"Посвящение Шостаковичу" в Доме музыки

Концерт классика

В Москве наконец-то появился памятник Шостаковичу. Приуроченное к 40-летию со дня смерти композитора, автора знаменитой "Ленинградской симфонии", и 70-летию Великой Победы открытие скульптурной композиции и концерт "Посвящение Шостаковичу" в Доме музыки, последовавший за церемонией, прошли под эгидой фестиваля "Черешневый лес", который отмечает в этом году свое 15-летие. Рассказывает ЕЛЕНА КРАВЦУН.

Памятник работы скульптора Георгия Франгуляна (на следующий день отметившего собственное 70-летие персональной выставкой в Армянском кафедральном соборе в Москве), отлившего ранее для Москвы Бродского, Хачатуряна и Окуджаву, открывали парадно — с красной дорожкой, помпезной музыкой, представителями культуры и духовенства и почему-то под национальный гимн, а не под музыку самого Шостаковича. Инициатором проекта выступил президент Международного благотворительного фонда П. И. Чайковского Марк Зильберквит при согласии родственников композитора. Со дня смерти Шостаковича прошло 40 лет, однако его гениальность и значение для истории с каждым годом осознаются все острее. Московский памятник ему — запоздалый акт признания маэстро, ставшего олицетворением музыки целого столетия. Отлитый в бронзе и мимолетно напоминающий Стивена Хокинга задумчивый Шостакович, будто дирижирующий чем-то неведомым одной рукой, теперь будет мощной глыбой встречать меломанов у главного входа в ММДМ.

Владимир Спиваков, который поддержал проект еще на стадии его возникновения, назвал памятник звучащей музыкой и деловито отправился за дирижерский пульт Национального филармонического оркестра России. Концерт "Посвящение Шостаковичу" открылся пятичастной Девятой симфонией, сочинением сложной судьбы. Шостакович принимался за нее дважды. Чувствуя общественное давление, ведь от автора "Ленинградской" в 1945 году ждали чего-то особенного, помпезного и прославляющего, он долго искал финальный облик, менял замысел, его будто постигло так называемое проклятие Девятой симфонии, согласно которому, дойдя до цифры девять, композитор мистическим образом умирает, как говорил в своей речи на смерть Малера Шенберг: "Те, кто написал свою Девятую, подходят слишком близко к потустороннему". Шостакович же в своем произведении подошел вплотную совсем не к сверхъестественному, а, наоборот, к самому обыденному — к окружающей его послевоенной советской жизни, подошел в своем стиле, саркастично, вместо оды и фанфар кривляясь изломанными ритмами и задиристо прикрикивая флейтой-пикколо, будто шутливо показывая нос. В руках маэстро Спивакова оркестр звучал несколько тяжеловесно для столь игривой и причудливой музыки: где-то не хватило скорости, а где-то — точности фразировки, но сам выбор этой в каком-то смысле неоклассической — чего стоят похожие на гайдновские мелкие мотивы и штрихи — симфонии к исполнению значит многое. Намеренный вызов, звучащий в этой музыке, отказ праздновать победу стройным хором, в нынешних исторических условиях слушается невероятно актуально, как дерзкая гримаса посреди гимнического экстаза ура-национальных настроений. Кстати, в печально известном 1948 году ее вместе с еще несколькими произведениями вовсе запретили к исполнению.

Ряд произведений, написанных "не вовремя", продолжил вокальный цикл "Из еврейской народной поэзии", исполненный музыкантами фантастически чувственно и тонко. Это действительно одно из самых красивых и запоминающихся вокальных сочинений Шостаковича, интертекстуально перекликающееся с великими циклами Мусоргского и Малера. "Плач об умершем младенце" солистки Большого театра меццо-сопрано Светлана Шилова и сопрано Анна Аглатова наполнили космической безысходной тоской, "Брошенный отец" — диалог между дочерью и отцом в исполнении Светланы Шиловой и тенора Михаила Губского обернулся выразительнейшей театральной сценой, душераздирающей и щемяще горькой.

Песни эти настолько трагичны и сильны по своему воздействию, что даже после антракта от сладкого и обаятельного звучания Джаз-сюиты для симфонического оркестра Шостаковича становилось несколько не по себе. Но господин Спиваков не был бы Спиваковым, если бы не выбрал для финала концерта увеселительное, снимающее все смысловые нагрузки, даже эстрадное сочинение, хотя надо отдать должное маэстро — на этот раз обошлось без капустных приемов и сюрпризов в духе "Виртуозов Москвы". И если у Шостаковича сюита значится в стиле джаз лишь номинально, то Спиваков и вовсе превратил ее в оглушительный, гремящий тарелками сплошной марш, завершив вечер эффектным широким жестом на максимальном уровне громкости.