Михаил Трофименков о ретроспективе Веры Хитиловой в «Пионере»

С 12 по 24 мая в кинотеатре «Пионер» пройдет ретроспектива Веры Хитиловой, организованная Чешским культурным центром и Эйзенштейн-центром, на которой будет показано практически все — от ранних ученических работ до поздних документальных. Михаил Трофименков объясняет, почему в случае с фильмографией Хитиловой правильнее было бы говорить не об одной ретроспективе, а о двух

Само словосочетание "ретроспектива Веры Хитиловой" — своего рода оксюморон вполне в духе наследницы чешского сюрреализма, расцветавшего в 1920-х--1930-х годах в Праге, как ни в какой другой (за исключением Парижа и Брюсселя) европейской столице. Дело в том, что режиссера Хитиловой как бы и нет. Она раздваивается, распадается на две, местами антагонистичные, творческие личности.

Есть Хитилова 1960-х — чем-то напоминающая Киру Муратову, горькая, но улыбчивая, легкая, ироничная и бесшабашная. Эта Хитилова — автор трех безусловных шедевров "шестидесятнического кино". Фильм "О чем-то ином" (1963), принесший ей гран-при фестиваля в Мангейме, европейскую известность и репутацию отчаянной феминистки,— чудный образец не то чтобы "синема верите", но игры в "синема верите". Хитилова вроде бы высказалась о женской доле, запараллелив хронику последних — перед триумфальным расставанием со спортом — тренировок гимнастки Евы Босаковой и вымышленную драму домохозяйки Веры. Вроде бы, благодаря безупречному чувству ритма и пластических рифм, продемонстрировала, что женщина, будь она национальная героиня или "скучная мещанка", в равной степени несвободна в мужском мире. Но именно что "вроде бы". "Что-то иное", вынесенное в заглавие фильма, тревожило, не давалось в руки, не позволяло ограничиться идеологическим прочтением фильма.

Впрочем, после "Маргариток" (1966) Хитилова стала ассоциироваться — и до сих пор ассоциируется — исключительно с этим божественно хулиганским и столь же божественно устаревшим, капризным, беспардонным хеппенингом. Это был не столько "фильм о женщинах", сколько "фильм-женщина", подчиненный пресловутой и невероятно плодотворной "женской логике". Мария и еще одна Мария крушили, выворачивали наизнанку и высмеивали окружающий мир, запоздало, но жестоко мстивший им: героини то ли тонули, то ли сгорали в пламени третьей мировой войны, то ли погибали, раздавленные рухнувшей люстрой, на которой до того лихо раскачивались.

Лучшим же фильмом "первой Хитиловой", на мой взгляд, остается новелла из киноальманаха "Жемчужины на дне" (1965), снятого ею в соавторстве с однокашниками Эвальдом Шормом, Иржи Менцелем, Яном Немецем и Яромилом Ирешем по новеллам живого классика Богумила Грабала. Поэзия простонародной пивнушки сочеталась там с изощренным пикториализмом в духе чешской авангардистской фотографии и зловещим очарованием "безумной любви", прославленной сюрреалистами.

Зато Хитилова "после 1968 года" — мизантропическая, тяжеловесная, мрачная. Отзвуки феминистского хулиганства еще звучали в "Ставка — яблоко" (1976), социального абсурдизма 1960-х — в "Историях панельного дома" (1979) и "Наследстве, или Здравствуйжопановыйгод" (1992). Но именно что отзвуки. Словно какой-то трэшевый социологизм руководил Хитиловой, когда она снимала фильм ужасов о подчинении группы подростков тирану-тренеру-инопланетянину "Турбаза "Волчья"" (1985) или драму о тяжелой и абсурдной судьбе женщины-психоаналитика "Приятные моменты без гарантии" (2006). Фарс о СПИДе, разрушающем мнимую сексуальную свободу трех проигравших свою жизнь бабников-шестидесятников "Копытом туда, копытом сюда" (1988), или "Капканы, капканы, капканчики" (1998), совсем уж невозможную историю жертвы изнасилования, кастрирующей насильников, пользуясь своими навыками ветеринара.

Впрочем, если быть точным, это Хитилова не "после 1968 года", а "после 1976 года". Принципиально отказавшись после интервенции стран Варшавского договора, в отличие от многих коллег по "кинематографу Пражской весны", от эмиграции, она оказалась обречена на восьмилетнюю творческую паузу, заполненную домашними хлопотами и поденщиной, которую она снимала под фамилией мужа "Кучерова". Тоже, кстати, рифма с судьбой Киры Муратовой, которая, противоборствуя с цензурой, подписала фильм "Среди серых камней" (1983) фамилией "Иван Сидоров".

Объяснимо ли это творческое раздвоение исключительно шоком, пережитым в августе 1968 года? Искушение ответить "да" велико, но, на самом деле, черт его знает. Воспитанница монастырской школы, прошедшая все — начиная с "девушки с хлопушкой" — ступени иерархической лестницы киностудий, лишь в тридцатилетнем возрасте поступившая в киношколу, в класс великого педагога и не менее великого конформиста Отакара Вавры, она отличалась, судя по всему, в лучшем смысле слова стервозным характером. И вышла из тени благодаря лишь собственному темпераменту, а никак не либерализации режима. Ей ничего не стоило, когда в 1976 году парижский фестиваль "Год женщины" удостоил "Маргариток" чести быть фильмом открытия, написать организаторам о своем отчаянном положении. А заодно — генсеку Густаву Гусаку, нелицемерно заверяя его в своей вере в социализм. Или, скажем, заявиться, чтобы выяснить отношения, на дом к министру культуры. Когда же тот попытался избавиться от диссидентки под тем предлогом, что его жена в отъезде, а дома не убрано, Хитилова якобы вооружилась мокрой тряпкой и приступила к уборке. Короче говоря, что министр, что сам Гусак, предпочли с "этой оторвой" не связываться, а, от греха подальше, дать ей "зеленый свет", вернуть в профессию.

Наверное, все как-то сложилось: траур по Пражской весне и экзистенциальная "тошнота" от того, куда катится мир. Капиталистическая реальность спровоцировала Хитилову на высказывания, гораздо более резкие, чем реальность социалистическая. И если любить "вторую Хитилову" — в отличие от "первой", неотразимо влюбляющей в себя,— трудно, то не уважать ее невозможно.

"Пионер", с 12 по 24 мая