Быть в России либералом опасно. Однако без либерализма эффективную экономику построить невозможно, а одного только рыночного подхода недостаточно. Процветание редко сочетается с авторитаризмом и огромным имущественным расслоением.

АЛЕКСАНДР ЗОТИН

В экономике нет особого пути. Даже в России. Перефразируя Черчилля, можно сказать, что открытая миру рыночная экономика, конечно, очень плоха, но все остальное еще хуже. Все отклонения до сего дня заканчивались тупиком, от чучхе в Северной Корее до обанкротившегося СССР.

За эту простую мысль боролись российские либералы, от Витте до Гайдара. Но напрасно. Россия в своей истории так никогда и не завершила до конца ни одной либеральной реформы. Трагическая смерть Бориса Немцова — еще один шаг назад. Хотя Немцов и был скорее символом либерализма, а не его практиком. Как, например, скончавшийся осенью прошлого года российско-грузинский бизнесмен и политик Каха Бендукидзе. Ряды редеют.

Однако реформы в России проваливаются не из-за недостатка либералов. Рыночная экономика работает в тандеме с демократией. В нашей стране с ней получается не очень. С 1991 года Россия так и не прошла тест на "демократический переход". То есть победу на выборах политической оппозиции. Реформаторы Гайдар, Чубайс, Немцов довольно спокойно отнеслись к сомнительным выборам 1996 года. А победи тогда Зюганов, возможно, история пошла бы по иной колее. Пофантазируем — коммунисты вконец добили бы экономику, и на выборах-2000 победил либерал. Зато в России появилась бы традиция мирной демократической смены власти. Впрочем, обвинять задним числом реформаторов в недальновидности легко и, наверное, несправедливо. Никто не знает будущего.

Возразят, что экономический либерализм иногда совместим с политическим авторитаризмом. Это так. Но тогда нужна замена демократического контроля над политиками личным контролем автократа. Либерал-автократ премьер-министр Сингапура Ли Кван Ю сажал в тюрьму проворовавшихся министров. И дал борцам с коррупцией совет: "Начните с того, что посадите трех своих друзей. Вы точно знаете за что, и они знают за что". Генерал Пак Чжон Хи (президент Кореи с 1963 по 1979 год) накануне каждого Нового года заходил к каждому министру, чтобы обсудить цели, а год спустя проводил анализ их работы. Тот, кто не выполнил хотя бы 80% намеченного, немедленно увольнялся. Не говоря уже о попавшихся коррупционерах. Впрочем, после смерти Пака Корея все равно перешла к демократии.

Увы, подобные подходы к чиновникам в России не применяются. А без демократических (или хотя бы меритократических) форм контроля над ними и разделения ветвей власти, экономический либерализм — фикция. Предпринимательская активность зачастую сводится к поиску способов приблизиться к государственному бизнесу. Суды, не обладающие необходимой самостоятельностью, гниют. Парламент превращается в пустое место.

Впрочем, даже сочетание политического и экономического либерализма не всегда приводит к успеху. Классик американской политологии Адам Пшеворски замечал, что важным фактором провала многих латиноамериканских стран было огромное имущественное неравенство. Логика проста: чем больше разрыв между бедными и богатыми, тем выгоднее для бедных стратегия перераспределения (экономический популизм, раздача подачек), а не роста для всех. А для богатых, соответственно, "окапывание": автономизация, неуплата налогов, создание собственных армий и подконтрольных территорий. Часто это вело к резкому ослаблению государственных институтов и их фактической недееспособности.

К такому состоянию пришла, например, Украина. Тот же Бендукидзе, когда его спрашивали, что делать с тотально коррумпированными украинскими судами, говорил, что, возможно, лучшим вариантом было бы лишить их суверенитета. Например, сделав наивысшей инстанцией Королевский суд Лондона. Аргументировал просто: если хотите иностранных инвестиций (без которых рассчитывать на рост нельзя) дайте возможность инвесторам решать споры в судах, которым они доверяют.

В России этап слабой центральной власти и автономизации олигархии (семибанкирщина) и частично силовых ведомств был пройден в 1990-х. Провала в экономический популизм удалось избежать. Но и истинной либерализации не произошло. Убедить население в преимуществе свободы торговли, уважении к частной собственности (особенно если в любой момент ее можно лишиться), выгодах предпринимательства, ориентации на собственные силы, тяжело. В России 2000-х и начала 2010-х людям идеи рынка и свободы более или менее нравились — за счет нефтяной ренты. Но последняя, похоже, заканчивается. И перед либералами, возможно, опять встает почти нерешаемая задача.