"Юбилей ювелира" в МХТ имени Чехова

Премьера театр

МХТ имени Чехова показал премьеру спектакля по пьесе Николы Маколифф "Юбилей ювелира", приуроченную к грядущему юбилею худрука театра Олега Табакова. За тем, как режиссер Константин Богомолов превратил чужой бенефис в собственное концептуальное высказывание, наблюдал РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Из написанных в разных странах мира пьес про рак можно уже составить вполне увесистую антологию. Неудивительно, что онкологическая тема, как и любая другая глобальная проблема человечества, успела породить драматургические произведения в различных жанрах. Это только самым наивным кажется, что рассуждать о смертельной болезни можно только в рамках какой-нибудь мучительной для широких народных масс документальной драмы. В реальности все обстоит иначе — хорошо сделанных, то есть способных собрать неплохую кассу, сочинений о предсмертных месяцах и днях онкологических больных и их окружающих написано тоже немало. Например, выигравшая Пулитцеровскую премию, с большим успехом игравшаяся даже на жизнелюбивом Бродвее и не менее успешно экранизированная пьеса американского драматурга Маргарет Эдсон "Остроумие".

Сочинение англичанки Николы Маколифф "Юбилей ювелира" — как раз из числа этих кассовых пьес о грустном. Герой пьесы, старый ювелир, находится в терминальной стадии рака. Свое ремесло он давно оставил, а сбережения потерял. Диагноз застает героя в бедной квартире, где он живет с женой. Их сын — на другом конце земного шара, облегчить же последние дни умирающего должна сиделка, с прихода которой и начинается сценическая история. Главная задача сиделки — помочь обреченному дотянуть до дня его 90-летнего юбилея. Потому что на день рождения он ждет в гости ни много ни мало саму королеву: о встрече они договорились 60 лет назад, накануне коронации Елизаветы II, когда молодой ювелир вызвался сопровождать королевские драгоценности. Ночь, проведенная тогда во дворце, стала для ювелира едва ли не главным событием всей жизни и причиной ревнивых упреков жены.

Конечно, Олег Табаков (он играет ювелира) проявил смелость, которая не может не вызвать внеочередного прилива уважения к мастеру. Во-первых, это смелость психологического свойства: не каждый согласится начать юбилейные торжества по случаю своего 80-летия за несколько месяцев до дня рождения, при этом еще выбрать для бенефиса пьесу отнюдь не праздничного настроя. Во-вторых, не менее очевидна и смелость Табакова как художественного руководителя: заранее же было ясно, что режиссер Константин Богомолов не станет делать спектакль-поздравление, на котором публика должна всплакнуть от умиления и искупать виновника торжества в овациях.

Он и не стал. Богомолов, судя по всему, решительно переработал бенефисную пьесу, лишив ее крепости и некоторых выигрышных сюжетных поворотов. Но гораздо радикальнее он переработал способ существования актеров. Ни от юбиляра в роли ювелира, ни от его партнерш — Натальи Теняковой (жена ювелира) и Дарьи Мороз (сиделка) — режиссеру не нужно было никакого лицедейского куража. Ему нужна была сосредоточенность и сдержанность — и он их добился. Можно только предположить, каких сил стоило юбиляру (не сценическому, а реальному) отказаться от всего, ну или почти всего, что так любит и ждет от него публика, чтобы предстать в виде заурядного сдержанного джентльмена, уходящего из жизни с равнодушным стоицизмом.

Впрочем, Константин Богомолов ставит спектакль вовсе не про умирание человека и не про спокойное приятие неизбежного. Он, хочется сказать, исследует саму смерть, которая для него равнозначна вакууму. Поэтому он выкачивал из актеров эмоции точно воздух из вакуумной колбы. Поэтому и декорация Ларисы Ломакиной кажется намеренно безвоздушной: вытянутая во всю ширину сцены, словно приплюснутая комната, лишенная примет быта и похожая на номер в дешевом отеле, сама по себе безжизненна. Она помещена в пустоту, и за окнами видна чернота сценической коробки. Персонажи к тому же постоянно находятся под прицелом видеокамер, стоящих по углам сцены и в партере. Их настройкой заняты бесшумные мужчины в черном — они чередуют общие и крупные планы, возникающие на экранах.

Эти четыре видеоэкрана, время от времени опускающиеся через прорези в потолке и закрывающие игровое пространство, становятся важнейшими манипуляторами и настройщиками, трансляторами высшей, не дьявольской, но режиссерской воли. На них пульсируют слова и строчки, задающие ритм восприятия,— "начало", "начало конца", "начало конца начинается". Действия тоже часто превращаются в титры, лишая персонажей последних признаков жизни. С ролью лежащего старика легко справляется поролоновая кукла, которую укладывают под одеяло на наших глазах. Несложными комбинациями выражений нас убеждают в том, что "рак" и "память" суть синонимы, в том, что смерть — это не более чем само слово "смерть". И даже долгожданное появление королевы Елизаветы II в последней картине всего лишь очередная манипуляция: в версии Богомолова это переодетая жена ювелира, устраивающая маленький спектакль не то из сострадания к умирающему, не то из мести ему.