Вписаться в писатели
Андрей Архангельский — о государственном подходе к литературному труду
Писательство, вероятно, будет внесено в реестр официальных профессий в Трудовом кодексе — такова новая инициатива власти в Год литературы. Наш обозреватель не сомневается, что эта новость будет с радостью воспринята большинством писателей
На прошлой неделе в Госдуме состоялся круглый стол социальной платформы "Единой России" и общероссийских литературных объединений в рамках Года литературы, где прозвучало, в частности, предложение вернуть определение "писатель" в реестр официальных профессий — с такой идеей выступил вице-спикер Госдумы Сергей Железняк. Способность человеческого воображения (или разума?) творить ассоциативные ряды пока трудно контролировать, к счастью, ее нескоро еще урегулируют законодательно. Непонятно, что тут играет главную роль: слова? последовательность? контекст?.. Но при близком сочетании слов "писатель" и "профессия" первая стойкая ассоциация у начитанных людей возникает со знаменитой стенограммой записи суда над Иосифом Бродским в 1964 году, сделанной Фридой Вигдоровой. Самая, пожалуй, знаменитая фраза на суде: "А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?" На что Бродский парирует: "Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?"
"Свидетель Денисов", благодаря стенограмме процесса над Бродским, также сохранившийся в истории вместе с названием его профессии "трубоукладчик УНР-20", демонстрирует нам типичную для того времени попытку найти объективные критерии "писательства", и они по-своему даже логичны: "Я захотел ознакомиться с его (Бродского.— "О") книгами. Пошел в библиотеку — нет его книг. Спрашивал знакомых, знают ли они такого? Нет, не знают. Говорят, что Бродский представляет собою что-то как поэт. Почему же он не был членом ни одного объединения?"
Логично, но абсурдно, потому что абсурдна сама постановка вопроса, поэт человек или нет, потому что возникает сразу другой вопрос: "А кто спрашивает?" И кто решает? Суд? Трубоукладчик Денисов? Бог?
Времена с тех пор изменились, но суть остается прежней: всякая попытка формализовать писательское занятие неизбежно потребует критериев "писательства", а какие тут могут быть критерии? Все те же: признание официальных объединений, количество написанных книг, наличие их в библиотеке и т.д. Значит, опыт трубоукладчика Денисова опять будет востребован.
Поправки в Трудовой кодекс и введение в реестр профессии "писатель" могут послужить отправной точкой для пересмотра ставок минимальной оплаты труда литераторов, сообщают по результатам того же круглого стола в Госдуме. Государство в данном случае ничего не запрещает, а, напротив, вроде бы хочет помочь, но в результате определять, кто такой писатель, будет опять государство. Это и есть конечная цель любых инициатив — контроль. Не идеологический, конечно, контроль, но отчасти материальный ("минимальная ставка"), что немаловажно; но главным образом контроль символический. Следовательно, государство хотя бы на символическом уровне хотело бы опять определять, что есть писатель и кто может называться писателем.
Осуществимо ли это в XXI веке? Вполне. Поначалу над реестровыми писателями будут посмеиваться, как над зарегистрированными блогерами. Потом будут завидовать. "Минимальная ставка" означает гарантированные деньги. Немного, вероятно, но все же. Причем многие из писателей действительно это заслужили, особенно пожилые. И даже если это разделение на "официальных и не" писателей останется курьезом, само по себе разделение уже закрепляет норму, которую будет опять же определять государство. И всякий писатель будет отныне перед выбором — идти ли ему по пути прогресса и процветания, то есть становиться официальным, или влачить жалкое существование непризнанного — зарабатывать на трех работах, мыкаться и выкраивать три часа в день на написание чего-то стоящего.
Дело еще в том, что большинство писателей — каких бы они либеральных взглядов ни были — в вопросе оплаты своего труда являются ярыми государственниками и патерналистами. Они просят того же самого уже давно, на каждой встрече. Писательский труд — это тоже труд, повторяют они, кстати, опять же цитируя Бродского! — и они правы! Это тяжкий труд, и невозможно смириться с мыслью, что за этот труд никто не обязан платить.
Новая инициатива поэтому будет воспринята с искренней радостью, в воображении тех же писателей замаячат базы отдыха и дачи. Потому что большинство писателей в России, как и большинство людей, свободу понимают сугубо абстрактно или наоборот, слишком практически, но в любом случае отдельно от "реальной жизни". Между тем само отсутствие профессии писателя в реестре официальных профессий до сих пор — это не просто случайность. Это завоевание демократии. Это право завоевано в том числе Бродским и многими другими писателями и являлось до сих пор своеобразным этическим императивом. Это, по сути, означало, что отныне поэтом или писателем можно быть только "от Бога", а государство в это дело больше не вмешивается.
То, что большинству писателей свобода оказалась менее важна, чем внесение в государственный реестр, показательно и говорит об уровне свободы самих писателей.
На том же заседании нам напоминают, что российская литература является "сокровищницей культуры и оказала огромное влияние на мировую цивилизацию", но если посмотреть список тех, благодаря кому она стала "сокровищницей", мы увидим, что славу ее составили, как правило, писатели, которые шли вопреки — государству или, скажем, церкви.
Кто будет считаться "писателем", на встрече, в общем-то, тоже дают понять: предложено проработать на законодательном уровне вопрос предоставления социальных гарантий востребованным обществом российским литераторам, чье творчество призвано "способствовать духовному и нравственному воспитанию наших граждан".
С определением тех произведений, которые способствуют "духовному", а которые нет, будет нелегко — тоже с критериями тяжеловато, но тут на помощь может прийти чутье. То самое, которое раньше было пролетарское, а теперь, допустим, оно будет патриотическое или даже духовное. С этим чутьем у нас никогда проблем не было, с ним у нас все хорошо до сих пор.
Тут можно не сомневаться.