Как Владимир Путин выступал в одной программе с Чарли Роузом

Вчера президент России Владимир Путин выступил перед участниками Петербургского экономического форума и на сцене больше двух часов отвечал на вопросы американского журналиста Чарли Роуза. Он выступил по всем жгучим проблемам современности и, по мнению участников пленарного заседания, зажигал сам. Свидетелем выступления был специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.

Утро в "Ленэкспо" началось с заседания Валдайского клуба, который первый раз собрался на Петербургском форуме. Участников клуба привлекли к разъяснению позиции российской стороны по широкому кругу вопросов. Для этого на заседание пришел и первый вице-премьер Игорь Шувалов.

Не стоит говорить, что другой темы, кроме Украины, не существовало. Украина повлияла на введение санкций по отношению к России, которые повлияли на Россию, которая повлияла на санкции по отношению к Западу, который продолжает влиять на Украину. И только на первый взгляд круг этот кажется замкнутым. Для Игоря Шувалова все было очень просто: Украина попала в западню, когда решила, что она сможет соответствовать двум форматам одновременно — зоне свободной торговли со странами СНГ и ассоциации с ЕС. А решила она так, конечно, с подачи Запада.

— Ошибка ЕС была предложить Украине такой формат, и эта ошибка привела к таким печальным последствиям, которые мы наблюдаем на Украине,— рассказал Игорь Шувалов, имея в виду, очевидно, потерю Крыма и войну.

Интересно: эти слова, изложенные здесь и сейчас, кажутся, пожалуй, наивными, а вчера в переполненном душноватом зале под аплодисменты присутствующих они выглядели совершенно убедительно.

Это случилось благодаря безусловному ораторскому дару Игоря Шувалова: он пользовался метафорами, говорил лаконично и исчерпывающе и все время выдавал эмоцию. Он мог победить вчера любого оппонента в этом зале, но ситуация усугублялась еще и тем, что оппонентов в зале (несмотря на присутствие бывшего премьера Франции Франсуа Фийона, экс-президента Чехии Вацлава Клауса и, например, бывшего министра иностранных дел Италии Франко Фраттини) у него не было. Все подбадривали Игоря Шувалова товарищескими аплодисментами.

— И неправильно, что политика и экономика связаны,— настаивал Игорь Шувалов.— Это не так. Думаете, кто-то в России считает, что это санкции против Путина? Нет, простой гражданин воспринимает эти санкции лично про себя!

Но и теперь ему было не с кем сражаться: здесь все воспринимали санкции именно как простые граждане, то есть как раз про себя, то есть как личную боль, которую причиняли и продолжают причинять им западные страны.

Объяснялось это еще и тем, что на этот раз, во время очередного решающего выбора, стоящего перед Россией, в Петербург приехали только те, кто уже сделал его, и не в пользу тех, кто остался по ту сторону баррикад, а вернее, по ту сторону российской границы (и все чаще эти понятия полностью совпадают).

Удивительную дискуссию, в которой ее участники отовсюду взаимодополняли друг друга, вел сын Александра Солженицына Ермолай, который время от времени задавал очень резкие, но малопонятные вопросы, отчего накал дискуссии приобретал все больший градус.

И только однажды вдруг прорвало Франсуа Фийона, заявившего, что, когда они, олицетворение Старой Европы, "каждый раз пытались разработать соглашение с Россией, хотя бы о зоне свободной торговли, главные проблемы возникали именно с восточноевропейскими странами. Они боятся России. Страх — это всегда плохо".

Пленарное заседание с участием Владимира Путина вел культовый американский тележурналист Чарли Роуз, который, в отличие от Ермолая Солженицына, выбрал тактику внятных вопросов в расчете, видимо, на такие же внятные ответы.

Церемония съезда участников пленарного заседания на речь Владимира Путина заслуживает отдельного описания. Участники не только платят за это действие немаленькие деньги (без пакета других услуг организаторы спрашивают за речь около 300 тыс. руб. с человека), но и убеждаются в том, что им в результате ничего не гарантировано: похоже, в горячечной лихорадке перед самым форумом могут быть проданы двойные билеты.

Я по крайней мере был вчера свидетелем выяснения отношений между двумя крупными бизнесменами, каждый из которых отстаивал свое право на один и тот же стул. Их разговор был негромким, но выразительным. В нем присутствовало много шипящих, при этом один настойчиво пытался вручить другому карточку с телефоном своего помощника. Помощники, у которых не было даже виртуальных мест, в это время с лицами, на которых покоилось полное безразличие к происходящему (словно все это сейчас происходило не с ними, а просто с какими-то уличными хулиганами, до которых им и дела-то нет ввиду занятости важными государственными делами), штурмовали трибуну D, предназначенную для журналистов.

У каждого журналиста, попавшего в зал, была при этом своя цель, а вернее, мечта: попасть в "красную зону", то есть в проход между первым рядом и сценой, куда уже подходили главные участники церемонии — государственные деятели и бизнесмены (тоже, конечно, в целом государственные).

Глава администрации президента России Сергей Иванов оказался в плотном кольце этих бизнесменов, и один из них уже признавался ему, как в последнее время заинтересовался футболом, и спрашивал, нельзя ли в режиме личной встречи поподробней обсудить, как лучше потратить на футбол свободные ресурсы, которых, это было ясно, скопилось немало.

— На футбо-о-о-л?! — переспрашивал Сергей Иванов и, посуровев, уточнял: — Или на ЦСКА?

— Конечно, на ЦСКА! — спешил бизнесмен.

Но все-таки удовлетворительного для себя ответа он так и не получил.

Я спросил Сергея Иванова, откуда у него страсть к коротким формулировкам: недавно он охарактеризовал игру сборной России как "убожество", а в этот день выразился по поводу президента Украины: "Большевичок-с!"

Сергей Иванов признался, что, по его наблюдениям, такие формулировки работают лучше всего.

Я спросил главу президентской администрации, что он думает насчет дерзких арестов российского госимущества за рубежом. Он и теперь не склонен был к длинным ответам и сказал:

— Эта история, видимо, надолго. Очень большие деньги на кону. Но способы есть.

Теперь остается убедиться и в том, и в другом, и в третьем.

Выступление Владимира Путина началось в назначенное время. Его лицо и фигура проецировались сразу на несколько стен в зале, и от такого обилия Владимиров Путиных казалось, что они лично тебе докладывают о том, что кризис оказался совсем не тем, за кого себя выдавал.

— Еще в конце прошлого года,— заявил он,— нам предрекали, и вы это хорошо знаете, глубокий кризис (в том числе и он сам, как известно, сказал, что это по крайней мере на два года.— А. К.). Этого не произошло — мы стабилизировали ситуацию, погасили негативные колебания конъюнктуры и уверенно проходим через полосу трудностей прежде всего потому, что экономика России накопила достаточный запас внутренней прочности. У нас сохраняется положительный торговый баланс, растет несырьевой экспорт.

Владимир Путин рассказал про подскочившую, но так и не вырвавшуюся из-под контроля инфляцию, про устойчивый бюджет, про объем золотовалютных резервов. Наконец, прозвучало долгожданное: "Введение так называемых санкций подтолкнуло нас к тому, чтобы существенно активизировать работу по импортозамещению"...

А главный ответ на санкции, по его словам,— повышение свободы и открытости России.

Странно, что Владимир Путин говорил все это. В конце концов, он ведь не мог не понимать, что в зале сидят либо демонстративно российские бизнесмены, либо настолько активно сочувствующие им (а прежде всего, конечно, своему бизнесу), что находятся теперь в одном с ними зале.

Ведущий дал слово премьер-министру Греции Алексису Ципрасу, который, по его же словам, сейчас задавался мучительным вопросом: "Почему я нахожусь здесь, а не в Брюсселе на переговорах?" И он отвечал: "Я вместе со страной, которая делает все, чтобы..."

Тут переводчик ошибся: сказал "убиться" вместо "добиться". Между тем присутствующие все поняли правильно.

Единственный здесь высокопоставленный представитель Евросоюза говорил между тем такие вещи, что другим высокопоставленным представителям было бы просто стыдно за него.

— Все мировые вызовы должны восприниматься с учетом того, что центр тяжести мира давно сдвинулся со своей прежней точки...— объяснял Алексис Ципрас.— Неужели мы будем придерживаться старых догм, выстраивая стену вокруг себя?!

Алексис Ципрас обращался, естественно, не к участникам пленарного заседания. Он говорил сейчас с коллегами из ЕС. И они, я уверен, слышали его.

Все тут запуталось: мы были свидетелями европейского хаоса, который устроил тут, в Петербурге, греческий премьер, которого пригласил на этот форум Владимир Путин.

— Украина,— говорил Алексис Ципрас,— это рана нестабильности. А Греция — в середине тайфуна, европейской бури, но мы — морской народ, и мы не боимся выходить в новые моря, чтобы находить новые порты.

Он добавлял, что "греческая проблема — это не греческая проблема, а проблема сводится к самому существованию еврозоны и ее структуры"...

Закончил он тем, что Греция не собирается выходить из ЕС. Это звучало как ультиматум: Алексис Ципрас настаивал, что Евросоюз будет мучиться с его страной до конца своих дней, которые непременно наступят, если ЕС не продолжит спасать Грецию.

От лица Китая выступил заместитель председателя Госсовета КНР Чжан Гаоли, рассказавший о том, что "идет возрождение Великого Китая" и что "процесс этот будет успешным только в союзе с Россией".

Если даже не было сценария, который составили бы так изощренно, заранее понимая, кто что скажет,— его следовало бы составить. Мировые полюсы и центр тяжести менялись на глазах участников пленарного заседания со скоростью наперстков. Алексис Ципрас собрался утащить один из них на морское дно вместе с собой, а Чжан Гаоли обнажал перед присутствующими новый полюс, который готов был великодушно разделить пополам с Российской Федерацией. А Владимир Путин демонстрировал, что у России есть и собственный мировой полюс и она только закаляется на холоде санкций...

После этого началось интервью Владимира Путина Чарли Роузу. И такого на Петербургском форуме тоже никогда не было. И ни на каком другом.

— Петербург,— говорил Чарли Роуз,— это исторически важное место, здесь Россия родилась как империя...

Я мельком успел подумать, что и этот, кажется, за нас...

— Могли бы вы рассказать о вашем видении Украины и России? Как нам добиться решения? — в лоб спрашивал журналист Bloomberg российского президента.

Владимир Путин рассказал, как вышло так, что США начали стремительно осваивать новое геополитическое пространство, которое в свое время неожиданно опустело.

— Я все время думал об этом,— признался Владимир Путин.

И он в какой-то момент понял: США решили, что с исчезновением биполярного мира образовался вакуум и что его надо заполнить.

— И получили Ирак,— констатировал российский президент.— Повторили в Ливии. Добрались до Украины... Но не нужно было поддерживать вооруженный захват власти! Нужно теперь выполнять минские договоренности...

Разговор об экономических проблемах на форуме оказался формальностью. Владимир Путин предупредил, конечно, что лучше бы говорить исключительно о них, но, кажется, и сам с облегчением заговорил о политике.

Он добавил то, что уже говорил раньше: США и их партнеры должны усилить влияние на киевские власти так же, как Россия усиливает влияние на власти Донбасса.

— Что же вы хотите от киевских властей? — неожиданно спросил американский журналист.

Он, по-моему, даже не понимал, что превращает вопросы модератора, которые по идее должны служить исключительно разогреву публики перед настоящими вопросами и ответами спикеров и участников заседания, в свое личное интервью. Он монополизировал российского президента, прибрал его к рукам, не упустил возможности получить не просто свою долю, а забрать себе все. Он просто поработал здесь журналистом.

— Мы ничего не хотим,— с раздражением ответил Владимир Путин, не ожидавший, видимо, такого натиска прямо на сцене.— Это украинский народ должен хотеть. Или не хотеть...

— США считают, что вы вооружаете сепаратистов и используете ваши вооруженные силы на территории Украины,— продолжал Чарли Роуз.— Каковы приемлемые границы Украины для России?

— Какие границы? — так же раздраженно переспрашивал Владимир Путин.— Географические? Политические?

— Политические,— ошибался Чарли Роуз (если бы он сказал "географические", то, конечно, поставил бы Владимира Путина в более трудное положение.— А. К.).

Как ни странно, этот вопрос стал переломным. Поняв, что американский журналист не до конца в теме и может ослабить хватку, российский президент стал заметно великодушней.

Оказалось, кстати, что политические границы Украины — это и вся Россия (и, видимо, наоборот).

— Русские и украинцы,— объяснял Владимир Путин,— это один народ, с общей историей, культурой, корнями... мы обречены на совместное будущее.

Это звучало, конечно, как приговор, и Владимир Путин исправлялся:

— Украина имеет право на собственный выбор!

Зал уже не в первый раз взрывался аплодисментами. Если бы Владимир Путин говорил то, что он думает про экономику, они бы, конечно, спорили и даже, наверное, протестовали, и апофеозом их протеста было бы молчание. Но он говорил про Украину, про Крым — и аплодисменты были бурными и продолжительными. Аплодировавшие понимали, безусловно, что экономические проблемы, с которыми все они сейчас имеют дело, вызваны, мягко говоря, не в последнюю очередь теми вещами, о которых Владимир Путин говорит сейчас как политик,— но просто ничего, видимо, не могли с собой поделать.

— С нами не надо разговаривать языком ультиматумов! — обращался Владимир Путин к Чарли Роузу, признав в нем уже наконец никакого не модератора, а обыкновенного американского журналиста, который сколько бы ни делал вид, что он совершенно, полностью, всецело объективен, как и подобает журналисту Bloomberg, а все равно является частью той власти, которая и вызывает у Владимира Путина такое недоумение.

И российский президент уже так обращался к нему: "Вы делаете вид... вы расширяете НАТО!.. вы это делаете!.."

И Чарли Роуз, тоже отбросив условности, принимал это как должное.

Эти люди, казалось, понимают друг друга теперь уже с полуслова.

— Вы хотите быть уважаемыми. Вы хотите вести равные переговоры... Вы хотите, чтобы вас уважали...— итожил журналист мысли президента.

— А вы не хотите? — поражался Владимир Путин.— Как будто мы претендуем на некую эксклюзивность! Вы хотите, чтобы вас унижали?! Хотите, чтобы на вас плевали?

Иран, Сирия... Владимир Путин повторял то, что говорил по этому поводу и до этого, но с таким, пожалуй, полузабытым задором, что, как и утром в случае с Игорем Шуваловым, казалось, что он сообщает сейчас всем что-то совершенно новое. Да, Чарли Роуз — очень хороший американский журналист.

Я обратил внимание, что из зала, склонив голову, выходит футбольный тренер Валерий Газзаев. Он был, видимо, одним из немногих, кому все здесь было уже ясно.

Неожиданно, в том числе, наверное, и для себя, Чарли Роуз дал слово другим спикерам, сидевшим в креслах на сцене, в том числе Хайнцу Тиле, председателю наблюдательного совета компании Knorr-Bremse. Тучный пожилой немец, не замеченный раньше в очень серьезных связях с Россией, вдруг продемонстрировал просто жгучую страсть к ней.

— Я категорически против санкций! Россия не заслужила этого! Пора положить этому конец! И в ЕС уже поняли, что от санкций пострадала сама Европа! И очень прилично! — громко говорил в микрофон Хайнц Тиле и сам рискуя очень прилично в конце концов пострадать.

Напоследок американский журналист снова припал к Владимиру Путину как к живительному источнику и своей энергии тоже, потому что, видимо, чувствовал, что только разговор с глазу на глаз с этим человеком придает им обоим сил. И Владимир Путин ответил взаимностью. Он вдруг вспомнил про Алексиса Ципраса:

— Я даже пометил себе: он сказал, что греческая проблема (а вернее, греческая трагедия.— А. К.) — уже не греческая проблема. Конечно, если вы кому-то должны, то это уже не ваша проблема, а проблема тех, кому вы должны!

Так я и не понял, за что получил этот бескорыстный человек.

Скорее всего, Владимиру Путину просто понравилась фраза, пришедшая ему в голову по этому поводу.

— И последний вопрос,— сказал Чарли Роуз,— лично от меня!

Интересно, от кого он задавал все предыдущие вопросы?

— Россия изменилась, стала более мощной... с военной точки зрения; стала более агрессивной... Я понимаю, что вы не согласитесь с этим...

— Да,— перебил его российский президент,— мне не понравилось. Мы не стали агрессивной державой. Нас поджимали, поджимали, и мы в коне концов оказались у черты, за которую не могли переступить.

И высадились в Крыму.

Андрей Колесников