. А эти люди освобождаются из мест лишения свободы. И рецидив — 98%. А надзор над ними устанавливается на один год. А на остальное нет денег.

— Вы говорите о снижении количества преступлений в отношении детей — а с чем это связано? Люди меняются?

— Нет, ужесточили закон. Научились выявлять и пресекать. Профилактика. За пять лет детей, пострадавших от насильственных преступлений, меньше на 24%. Преступлений, совершенных в отношении детей,— минус 20%. Посягательств на половую неприкосновенность — минус 15%. Фактов жестокого обращения с детьми — меньше на 57%. И бояться стали, меньше стали бить детей.

— Не очень понятно, как можно пресекать жестокое обращение, если в семью представитель власти прийти просто так не может, а термин «ювенальная юстиция» вгоняет в ужас большинство наших сограждан…

— Но и спрятать ребенка невозможно. Нужно все-таки находить баланс между правом на частную жизнь и безопасностью ребенка. Семью нельзя трогать без крайней необходимости. А ребенок не существует в вакууме, он ходит в поликлинику, в школу и в детский сад. Работники этих учреждений обязаны сообщать в правоохранительные органы, если с ребенком что-то не так. Но мы не выстраиваем систему, как в Финляндии или Норвегии, когда за вырванный зуб пятилетнего мальчика пустили на сиротский конвейер. Вот чем чревата ювенальная юстиция. В Финляндии 79 детей изъяты у русских семей, в Норвегии — 54.

— И что, у всех изъяли ни за что?

— Нельзя сказать, что ни за что, нет дыма без огня. Мы занимаемся делом Оскара, который в школе имел неосторожность сказать, что мама помогла вырвать зуб. А на норвежском это звучит так же, как «выбила». Как только первый сигнал был получен — включилась система: ребенка забирают, допрашивают по шесть часов. Это и есть ювенальный монстр, которого вырастили и выкормили в Европе. В Норвегии демонстрации родительские прошли. ПАСЕ указала, что семейные суды Финляндии и Норвегии как-то чрезмерно усердствуют. Знаете, сколько в 2013 году было изъято в Норвегии детей? 53 тыс. Это на 4,5 млн жителей. В России была изъята в том же году 41 тыс.

— В селе Мосейцево Ярославской области убита девочка. Приемная мать 60 лет в свое время получила в семью шесть маленьких девочек. И никто за много лет не смог защитить детей от насилия…

— Это очень трагическая история, показавшая, что система профилактики на региональном уровне дала сбой. Да, детей скрывали, да матушка из дома милосердия не жаловала чужаков, но это не повод совсем отказаться от контроля. Тем более что сигналы о неблагополучии в Мосейцево поступали с 2013 года. Я еще тогда лично обращался в прокуратуру и к губернатору. Возможно, для органов опеки и попечительства возбуждение уголовного дела по ст. 132 — недостаточно веское основание для проверки. В таком случае они должны понести заслуженное наказание. Бездействие и попустительство со стороны проверяющих органов, усыпленных внешним благополучием дома милосердия, привели к тому, что воспитанница погибла. Моя комиссия выяснила, что, оказывается, были еще сигналы и в МВД о том, что дети плачут и не выходят из дома восемь дней. В регионе это было проигнорировано. А вот теперь, ценой жизни ребенка, все бросились проверять приемные семьи и приюты. Вот только девочку уже не вернуть.

— Если бы после этого трагического случая в Мосейцево какие-то чиновники были наказаны, уволены, то для других это стало бы сигналом. А пока не наказаны — ничего не изменится.

— Следствие пока не завершено. Мои юристы выезжали на место, провели собственное расследование, дали свое заключение. Я лично имел серьезный разговор с губернатором. Это дело спущено на тормозах не будет. Думаю, оценка бездействию органов системы профилактики, в том числе органов внутренних дел, опеки и попечительства, будет дана самая жесткая. По уполномоченному по правам ребенка в регионе тоже будет принято решение. Но ее нельзя обвинять во всем на свете.

«Все, что из Питера, всегда громкое»

— В Петербурге прошли выборы уполномоченного по правам ребенка, выиграла Светлана Агапитова. Против нее была развернута довольно агрессивная кампания, и местные СМИ связывали это с вами…

— Нет, это не уникальный случай. Переживали это и другие региональные уполномоченные. Пермь, Карелия, Забайкалье, Нижний Новгород, Ярославль. Это нормально для современного общества, в век информационных технологий. Но нигде не было такого шума, как в Питере. Наверное, все, что из Питера, всегда громкое, «Аврора» до сих пор стреляет.

Мне неважно, кто в регионе будет уполномоченным. Лишь бы дело двигалось. Например, чтобы восемь детей-инвалидов из «списка Димы Яковлева» были устроены в семьи. Чтобы квартиры давали сиротам, потому что безобразно квартиры строятся. Санкт-Петербург и в плане жилья тоже проблемный город. Кстати, у нас по регионам в этом плане тоже кардинально ситуация изменилась. Мы обращаем на это внимание во время инспекционных проверок регионов. Пять лет назад сиротам давали по 30, 40, 50 квартир. Этот год я начал с Кемерово — так они дали за два года сиротам 1800 квартир. Астрахань в прошлом году выделила 1200 квартир. Кубань — 1900 квартир. Такого никогда еще не было. В 2009 году в России было выдано 12 505 квартир детям-сиротам. В 2013-м — 23 700.

— А в очереди сколько?

— Очередь огромная — около 100 тыс. Но и долги — со времен СССР. В Вологде ко мне подошел парень, 42 года, он еще при советской власти должен был получить квартиру, но так и не получил. Мы ему помогли. Раньше было ограничение, что в очередь на получение жилья можно было встать только до 23 лет. Нам удалось сломать и это. Мы создали прецедент, что человек старше 23 лет не теряет права на эту квартиру.

— Где же живут эти 100 тыс. человек?

— Кто где. И во время инспекционных поездок мы всегда у губернаторов спрашиваем: вы знаете, где живут повзрослевшие сироты? Должны знать! Я от всех требую, чтобы отслеживали судьбу выпускников детского дома, создавали реестр: где работают, получили ли жилье. В первую очередь это финансовая проблема — федеральная субсидия на строительство жилья небольшая. В основном деньги должен найти субъект. И это очень правильная и логичная схема, регион должен заботиться о благополучии детей. Я пытаюсь каждого губернатора убедить в том, что за благополучие ребенка нужно бороться еще до его рождения. И это ему — губернатору — наиболее выгодно. Ведь если женщина находится в неблагополучной ситуации, отказывается от ребенка, то малыш сначала попадает в дом ребенка, потом в детский дом, потом он вырастает ему нужно дать квартиру — все это требует средств. Поэтому региону выгодно, чтобы матери не бросали детей, даже детей с особенностями. Выгодно устраивать детей-сирот в семьи. Выгодно заниматься профилактикой семейного неблагополучия. Потому что решение проблем постфактум — это трудоемко, дорого и, как правило, неэффективно.

Здесь есть своя, здоровая логика, и губернаторы Тулеев, Якушев, Ткачев, Собянин, Артамонов, Груздев это поняли и системно все эти вопросы решают. Но, главное — мы уже не вернемся к старым проблемам, слишком серьезная работа проделана всеми вместе: государством и гражданским обществом в последние несколько лет. Жизнь меняется и не замечать этого невозможно.

«Независимо от тяжести предъявленного обвинения она должна быть дома с детьми»

— Вы обратились к генпрокурору и в ФСБ, чтобы мера пресечения Светлане Давыдовой была изменена. Вас не удивляет российское правосудие, которое считает возможным оторвать кормящую мать от ребенка?

— Правосудие разное. И я как адвокат со стажем могу сказать, что справедливости добиться можно, если не отступать и не сдаваться.

— Давайте поговорим про справедливость в деле Давыдовой.

— У этого дела две части. Первая — предъявлено обвинение в особо тяжком государственном преступлении. Почитайте просто ст. 275 УК. Не надо быть секретным физиком для того, чтобы попасть под эту статью, потому что любые сведения, даже статьи из газет, которые вы начинаете собирать с целью передачи информации иностранному гражданину или спецслужбам во вред своей стране, может стать преступлением.

— А если иностранный гражданин собирает статьи и передает в свое посольство — он кто?

— Он аналитик или шпион. Каждый гражданин своей страны должен защищать свою страну. Это обязанность, закрепленная в Конституции. Нельзя вредить своей стране.

— Но цель надо еще доказать. Была ли у Давыдовой цель навредить стране? Или она пыталась уберечь жизни людей, остановить войну?

— Правильно, это называется субъективная сторона преступления, и важно понять умысел. Если человек хочет остановить войну, пожалуйста, выходи с пикетами, протестуй, обращайся к своим властям — но ты не можешь собирать сведения, которые могут причинить вред твоей стране.

— Значит, выйди она с плакатом, на котором написано, что войсковая часть перебрасывается на Украину, ее бы не задержали?

— Мы сейчас только предполагаем. Если бы она поступила именно так, это, конечно же, не было бы государственной изменой. Но мы не знаем всех обстоятельств дела.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что маму надо было вернуть детям. А статья такая есть во всех кодексах нормальных стран, и ничего в ней нет уникального.

— То есть это нормально, когда мать семи детей, имеющую грудного младенца на руках, не представляющую угрозы для окружающих, отрывают от детей и забирают в СИЗО?

— Вовсе нет. Но есть такое понятие — особо тяжкие преступления. Это преступление относится к категории особо тяжких. Если вы гражданин России, вы должны защищать Россию. Если вам не нравится такое положение, смените гражданство, вот и все. Защищайте другую страну. В современном мире это возможно.

— Мне кажется, что женщина, у которой такие маленькие дети, в любом случае должна быть с детьми.

— Правильно, и я из этого исхожу. Независимо от тяжести предъявленного обвинения она должна быть дома с детьми. Я запросил информацию у органов опеки, мне ответили, что дети скучают. Этого достаточно. Я опираюсь не на свои симпатии, а на то, что дети скучают. Вот, например, Чирикова как политический деятель мне не близка, но когда за ее детьми пришли органы опеки, я вмешался: «Ребята, вы что, совсем с ума сошли? Это нормальная семья, работают, детей содержат, живут хорошо, отстаньте!»

Или осенью 2010 года, когда я защищал Юлю Круглову, позиция была такой же. Меня же все, начиная от губернатора и правоохранителей, пытались убедить: «Да вы что, это же организованная преступная группировка, она же — инструмент по отмыванию денег». Ее посадили на шесть лет. У нее пятеро детей, она беременна… Отсидела месяц. Я ее выводил из колонии. Была кассация, она получила отсрочку исполнения приговора до совершеннолетия младшего ребенка. Это означает, что сидеть она не будет, потому что когда срок отсрочки больше, чем сам приговор, то приговор автоматически будет погашен.

Я убежден, что женщине, имеющей малолетних детей, всегда надо дать возможность их вырастить. Не пострадают правосудие и законность от того, что она вырастит своих детей, будучи под административным наблюдением. Правосудие имеет своей целью восстановление справедливости, возмещение причиненного вреда и адекватное наказание. Вот и все. Даже если Давыдова действительно причинила вред и это будет доказано, восстановлению справедливости не помешает воспитание детей, правда?

— Да.

— Вот и все. Поэтому я взвешиваю и говорю: даже если будет доказано, что она шпионка, пусть вырастит детей. А пока всем будет лучше, если мама вернется к детям.