Когда деньги вредят художнику

Ценовые рекорды на арт-аукционах обновляются каждый год, несмотря на все кризисы. Но способствует ли процветанию искусства интерес к нему людей с деньгами — вопрос открытый. История знает и положительные ответы на него, как в случае с династией Медичи во Флоренции, и отрицательные, как это было с голландскими бюргерами, вкусы которых обрекли на нищету и прижизненное забвение Рембрандта.

АЛЕКСАНДР БЕЛЕНЬКИЙ

В мае на аукционе Christie's в Нью-Йорке картина Пабло Пикассо "Алжирские женщины (версия O)" ушла за $179,4 млн. А в феврале в результате закрытой продажи картина Гогена "Когда свадьба?" — предположительно за $300 млн.

Люди, считающие мазилами и того, и другого, нервно хватаются за калькуляторы. Умножают страшные миллионы долларов на количество картин, написанных Пикассо (считается, что около 2 тыс., а еще говорят, что 550 картин пропало), и получают страшные миллиарды. Впрочем, оставим им их калькуляторы, а калькуляторам — их самих. Они нашли друг друга.

Другие товарищи с не такой просчитанной душевной организацией, глядя на эти цены, лишь поднимут брови и скажут, что если работы действительно хороших художников Пикассо и Гогена стоят 150-300 миллионов, то любой более или менее законченный рисунок Микеланджело должен стоить миллиард, с чем, кстати, лично я согласен. Тем более что Микеланджело сжигал свои рисунки тысячами. Дошли до нас только те, которые он оставлял друзьям и ученикам, ну и уцелевшие случайно.

Аукционисты, многие из которых — признанные эксперты в области искусства, с ними тоже почти согласны. Несколько куда менее редких рисунков другого гиганта Возрождения, Рафаэля, уходили на торгах за суммы, близкие к $50 млн, но все равно остались недооцененными относительно произведений Пикассо, Гогена и некоторых других художников XX века.

Здесь мы подходим к древнему, как сама цивилизация, вопросу взаимоотношений искусства и денег. Разобраться в нем невозможно, но можно попытаться его хотя бы немного изучить.

Деньги Медичи

Современный взгляд, согласно которому там, где есть деньги, появляется и искусство, верен лишь отчасти. Разумеется, какое-то богатство территории необходимо, но само по себе оно ничего не порождает. Если бы расцвет искусства зиждился исключительно на деньгах, родиной Возрождения могла бы стать не Флоренция, а столь же, а то и более, богатая Болонья, прозванная Жирной.

Однако в Болонье не было четырех поколений Медичи: Джованни ди Баччи, по сути, основателя рода; Козимо, поднявшего этот род на недосягаемую высоту; его сына Пьеро, прожившего недолго и не оставившего заметного следа, и наконец, Лоренцо Великолепного, который сумел так блистательно промотать все, что досталось от Козимо, что мы наслаждаемся этим по сей день.

Именно эти люди, за исключением Пьеро, и создали никогда более не существовавшую атмосферу, в которой процветали искусства. В небольшом, всего в несколько квадратных километров, городе в течение полувека находилась работа для десятков гениев, местных и пришлых. Когда их становилось слишком много, они разъезжались по другим регионам Италии. Леонардо да Винчи отбыл в Милан, а через некоторое время — во Францию, Микеланджело начал воссоздавать Рим в его античном великолепии, но уже под знаком креста.

Понятно, что Возрождение случилось бы, и не будь на свете Медичи. Но, не будь их, оно было бы другим и расцвело бы где-то еще. Получается, что для процветания искусства нужны не только и даже не столько деньги, сколько наличие этих денег в руках некоей духовной аристократии. Именно духовной. Те же Медичи, судя по фамилии, означающей "лекари", были куда менее родовитыми дворянами, чем какие-нибудь Колонна, Бальони, Орсини или Висконти, но какой след в культуре оставили все эти много чего о себе думавшие титулованные господа и какой — Медичи?

Великий Брунеллески не мог по собственному почину построить купол на соборе Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции, первый в Европе со времен античности. Кто-то должен был в Филиппо Брунеллески с его безумной затеей поверить. В него поверили Медичи. За сто лет флорентийские герцоги аптекарского разлива подняли искусство на высоту, на которую оно больше не поднималось никогда. Более того, эти герцоги дали искусству такой импульс, что оно сохраняло и даже повышало свой статус и тогда, когда их род измельчал, а на смену никто не пришел. "Вас боятся даже папы",— писал художник Себастьяно дель Пьомбо своему учителю Микеланджело, который во славу себя, своей эпохи и человечества делал почти все, что хотел, а десятки талантливейших людей тянулись за ним.

Это пример того, как деньги и власть славно послужили искусству, но были и другие. Совсем другие.

Деньги мещан

Параллельно с итальянской совершенно самостоятельно развивалась другая, не менее великая, школа изобразительного искусства — голландская. Советское искусствоведение было весьма избирательно, поэтому имена основоположников этой школы, таких как Ван Эйк, Рогир ван дер Вейден, Клаус Слютер, Хуго ван дер Гус, Ханс Мемлинг, у нас были мало известны, за исключением, пожалуй, самого необычного из этих мастеров, Иеронима Босха. Однако в мире их всех всегда знали очень хорошо. Более того, так называемый Алтарь Портинари Хуго Ван дер Гуса, попав во Флоренцию, произвел настоящий фурор. Сейчас этот триптих выставлен в галерее Уффици напротив "Рождения Венеры" Боттичелли. В том же зале висит и другой Боттичелли, в том числе "Весна", и еще Бог знает что. Любители калькуляторов могут прикинуть для себя, сколько это все стоит.

Судьба Голландии была вовсе не благостной. В XVI веке в результате жесточайшей войны с испанцами она была расчленена на Нидерланды и Фландрию. Кровь лилась, а искусство жило, причем постоянно видоизменяясь, как всякая великая школа. Пришел Питер Брейгель и еще целая группа замечательных художников. В 1572 году Голландия наконец обрела независимость, оправилась от всех войн и потрясений, несметно разбогатела, так как это было первое государство, порвавшее с феодализмом и открывшее новые перспективы. И тут после нескольких десятилетий относительного затишья снова расцвела голландская живопись, да так, что именно этот период (с чем лично я не совсем согласен) назвали ее золотым веком. Десятки великолепных художников, из которых как минимум трое — Рембрандт, Франс Хальс и Вермеер — с полным на то основанием считаются великими, творили тогда. Казалось бы, конца этому расцвету не будет, но конец наступил относительно быстро. Рембрандт и Хальс умерли в нищете, соответственно в 1669-м и 1666 годах, Вермеер — в бедности чуть позже, в 1675-м. Впрочем, последний не был в полной мере понят и принят при жизни, а вот судьбы Рембрандта и Франса Хальса очень показательны.

В 2008 году на экраны вышел документальный фильм Питера Гринуэя "Рембрандт: я обвиняю". В нем известный режиссер пытается доказать, что Рембрандт в своей знаменитой картине "Ночной дозор" (рота солдат, собирающаяся отразить нападение врага, которого видят они, но не видят зрители) разоблачал убийц некоего офицера.

Питер Гринуэй находит массу скрытых знаков, которые художник якобы оставил и которые он, Гринуэй, якобы расшифровал. Режиссер практически не обращается к живописной символике XVII века, которая действительно существовала. Он просто толкует какой-то фрагмент картины одним из ста возможных образов, далее протягивает нить к другому фрагменту, также допускающему сотню толкований, и делает некий вывод. Таким образом, сделав только два шага из множества возможных, Гринуэй выдает в качестве единственно верного лишь один из десятка тысяч вариантов толкования.

Согласно версии Гринуэя, герои картины поняли, что Рембрандт их разоблачил как убийц, а они за это оставили его без заказов и довели до нищеты. Довольно сложный способ мести, особенно если учесть, что после написания картины (1642) Рембрандт прожил еще 27 лет, и у разоблаченных была масса возможностей просто тихо зарезать его; плюс к тому уже через несколько лет современники забыли о Рембрандте напрочь.

Питер Гринуэй в своем фильме полностью игнорирует исторический контекст. Например, он считает, что конфликт между Рембрандтом ван Рейном и верхушкой голландского общества начался именно с "Ночного дозора". Это неправда, первые и вполне явные признаки появились раньше. Более того, начавший выходить из моды Рембрандт очень дорожил этим заказом, так как надеялся с его помощью вернуть расположение публики. Как уже говорилось, конфликт Рембрандта с заказчиками был далеко не единичным случаем, а частью общей картины. Долгий "золотой век" голландской живописи подходил к концу, и вовсе не потому, что перевелись таланты.

Предыдущая эпоха была для голландской живописи поистине страшными временами — и ничего, живопись выжила. Но для искусства мещане оказались страшнее тиранов. Тем, кто помнит, как с приходом творческой свободы и уходом государственного финансирования погиб великий советский кинематограф, это объяснять не нужно. К середине XVII века голландские бюргеры разбогатели и стали "заказывать музыку" и в живописи. "Новые голландцы", как и новые русские, больше всего ценили важные в их понимании детали, знаки. Посмотрите на портреты в интерьере или жанровые картины того периода, и вы наверняка заметите на многих полотнах прозрачные склянки с водой или белым вином. В какой-то момент такой сосуд стал обязательным требованием клиента. Если его не было, за картину платили гораздо меньше, потому что именно эта деталь в глазах заказчика стал показателем качества картины. И это только одно из множества подобных требований.

В своем "Ночном дозоре" Рембрандт не разоблачал никаких убийц, а, взяв лица заказчиков (кстати, очень вольно и насажав в картину множество посторонних персонажей, что в основном и вызвало гнев клиентов, о чем Гринуэй тоже забыл рассказать), изобразил некое Христово воинство. Он показал нам людей, которые отстояли свою страну в войне с испанцами — этой фанатичной чумой своего времени, не знавшей пощады. Гений художника Рембрандта вышел из-под контроля Рембрандта-ремесленника, выполнявшего заказ. Но маленькие бюргеры (изображенная рота была, по сути, ополчением, не участвовавшим в боевых действиях), довольные собой, своей колбасой и пивом, своими толстыми бабами, обращавшиеся со счетами куда лучше, чем со шпагами и мушкетами, себя не узнали. И не простили этого.

Несмотря на свое массовое богатство бюргерство оказалось плохой питательной средой для искусства. Несусветно разбогатев, мещане остались мещанами. После "Ночного дозора" пройдет всего несколько десятков лет, и великая голландская живопись прекратит свое существование за ненадобностью. Останутся только мастеровитые ремесленники. Так что деньги далеко не всегда помогают искусству. Если деньги концентрируются не в тех руках, в каких следовало бы, они могут его даже уничтожить.

Просто деньги

Однако вернемся в день сегодняшний. Современный арт-рынок — это прежде всего именно рынок, где почти все определяется не качеством товара, а спросом и предложением. Лет тридцать назад работы классиков русской живописи XIX века в Европе можно было купить за столько тысяч долларов, сколько сейчас дают миллионов. На арену вышли "новые китайцы", и поднялись цены на китайское изобразительное и прикладное искусство. Искусство давно стало объектом капиталовложений. Прежде всего деньги вкладывают в то, что неизменно дорожает: в импрессионистов, постимпрессионистов, Пикассо, Густава Климта, Фрэнсиса Бэкона, Энди Уорхола...

Если глянуть на перечень самых дорогих произведений, нашедших новых хозяев на аукционах и в результате частных продаж, можно обнаружить, что список этот бессистемный, явно отражающий лишь силу человеческого фактора. На этом вполне шизофреническом фоне выделяется продажа в Нью-Йорке в 2003 году картины Андреа Мантеньи "Сошествие во ад", действительно фантастической работы фантастического художника эпохи кватроченто. Полотно было приобретено за $25,5 млн. Если бы у меня было $25 500 501, я бы, вне всяких сомнений, ее купил. Но, как гласит французская поговорка, если верить Бунину, "милосердный Господь всегда дает штаны тем, у кого нет ног". $25,5 млн за Мантенью, кстати, последнего в частных руках,— это феерически дешево, особенно если иметь в виду полотна Уорхола, одно из которых в 2008 году оценили в четыре с лишним раза выше. Когда-нибудь мир придет в себя, и тогда ценник резко поменяется.

Если говорить об общих тенденциях, надо сказать, что в XX веке появилось множество людей, научившихся дорого продавать свою депрессию, выдавая ее за высшее проявление искусства. Если это один из "Криков" Эдварда Мунка, ушедший в 2012 году на Sotheby's в Нью-Йорке за $123,2 млн, то еще ладно. Это действительно крупное произведение, пусть и переоцененное, кисти настоящего художника, но есть случаи просто вопиющие.

Просто гении

Вообще, XX век научился делать деньги буквально из ничего, из того, что в предыдущие века считалось забавой. В дневнике Леонардо да Винчи описано, как знаменитые флорентийские художники во главе с Боттичелли бросали в стену губку с краской, а потом изучали получившиеся пятна и додумывали, на что они похожи. Страшно представить, во сколько бы оценили такое пятно, если бы его нашли и доказали, что это след от губки Боттичелли или, пуще того, Леонардо да Винчи. Не исключено, что на аукционе оно ушло бы даже дороже картин тех же Боттичелли и Леонардо.

Абстрактную, нефигуративную живопись тоже изобрели не на рубеже XIX и XX веков. Видимо, ее изобретали множество раз, не придавая этому большого значения. Однажды это сделал скромный художник эпохи кватроченто Андреа дель Кастаньо в своей "Тайной вечере", фреске в трапезной монастыря святого Аполлония во Флоренции. За длинным столом сидят Христос и апостолы, а стены помещения на фреске украшены панелями из разноцветного мрамора. Каждая панель — самостоятельное произведение искусства, а та, что расположена над сидящими друг против друга Христом и Иудой, вообще является, на мой субъективный взгляд, высшим достижением абстрактной живописи. Она прекрасна с эстетической точки зрения и одновременно передает нечеловеческое напряжение изображенного события. XX век сделал из этого приема целое направление. Довольно интересное, но далеко не такое значительное, каким считают его представители абстрактной живописи.

Вообще, гиганты подлинные, а не придуманные оставляют после себя творения совершенно фантастические. Так, последнее, незавершенное, произведение Микеланджело "Пьета Ронданини", над которым мастер работал вплоть до последних дней жизни, отсылает одновременно в готическое прошлое и в далекий XX век, о котором Микеланджело ничего не знал.

И просто покупатели

Для современного арт-рынка характерно то, что ценности не пересматриваются. Голый король, раз объявленный здесь одетым, остается одетым навсегда и только растет в цене. В раскачивании рынка не заинтересован никто: ни продавцы, ни те, кто вложил в искусство миллионы и миллионы. Здесь не может быть ничего подобного ниспровержению Лоренцо Бернини в конце XVII века или Болонской школы того же XVII века в веке девятнадцатом. Пока, во всяком случае, не было.

Кто же создал нынешний арт-рынок во всем его безумии? Ну конечно, арт-дилеры, но на самом деле они светили лишь отраженным светом — следовали вкусам и запросам покупателей, в большинстве своем все тех же сказочно разбогатевших мещан, причем часто мещан-шизофреников. Вопреки распространенному заблуждению обыватели склонны к душевным болезням не намного меньше, чем самая распущенная богема. Аристократы с рынка не то чтобы ушли, но они не делают на нем погоды. Впрочем, и они могут здесь что-то себе найти. Например, вполне допускаю, что Лоренцо Медичи, окажись он, пройдя через несколько реинкарнаций, на аукционе Sotheby's в Нью-Йорке 4 мая 2004 года, мог купить себе "Мальчика с трубкой" Пикассо за $130,1 млн. Я хоть и некурящий гетеросексуал, как и Лоренцо Великолепный, но должен все же признать, что эта картина просто замечательная.

Вместе с тем я не могу представить себе того же Лоренцо Великолепного, покупающего в том же 2004 году аквариум с акулой в формальдегиде за $12 млн, даже если это произведение Дэмиана Херста, которое называется "Физическая невозможность смерти в сознании живущего". Но поделки Херста и ему подобных приобретают не новые Лоренцо Великолепные — таких просто нет, а люди вроде тех, что лет триста пятьдесят назад покупали воду в стаканах на картинах все еще великих, хотя уже и малых голландцев.

Сам факт появления персонажей вроде Херста, гениально паразитирующих на мещанском идиотизме и тяге к отсутствующим тайнам, говорит о том, что арт-рынок утратил эстетические ориентиры. Однако для истинных ценителей с ограниченным количеством миллионов в карманах в этом есть своя выгода.

Мне достоверно известно, как несколько лет назад один российский коллекционер купил за €700 тыс. (по другим данным, долларов) известную картину одного из крупнейших итальянских художников середины XVI века. Дешевле только даром. Этот покупатель просто доверился опытному специалисту, который нашел ему подходящий объект среди моря выставленного на продажу. И я уверен, что это не единичный случай. Чтобы приобрести нечто действительно ценное, вовсе не обязательно ехать на Christie's или Sotheby's в Нью-Йорк или Лондон.

Тогда как? Ведь сердце кровью обливается, когда смотришь, что и за какие деньги купили многие вообще-то очень серьезные люди за последние годы. Причем речь идет не только и даже не столько об аукционах, а о частных продажах, где цены еще выше. Думаю, Пикассо или Ван Гог очень бы удивились, не узнав в некоторых работах, проданных за невообразимые миллионы, самих себя. Однако здесь мы вторгаемся в тему подделок, а это предмет отдельного разговора.

Как бы то ни было, возможность купить настоящий шедевр за вполне приемлемые деньги по-прежнему существует. Надо только найти хорошего помощника. Их имена в соответствующих кругах известны, и я не собираюсь делать им дополнительную рекламу. Конечно, это те еще жуки, но, если у вас нет соответствующего образования, причем не формального, дипломного, а реального, обойтись без них крайне трудно, чтобы не сказать невозможно.

Скорее всего, вы встретите рафинированного дядечку, который будет смотреть на вас с вашими деньгами, любыми деньгами, несколько свысока. Первым делом он попытается втюхать вам тысяч за пятьдесят какую-нибудь работу, которую сам купил за десять. Причем вовсе не факт, что он вас обманывает. Он действительно мог, шляясь по какому-то развалу во французском провинциальном городе, увидеть хорошую вещь в скотском состоянии, купить, а потом отдать на реставрацию какому-нибудь спецу из своего круга. Тем не менее ухо надо держать востро. Необходимо четко понимать, что именно вы хотите купить, и иметь знания о предмете хотя бы несколько большие, чем совсем уж поверхностные.

Кстати, учтите, что искусство — штука довольно заразная как в плане бескорыстного рассматривания, так и в смысле коллекционирования. Я знал людей, которые изначально держали в голове лишь коммерческую сторону искусства, а потом заболели им всерьез. Не бойтесь, это окупается. Если вы когда-нибудь увидите в небе один процент того, что там видел Микеланджело, вам станет гораздо легче жить, а когда-нибудь (будем надеяться, очень не скоро) будет легче и умирать. Так что не скупитесь.