В прокат вышла "Битва за Севастополь" Сергея Мокрицкого

На Украине, совместно с которой снят фильм о легендарном снайпере Людмиле Павличенко, он демонстрируется, как изначально и задумывалось, под адекватным названием — "Несокрушимая". Однако, по мнению МИХАИЛА ТРОФИМЕНКОВА, неточность и конъюнктурность российского названия едва ли не единственное, что можно поставить в упрек лучшему за последнюю четверть века отечественному фильму о Великой Отечественной.

Обороны Севастополя в фильме не то чтобы нет, но занимает она от силы четверть экранного времени. Да битвы как таковой — "бой в Крыму, все в дыму" — и не может быть в фильме о снайпере просто потому, что его работа камерная, штучная. И, что главное, вынесенная в заглавие битва оказывается вовсе не звездным часом, а катастрофой для героини, израненной не столько физически, сколько — самой своей жестокой работой — психически и психологически.

Зато в фильме нет многого другого, что составило дурную славу военно-патриотическому кино новейшего образца. Нет оргии компьютерной графики, а когда она используется, то от нее вздрагиваешь, как от грубого вторжения чего-то неорганического в живую плоть фильма. Нет ни утрированных истерик, ни натужного, неискреннего пафоса. Нет кровавых чекистов и прочих заградотрядов: чекист тут только один, и это отец героини, чье молчание в семейном кругу говорит о 1937 годе несравненно больше, чем сотня расстрельных сцен. При этом генерала Петрова и адмирала Октябрьского, проваливших эвакуацию защитников Севастополя, фильм отнюдь не щадит.

Нет ни одного "хорошего" или, на худой конец, как в "Сталинграде", "неоднозначного" немца, без которых наше военное кино уже и не обходится. Война вообще дело однозначное. И эта ее жестокая однозначность великолепно сконцентрирована в сцене встречи нового, 1942 года в Севастополе. Маленькая девочка читает бойцам симоновское "Убей его!", и эта объективно кошмарная декламация ни в коем случае не вызывает интеллигентной реакции в духе "Ах, война, что ты, подлая, сделала".

Проще говоря, это первый в России фильм не столько о человеке на войне, сколько об отношениях человека и войны. Войны, понятой, по словам одного из командиров, напарников и любимых мужчин Людмилы, как "такая жизнь". Ну и, конечно, "такая работа", чьи технологические подробности захватывают.

Людей — вот чего катастрофически не хватает в нашем военном кино. В лучшем случае, как в "Сталинграде", нам скороговоркой перечисляют предполагаемые обстоятельства судеб героев, в которые мы почему-то должны поверить. Блестящая Юлия Пересильд сыграла именно что судьбу. Готовая к труду и обороне отличница, почти что "синий чулок", сначала относится к своей работе как к решению сложных и увлекательных задач: поразить, например, смотровую щель танка. Потом — как к личной, порой садистской мести за мужчин (Олег Васильев, Евгений Цыганов, Никита Тарасов), которых война отбирает у нее одного за другим. Потом — практически как к самоубийству: перед финальной дуэлью с лучшим снайпером вермахта, приехавшим в Севастополь конкретно "за ней", рисует себе на лбу, что твой камикадзе, крест-мишень. Потом она, превращенная из живого человека в "живую легенду" агитпропа, уже просто не может. Получилось не столько военно-патриотическое, сколько антивоенно-патриотическое кино.

Поэтому не стоит укорять сценаристов за то, что они откорректировали биографию Павличенко, сделав ее фамилию по мужу девичьей, а мать девятилетнего сына представив почти как школьницу. Все это мелочи по сравнению с немыслимой судьбой, которую сама Павличенко уместила в три фразы речи, произнесенной в 1942 году в Чикаго: ее, вдрызг негодную к строевой, отправили агитировать Америку за открытие второго фронта. "Мне 26 лет. Я убила 309 фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго отсиживаетесь за моей спиной?"

Америка носила ее на руках. Великий бард Вуди Гатри посвятил ей балладу "Мисс Павличенко". Перед ней стоял на коленях — этого, правда, в фильме нет — Чарли Чаплин, целуя ей пальцы и повторяя: "Вот эти пальчики убили 309 фашистов". Элеонора Рузвельт (Джоан Блэкхем), великая женщина, достойная своего мужа — лучшего президента за всю историю США, поселила в Белом доме, дарила ей платья и, что греха таить, испытывала к ней не только материнские чувства. Дорогого стоит эпизод, в котором миссис Рузвельт учит Людмилу улыбаться и предлагает вспомнить что-нибудь смешное. Ну та и вспоминает: как фронтовой наставник рассказал, что одной пулей уложил трех белофиннов, но засчитали ему только одного.

Именно на американскую линию нанизаны эпизоды жизни Павличенко, за что фильм, безусловно, обвинят в "низкопоклонстве перед Западом". Но, во-первых, современный зритель — отчасти "американец", для которого советская душа так же загадочна, как русская — для иностранцев. А во-вторых, Павличенко была в 1942 году примерно такой же мировой звездой, какой станет Юрий Гагарин двадцать лет спустя. И, в общем-то, не грех напомнить именно сейчас о звездном часе советско-американской дружбы.